Обреченный кивок со стороны Ирины вызвал у Катерины широкую улыбку. Крепко обняв сестру и заверяя ее в том, что она успеет вернуться к моменту отбытия, а также сменит платье за считанные минуты, княжна распахнула дверцы платяного шкафа, изучая наряды и разыскивая максимально простые вещи. Хоть и уехавший позавчера папенька не отдавал приказа сторожить ее, покинуть поместье следовало как можно тише. Например, в обличье мальчишки-слуги, сопровождающего барышню. Маменька с Ольгой сейчас все равно в церкви, мимо управляющего прошмыгнет, а остальные слуги «новенькому» не удивятся: мало ли из чьего имения мог прибыть посыльный. Главное — успеть обернуться туда и обратно к вечеру, пока глава семейства в отъезде. Что именно вызвало папеньку в Петербург, Катерина не знала, но молилась, чтобы это дело задержало князя до завтрашнего утра.
========== Часть I. Три Екатерины. Глава первая. Паутина заговора ==========
Российская Империя, год 1863, август, 1.
– Ты понял свою задачу? – пытливый взгляд маленьких темных глаз чуть навыкате впился в невысокого сухопарого мужика, одетого в латаную рубаху и заправленные в высокие сапоги штаны, старательно подвязанные бечевой. На покрытый багровым сукном колченогий столик лег пистолет, и единственный лишенный бельма глаз зажегся при виде огнестрельного оружия, к коему тут же потянулась смуглая, покрытая мозолями рука. Господин, что задавал вопрос, одобрительно хмыкнул в ответ на подобные действия.
– Не тревожьтесь, барин, не убоюсь, – заверил его мужчина, заворачивая пистолет в какую-то грязную тряпицу и укладывая получившийся куль за пазуху. — Только б задаток какой получить, — намекнул крестьянин, скалясь обломанным зубом, что в неверном свете одинокой оплывающей свечи выглядело, признаться, жутковато. Князь, наблюдающий за собеседником, невольно вздрогнул. Так некстати промелькнула мысль о том, что никто не помешает сейчас мужику пустить пулю ему в лоб, нарушив уговор. Но всё же дворянин нашел в себе силы сохранить невозмутимое и чуть надменное выражение лица, отсчитывая от сложенных пополам ассигнаций три бумажки и выкладывая их туда, где мгновением назад покоился пистолет.
– Выполнишь дело – получишь остальные деньги.
На миг ему почудилось, что крестьянин готов отказаться, заслышав это, однако мужик только пожал плечами, забирая смятые купюры и нахлобучивая на голову шапку. Опосля поговорят, значится. Всё же, и у него есть причины соглашаться на такую авантюру: отплатить за фальшивую свободу и гибель единственного сына в шляхетском восстании выросший в России уроженец Царства Польского Януш Бужек был готов, даже если знал, что за этим последует казнь. А в том, что и при счастливом исходе его поймают, он не сомневался. Но возможность в последнюю минуту заглянуть в глаза государю и увидеть там ту же боль, что пришлось пережить ему, когда он обнимал окровавленное тело сына, стоила того. Почему того же хотел барин, о котором окромя имени Януш ничего не знал, ему было неведомо, да и, сознаться, интереса к его мотивам не возникало.
Однако сколь серьезна должна быть причина, чтобы человек решил пойти против существующей власти и Божьего помазанника в лице Императора, либо же внести в нее свои поправки? С самого зарождения Российской Империи, бывшей когда-то русским княжеством, дворцовые перевороты, покушения и смутное время не прекращались. Затихали, но лишь на короткий срок. Во все времена находились те, кто не желал терпеть существующий порядок, кому мечталось получить правление государством в свои руки или просто приблизиться к той золотой жиле, коей являлся трон. Высокое положение — социальное и материальное — манило многих. И даже если ученые мужи не вносили в документы строк о случившемся, нельзя утверждать, что этого не было. История страны, творящаяся в кулуарах, написанная кровью, никогда не выйдет наружу полностью.
