За этим крайне занимательным представлением никто и не заметил возвращения троих Великих князей. Разве что кроме Сашеньки, от которой едва ли что-то могло бы укрыться (хотя бы потому, что она сидела лицом ко входу и внимательно наблюдала за каждым). Для Катерины же, расположившейся напротив нее и бессознательно сжимающей в ладонях драгоценное кольцо, движение за спиной вовсе не существовало – помимо того, что она была увлечена презабавнейшей сценкой, так еще и запоздалая дрожь, помноженная на осознание произошедшего, служили дополнительным щитом от всего внешнего. Только сейчас она поняла, как гулко стучит сердце и кровь в висках, как туго сдавливает грудь корсет, сколь противна похолодевшим рукам ткань перчаток.
То, как переглянулись между собой Сашенька и Евгения Максимилиановна, как бросила одобрительный взгляд куда-то вперед Мари Мещерская, как удивленно вскинул брови граф Перовский, прошло абсолютно мимо нее.
И потому короткое «Катрин» было что пушечный залп, прогремевший над головой.
До оглушительной тишины в ушах.
Обернувшись, замерла; глаза расширились от ошеломления, а с силой сдавленное в ладони кольцо острой гранью оставило порез на тонком материале перчатки.
Ради такого зрелища, наверное, стоило преодолеть свой страх, потому что три Великих князя разом, один из которых по совместительству являлся Наследником Престола, одновременно преподносящих цветы фрейлине – слишком ирреально. Достойно какого-нибудь французского романа, где все трое непременно были бы страстно влюблены в главную героиню. И если учесть, что сцена имела место быть посреди заполненной гостями столовой, это добавляло оной эффектности.
И почему-то вызывало желание рассмеяться. Нервно.
К счастью, все трое не имели к ней романтического интереса. Иначе бы это было слишком… глупо.
Бездумно поднеся ладонь к губам, Катерина все же не сдержала недоверчивого смешка.
– У моей сестры появилась конкуренция, – сообщил герцог Лейхтенбергский, вручая ей букет из девяти бордовых роз и веточек лаванды. Восхищение читалось не только в выборе цветов, но и на его лице. Впрочем, разбавленное широкой улыбкой, напоминающей – это лишь умение держаться в свете, ухаживать за женщинами и наслаждаться своим положением. Ничего серьезного.
– Вы мне льстите, – с легким кивком благодарности принимая этот знак внимания, отозвалась она.
– Никакой лести, – вдруг подал голос Александр Александрович, протягивая одиннадцать белых камелий. – Вы вправду прекрасно пели.
– Ваш комплимент для меня дорогого стоит, – она мягко улыбнулась, краем сознания отмечая, что он в узком кругу становится куда уверенней, словно бы присутствие брата дарит ему чувство защищенности и возможность говорить и действовать свободно. В который раз она поражалась, сколь сильной была между ними связь.
Подошедший безмолвно слуга забрал из её рук оба букета, и Катерину отчего-то посетила уверенность, что оные вечером окажутся в её спальне: наверняка все нужные приказания были отданы заранее. Цесаревич не мог не продумать все до мелочей.
И к слову о нем.
Герцог Лейхтенбергский и Александр Александрович вернулись на свои места, но Николай продолжал стоять перед ней, и смелости посмотреть ему в глаза не хватало. Взгляд упорно цеплялся за едва проглядывающие за полураскрытыми бутонами ослепительно белых роз (какое же счастье, что лишь три – не двадцать одна***) волнистые язычки таких же белых ирисов. В очередной раз – море неоднозначности.
Не хочу Вас терять. Ценю нашу дружбу.
Невинная влюбленность.
До тошноты пересохло в горле.
– Это был лишь выкуп фанта, не стоило, – надтреснутый голос, но все же прямой взгляд. И абсолютная правда – ни к чему были эти цветы, которых она не ждала и не желала. Ни от кого.
– Однако вид у Вас был такой, словно Вы шли на эшафот, – заметил цесаревич, и от этих слов вся неловкость рухнула; в груди всколыхнулась благодарность.
– Вы мастер комплиментов, Ваше Высочество, – губы дернулись в слабой улыбке, за которой скрылась болезненная горечь, пронзившая сердце при случайном соприкосновении рук – букет нашел своего адресата. Тяжелый запах свежих роз, прижатых к груди, окутал плотным облаком, побуждая как можно быстрее от них избавиться – сейчас они вызывали лишь головокружение.
