Он не адресовал вопрос напрямую Катерине – скорее озвучил главную тревожащую его мысль. Княжна отвела взгляд, не зная, должна ли она сказать что-то в ответ на это: она и сама не понимала дядюшку, да и в целом тех, кто осмеливался пойти против царя. Однако правду говорят, что чужая душа – потемки: то, что им видится незначительным и абсурдным, для кого-то – причина достаточная даже для убийства.

– Судя по тому, что и у нынешних студентов-революционеров нет явных причин для выступлений, но оттого ситуация не меняется – человек слишком не поддающееся логике существо, – констатировала факт княжна.

– Ваши слова без доказательств могут счесть клеветой, даже если я доложу Императору о том инциденте в Михайловском, – вновь заговорил Николай, возвращаясь к главному – необходимости найти прямую улику против старого князя. И, боюсь, при его осторожности это будет не так просто сделать, пока он не решится на повторное покушение.

– Ваше Высочество! – Катерина вскочила с кресла, в ужасе смотря на цесаревича. – Если Вам жизнь не дорога, подумайте о государыне — она и без того в постоянном волнении за Вас!

– Я не намерен умирать сейчас, но второе покушение должно состояться. Только дослушайте меня, Катрин, прежде чем вновь твердить о моей глупости. Вы должны показать своему дядюшке, что готовы стать соучастницей, чтобы мы могли знать, когда и где все произойдет. Эта информация появится у жандармов — когда он попытается совершить нападение, у нас будут неопровержимые доказательства его причастности. Даже если он вновь будет действовать чужими руками: все разговоры между Вами и Вашим дядюшкой будут иметь свидетелей.

Слова цесаревича не были лишены смысла, и нельзя было отрицать, что он все неплохо продумал, однако Катерину не покидало волнение и даже страх. Делать Наследника Престола живой приманкой, даже имея все гарантии его неприкосновенности, было слишком опасно. Она и помыслить боялась о том, что его ранят, а самый ужасный исход и вовсе заставлял бледнеть и проклинать корсет, мешающий делать полноценные вдохи. В упор смотря на Николая, излагающего весь план в подробностях, княжна пыталась найти в себе силы выдавить хоть слово. Голос подчинился неохотно, в горле стоял ком, и каких усилий ей стоило произнести пару фраз — лишь Всевышнему известно.

– Я скорее лично подниму дуло пистолета на дядюшку, нежели позволю Вам рисковать своей жизнью.

Фраза прозвучала не менее оглушающе, чем реальный выстрел. Когда Катерина осознала, что именно сорвалось с ее губ, и сколько правдивы были эти слова, внутри все застыло. Казалось, даже сердце прекратило биться. Она действительно могла бы это сделать. И становилось страшно.

Николай, не менее своей собеседницы пораженный ее заявлением, замолк, рассматривая княжну так, словно бы видел впервые. Медленно выйдя из-за стола, замер в нескольких шагах от нее, не отводя взгляда. Молчание, густое и странное, длилось какие-то секунды, но в них даже жизнь растворилась, уступив место пустоте и тяжелому гулу в ушах.

– Вы удивительная девушка, Катрин.

Голос звучал хрипло, неровно, и абсолютно естественно вплетался в эту тишину. Не рушил, не кромсал — оставался правильным звуком, едва ли более громким, нежели удары сердца. Но новая фраза вернула все на круги своя, и шум за окнами дворца ворвался в реальность, напоминая о том, где они и кто они.

– Обещаюсь украсть Вас из Петропавловской крепости, если по моей вине Вы попадете туда.

– И быть в бегах всю оставшуюся жизнь? Я находила Вас более благородным, Ваше Высочество.

Отвернувшись к окну, за которым уже давно в свои права вступил январский вечер, княжна отвела в сторону тонкий тюль. Одним лишь ироничным замечанием цесаревич разбил всю ту неловкость, но уничтожить тревогу не сумел. Мирно опускающиеся на дворцовую площадь снежинки казались какой-то насмешкой природы, что во всех литературных произведениях сопереживала человеку, отражая его состояние. Сейчас же — лишь резко контрастировала с оным.

Голос Николая раздался совсем близко (она и не заметила, как его тень скользнула по тяжелой шторе), за спиной, и Катерина непроизвольно вздрогнула.