С момента декабрьского восстания, отметившего еще один трагический рубеж, прошло почти четыре десятилетия, а отголоски приговоров, вынесенных его участникам, продолжали звучать в разных концах необъятной страны. И ежели кто-то смирился со своей участью, сумев найти себе место вдали от столицы и не желая возвращаться в Петербург даже после дарованного Императором помилования, то находились и те, кому отчаянно хотелось мести. Одна из ветвей князей Трубецких со смертью князя Петра Алексеевича, находившегося в ссылке, официально считалась прерванной. И мало кто был осведомлен о том, что за два года до восстания у него случилась связь с Анной Васильевной Остроженской, родившей ему двух детей — Бориса и Марту. В приходскую книгу они были записаны под фамилией матери: князь Трубецкой, опасавшийся неудачного исхода дела, не желал вовлекать Анну в это и ломать ее жизнь их романом. И уж тем более не желал, чтобы гнев государя распространился и на ни в чем не повинных детей. Потому и отказался от венчания и предания огласке факта появления семьи. Но, вопреки всем усилиям Петра, Анна вместе с детьми отправилась за ним в ссылку, и потому, пусть и вдали от блеска и величия Петербурга, от возможности получить достойное образование, но Борис и Марта воспитывались в полной семье. И кто знает, как бы сложилась их судьба, если бы Анна осталась в деревне под Петербургом и ничего не сказала детям об их отце, али вышла замуж за кого-то близкого ей по социальному положению. Но простая крестьянка смогла подарить тепло опальному князю, и выросший на рассказах отца о величии рода Борис уже чувствовал себя полноправным дворянином, незаслуженно потерявшим все, ему причитающееся.
На сорок седьмом году жизни Петр Алексеевич отдал Богу душу, так и не увидев более Петербургского неба, и упокоился на сельском кладбище, где через одиннадцать лет рядом появится могила Анны Васильевны. Все надежды и чаяния князя Трубецкого остались его пятнадцатилетнему сыну, твердо решившему отплатить всем, кто был повинен в ссылке батюшки. И для этого пришлось сначала вернуться с матерью в столицу, где они долгое время снимали комнатушку на троих, пребывая в большем стеснении, нежели в своем маленьком домике. Дабы не создавать неудобств маменьке и сестре, Борис, не без помощи дядюшки, признавшего племянника лишь после долгих разговоров о князе Трубецком и демонстрации сокровенной табакерки батюшки, был зачислен в Александровский лицей, хоть и не подходил по возрасту ровно на год. Куда разумнее было бы похлопотать об образовании Марты, но для девушки судьба и без того сложилась удачно: ей начал оказывать знаки внимания молодой князь Алексей Голицын, чем семнадцатилетняя девушка не преминула поделиться с братом. После недолгих раздумий не по годам взрослый мальчик, являющийся главой семьи, дал добро на отношения сестры с Голицыным и, похоже, не прогадал. Через год Марта поклялась перед алтарем в верности супругу, а спустя еще год — подарила мужу первенцев: Петра, названного в честь своего деда, и Ирину. Борис, пусть и не отпустивший мыслей о мести, всё же радел за счастье сестры, и потому ее устроенная судьба ему давала какую-то странную веру в то, что он на правильном пути. И действительно стоило вернуться в Петербург, где все благоволит ему. Но длилось столь благодатное спокойствие недолго.
Подтолкнул ли сам Борис своего шурина к тому — ему было неведомо. Однако, у Марты и Алексея уже родилась третья дочь — Ольга, когда князь Голицын вместе с семейством решил покинуть столицу и вернуться в Карабиху, где стояла усадьба, принадлежавшая еще его отцу. Незадолго до того имел место быть разговор, мельком затрагивающий тему экономического упадка последних лет и проводимой Александром политики, что ознаменовался сетованием Алексея Михайловича на нынешнее положение и случайным туманным упоминанием некой истории, произошедшей между Голицыными и императорской семьей. И эта беседа вместе с живым откликом со стороны шурина дали надежду Борису Петровичу. Таким предложением высших сил было грех не воспользоваться, и тогда двадцатитрехлетнего молодого человека начали обуревать странные, подчас даже пугающие мысли. Столь ясно и четко о мести ему еще не приходилось размышлять, а теперь все словно стало на свои места и обрело краски. Семена попали на благодатную почву: все мысли и идеи князь Голицын воспринял положительно, с готовностью подтверждая, что-де при Николае Павловиче такого не было, и лучше бы правлению сменить курс или же смениться полностью. Хотя за тот период, что семейство пробыло в Карлсруэ, в письмах, коими обменивались Алексей Михайлович и Борис Петрович, не было ни намека на готовящийся переворот.