К счастью, все тот же слуга вернулся, чтобы забрать и этот знак внимания, а раскрытый у лица веер парой взмахов отогнал удушающий аромат.
– У нас возникло некоторое… le difficulté, – вдруг сообщила Жуковская, о чем-то до того совещавшаяся с Марией Максимилиановной, напоминая, что игра еще не завершена. – Мы ошиблись с подсчетом фантов, и задания подошли к концу.
– Однако остался еще один не разыгранный фант, – подхватила старшая герцогиня Лейхтенбергская, бросая многозначительный взгляд на цесаревича. – Мы пришли к мысли, что это неслучайно: Никса слишком хорош во всем, чтобы давать ему простые задания.
– Так что мы оставляем за собой право коллективно придумать задание чуть позже. А до того фант будет у нас, – внезапно закончил за барышень герцог Лейхтенбергский. В глазах его плескался неприкрытый смех, на что цесаревич лишь недобро сощурился, догадываясь, что кузен намеренно выдаст идею по-изощреннее, но ничего не сказал.
На том и сошлись.
К вящей радости Катерины после фантов столь же явно порождающих неловкость игр начато не было: танцевали мазурку и вальс-галоп, где она всеми силами старалась оказаться в паре с незнакомыми ей кавалерами, учинили жмурки, а после ужина перешли к карточным играм. Но, с учетом времени, Катерине, не питающей любви ни к висту, ни к преферансу, удалось сослаться на усталость и окончить для себя эту пытку.
– Мы думаем завтра катания устроить, – вдруг произнесла Евгения Максимилиановна, когда Катерина уже намеревалась покинуть тех, в чьем обществе провела последние часы. – Составите нам компанию, Катрин?
Та помедлила, прежде чем ответить: взгляд её невольно скользнул по нарочно старающемуся не смотреть на нее Николаю. И хотя бы за это она была ему благодарна.
– С превеликим удовольствием, Ваше Высочество, – выдавив из себя слабую улыбку, она присела в быстром книксене и тихо покинула зал.
В конце концов, в этом не было ничего дурного.
Комментарий к Глава семнадцатая. Оттают мечты, погибшие в лютый мороз
* приведено реальное письмо Александра к сыну, полученное оным примерно за неделю до отъезда.
** подразумевалось «Возьми назад тот нежный взгляд» Лермонтова, строки от мужского лица заменены на строки от женского соответственно.
*** двадцать одна роза означала вечную любовь.
Глава сравнительно короткая, легкая, значение имеет больше атмосферно, нежели сюжетно. И, возможно, даже неспроста она выпала на юбилей работы – 2 года с начала публикации, 3,5 года с момента задумки всего этого уже-совсем-не-сказочного произведения. Простое мое «спасибо» и отписывающимся (как сюда, так и в ЛС), и молчащим, и выходящим сюда из поисковиков. Работа в любом случае получит свой финал, но ваша поддержка для меня многое значит.
========== Глава восемнадцатая. Шлейф бесследно тающих мгновений ==========
Российская Империя, Царское Село, год 1864, июнь, 6.
Те дни, что сменяли друг друга в начале лета со стремительностью речного потока, близящегося к водопаду, сливались в единую картину безмятежности и спокойствия, заслонивших внутреннее напряжение. Тихие рассветы, утопленные в молочном тумане, пронизанном золотом лучей восходящего солнца, где так отрадно было неспешно бродить по парковым аллеям, порой нарушая тишину раннего утра легкими беседами без сколько-нибудь значимых тем. Завтраки в висячем садике, среди распускающихся цветов, чей запах окутывал сладким облаком и расслаблял каждую клеточку, зачастую сопровождающиеся показом какого-нибудь водевиля, поставленного почти спонтанно. После полудня – прогулки верхом по окрестностям Царского Села, зачастую оканчивающиеся скачками, где победа почти всегда оказывалась в руках Евгении Максимилиановны, безупречно держащейся в седле; а после – чаепития на траве, словно бы у каких-нибудь крестьянских детей, сбежавших в лесок с маменькиным самоваром и туеском, полным ягод, да еще и взятыми тайком с кухни пирожками. Они ведь в действительности почти втайне от слуг устраивали эти пикники, отказавшись от «гофмаршальских приготовлений», как это называл цесаревич, будто пытаясь отринуть свой высокий статус и необходимость делать все по уставу.
