— Николай, если Вы еще раз пригласите на танец княжну Голицыну, Вам придется жениться на ней. Хотя сомневаюсь, что, пребывая в трауре по погибшему графу, она даст Вам свое согласие.

Ироничная усмешка потонула в пышных царских усах, в то время как цесаревич, кажется, и глазом не моргнул, продолжая наблюдать за танцующей Катрин.

— Что ж, papa, готовьтесь к мезальянсу — вместо укрепления связей с иностранными державами мы покажем этим браком близость к народу. Не о том ли должен радеть истинный монарх?

Александр хоть и знал, что сын выдвинул свою идею в шутку, всё же напрягся: ему еще порой вспоминалась собственная юность, наполненная мыслями одна другой безумнее, когда он был готов то отречься от престола, то искать невесту не из иностранных принцесс. Хвала железному характеру покойного батюшки — не дал совершить ошибку.

Хотя ошибку ли? Император любил супругу: той нежной, восторженной любовью, в которой океан уважения и благодарности к ней, такой чистой и светлой, заботливой, понимающей. Он был готов преклонить колени пред святостью Мари, и лишь в ней он видел истинную государыню и мать своих детей. Но того ли желала неспокойная натура русского царя? Того ли искала в редких коротких интрижках, что ничем не оканчивались, но давали возможность заполнить маленький пустующий уголок внутри, излить нерастраченную и прорывающуюся наружу страсть.

Когда-то, когда Император был еще в статусе Наследника Престола, в шутливой беседе со своей тогда еще невестой, вопрошающей его о возможных изменах, он заметил, что лучше всего об этом позаботились восточные ханы — создали официальные гаремы, и никто не укорит их в сторонней от супруги связи, и стоит взять с них пример. Мари тогда, помнится, дня два предпочитала с ним не видеться, а при встречах лишь церемонно приветствовала и коротко отвечала на заданные вопросы. Но всё же, когда Александр явил ей искреннее раскаяние в необдуманных словах и пообещал боле не шутить на подобные темы, простила, однако к этому разговору предпочла никогда не возвращаться.

Даже спустя много лет, в день, когда узнала о встречах супруга с какой-то юной фрейлиной, лишь одарила его взглядом, полным боли, но ни словом, ни жестом не укорила. Уже тогда она знала — Императрица должна быть сильной. И для правителей узы брака — не гарант верности одному супругу, даже если он шепчет нежные слова любви, полные искренности. Тогда она впервые поняла, что адюльтеры её матери, вследствие одного из которых родилась сама Мария, не в новинку для сильных мира сего. И Александр был благодарен ей за то, что приняла безропотно этот увенчанный короной крест, став его тихой гаванью, дарящей покой. Его корабль, повинуясь строкам Лермонтова, порой просил бури, но всегда возвращался к родному берегу. К Мари.

— Вы всерьез начинаете раздумывать об этом браке, Ваше Величество? — заметив потерянный, смотрящий в никуда взгляд Императора, цесаревич не удержался от нового ироничного комментария. Государь непонимающе посмотрел на него, словно бы давно забыл, о чем велась беседа минутой ранее. — Мне кажется, Саша опередит меня — он уже второй раз танцует об руку с мадемуазель Мещерской.

И вправду, Великий князь всячески оберегал новоиспеченную фрейлину Ея Величества от иных кавалеров: то увлекал ее беседой, чтобы не пустить танцевать с кем-либо, кроме него, даже если кто и записался уже на танец, то сам вводил в круг вальсирующих, ничуть не заботясь о приличиях, ведь после второго танца уже должно было следовать объявление помолвки. Император, чувствуя, что старшие сыновья пошли по его стопам, боролся с искушением оставить все как есть, позволяя детям наслаждаться относительной свободой пока на их плечи в полную силу не возлег государственный долг. А взлелеянные и неприкосновенные традиции требовали их соблюдения, ведь если сам царь попрал все нормы, то и народ ни во что их ставить не будет. Что тогда начнется в стране?

Шагнув вперед, дабы отстранить сына от его “дамы сердца”, Император почувствовал, как на плечо ему легла чья-то ладонь. Удивленно обернувшись, он заметил серьезное лицо стоящего рядом цесаревича.

— Ваше Величество, оставьте их. Саша впервые настолько увлечен барышней, а не войной — это ли не приятные изменения?