– Вам не придется брать в руки пистолет.

– Как же Вы тогда собираетесь осуществить эту затею? – так же тихо осведомилась княжна, не меняя своего положения, но закрыв глаза. Так было проще.

– Это бесчеловечно, но мою роль сыграет один из жандармов, – цесаревичу не хотелось подставлять кого-либо из людей, даже при том, что никто не должен был пострадать, но иного выхода не существовало. – Я просто поменяюсь с ним местами и скроюсь в толпе.

– Думаете, что это сработает? – в поле зрения вновь попали падающие снежинки, но теперь они не вызывали раздражения – тревога склонила голову, на время затихая.

– Вы смеете во мне сомневаться?

Ироничный прищур, отразившийся на темном стекле, кажется, окончательно успокоил сердце. Отпустив невольно сжатую в пальцах штору, Катерина обернулась, чтобы поймать тот же взгляд, но уже не в отражении. Несколько секунд всматриваясь в лицо цесаревича, она, наконец, качнула головой и, присев в неглубоком реверансе, так же молча покинула кабинет.

Осторожно расправляя ладонью складки на светлом тюле, Николай улыбнулся.

========== Глава восемнадцатая. Найди — все опять вернется ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, январь, 13.

Лицо женщины на маленьком потрете в простой рамке темного дерева было слишком серьезным, но, возможно, именно потому притягивало, выделяясь из череды однообразных улыбок. Темные кудри, отсутствие всяческого румянца, из драгоценностей – лишь цветы в волосах: дама выглядела просто, однако что-то не давало причислить ее к низшему сословию. Гордость посадки головы? Надменность во взгляде? Породистость лица? Впрочем, ничто из этого не заинтересовало Бориса Петровича, равнодушно цокнувшего языком и отбросившего портрет в сторону, тем самым вызвав разочарованный вздох у его гостя.

– Не поймите меня превратно, Борис Петрович, но в прошлый раз Ваш выбор чудом не оказался роковым. А если и сейчас все рухнет лишь из-за неверной ставки?

В говорившего впился острый взгляд маленьких глаз, кажется, нацеленный на то, чтобы уничтожить наглеца на месте и без единой капли крови. Курочкин (а это был именно он) вздрогнул, но старательно держался, чтобы не показать собственного страха. Спорить со старым князем ему не хотелось, но еще меньше он желал оказаться в руках Третьего Отделения, что им определенно светит, если план погорит.

– Тот случай ничего не значит. Катерина – моя племянница, оставшаяся совершенно одна в России. Ей некому больше верить. Вспомните Меншикова, вспомните Долгорукова, — протянул Борис Петрович. С языка Курочкина чуть было не сорвалось острое предложение вспомнить полностью судьбу всесильного временщика, закончившего дни свои под Тобольском. А дочь его так и не стала Императрицей. Вместо этого он решил обратить внимание своего собеседника на другое:

– Вы упускаете одну деталь, Борис Петрович.

– И какую же, Василий Степаныч? – мысль о том, что этот мальчишка может видеть какие-то его промахи, была невыносимой для старого князя. Какой-то юнец будет его поучать? Да, он оступился однажды, но к чему сравнивать совершенно разные случаи. К чему проводить параллели, когда в его руках идеальный инструмент: знай лишь, за какие ниточки дергать. Катерина сделает все ради семьи, даже если это будет идти вразрез с ее понятиями о чести.

– Когда Меншиков задумывал свою авантюру, из возможных престолонаследников существовал только малолетний Петр и лица женского пола – его тетка Елизавета да дочери царя Ивана. А сколько Романовых сегодня могут заявить свои права? Любой из сыновей Александра, коих пятеро, не считая цесаревича…

– Младшему из них четвертый год лишь исполнится, в своем ли Вы уме, милейший?

– Но ему присягнут охотнее, нежели нам. Впрочем, хорошо, забудем о младших Великих князьях. Однако остаются Константин, Николай и Михаил — братья Императора; благо, что их дети — не старше Сергея Александровича. И это счастье еще, что овдовевшая Анна Павловна из Гааги не вернется, Марию Николаевну из-за морганатического брака вряд ли допустят к трону, а Ольга Николаевна близка к титулу королевы Вюртемберга.