Великий князь на рассвете своего девятнадцатилетия куда больше внимания уделял военному делу, готовясь к службе, и оттого рядом с ним увидеть мадемуазель было столь же невозможно, как и представить, как покойный Император играет на лютне. Однако сейчас он как-то неуверенно улыбался двадцатилетней Марии Мещерской, что так странно смотрелась на фоне крупного, даже грузного сына императорской четы. Она была его полной противоположностью внешне: темноглазая, невысокая, худощавая, чего не скрывало даже пышное платье, с вытянутым лицом и опущенными уголками губ, словно бы вся сложенная из резких черт, высеченных в камне. При Дворе находилось немало фрейлин более приятной наружности, но отчего-то из них всех Великий князь выбрал именно её, хоть и сейчас его общение с ней не походило на флирт — скорее просто проявление искреннего интереса. Но и тому цесаревич был несказанно рад.

— Но правила… — начал было непреклонным тоном государь, желающий образумить старшего сына, и тут же был бесцеремонно оным прерван:

— Порядки порой нужно менять, не так ли? Я готов хоть завтра заняться этим вопросом и подготовить Вам предложения для будущего указа.

В ответ на горячность сына Император лишь качнул головой, впрочем, не предпринимая новой попытки образумить сыновей. Довольный собой Николай, получивший молчаливое разрешение — или, скорее, просто отсутствие к ним препятствий — стремительно направился к интересующей его барышне, пока распорядитель бала объявлял новый танец. Он и не подозревал, что своими словами поспособствует одной из главных трагедий царской семьи. Впрочем, не его была в том вина.

— Смею надеяться, мазурку Вы не обещали никому?

— Ваше Высочество, — бросая настороженные взгляды на окружающих, Катерина чуть приблизилась к цесаревичу, — мы начинали с Вами вальс, пока Вас не отвлекли дела государственной важности. Помните хотя бы о приличиях, если запамятовали об обещании, прошу Вас.

Менее всего княжна желала, чтобы поползли слухи по Дворцу или, тем паче, Петербургу. Николай на это только нахмурился.

— Перестаньте повторять слова моего отца, Катрин, — подавая девушке руку, он постарался придать своему лицу максимально умоляющий вид. — Ну, хотите, я пообещаю, что не приглашу Вас на котильон?

— Боюсь, после нашей мазурки котильон гостей уже не удивит.

— Тогда, — вдруг заговорил цесаревич с приливом воодушевления, — я сейчас представлю papa Вас как свою невесту!

Опешившая от такого заявления Катерина неловко сделала еще один шаг, тут же подворачивая ногу. Николай испуганно подхватил девушку под локоть.

— Катрин, простите, это была шутка. Очень глупая, надо признать.

— Не шутите так больше, — с трудом выдавила из себя княжна, — Николай Александрович, – осторожно высвободив руку из его пальцев, она сделала реверанс. — С Вашего позволения я покину залу: здесь очень душно.

Она уже даже не вспоминала о том, что цесаревич обещался ей не искать поводов пригласить ее на танец: сейчас все мысли занимало лишь его излишнее внимание, которое наверняка уже заметили все собравшиеся. При дворе знали о холодности Наследника Престола к женскому полу — молоденькие фрейлины нередко сетовали на тщетность попыток его заинтересовать, пусть ими чаще всего двигали лишь чистой воды принципы; и потому столь явная демонстрация расположения к барышне, пусть даже действительно хорошенькой, тотчас же стала причиной для новой волны разговоров за раскрытыми веерами. Кто-то восторгался «умением» княжны, сделавшей то, что оказалось не под силу остальным, но все же большая часть — как придворных, так и гостей — источала ядовитые клубы ненависти и зависти. Их злоба ощущалась столь явственно, что сохранять идеально ровную спину, гордо поднятую голову и приветливо-нейтральное выражение вправду побледневшего от духоты и ароматов лица становилось сложнее с каждым шагом. Белое пятно двустворчатых высоких дверей казалось почти недосягаемым: нельзя было дать кому-либо понять, что это побег, и потому приходилось делать шаги как можно более размеренными и непринужденными, порой останавливаться и обмениваться вежливыми фразами с теми, чья жизнь ее вряд ли когда-то интересовала, как они и в действительности совершенно не желали знать, «как себя чувствует почтенная Марта Петровна» и «не надумал ли еще жениться князь Петр?».