Однако нехватка света все еще ощущалась очень остро – на двоих у них осталась практически одна свеча, и та в руках Катерины, которая о случившемся ничего не знала. Оповещать её Николай не желал: в конце концов, разминуться на этом прямом пути без разветвлений было крайне сложно. А что-нибудь массивное и преграждающее дорогу он явно заметит. И даже то, что шли они, не совещаясь друг с другом, иногда меняя темп, и потому порой создавая слишком явную дистанцию, не должно было стать проблемой.

Как оказалось, Николай себя несколько переоценил: как и в детстве неопознанное влекло слишком сильно, любопытство заглушало всяческую осторожность, интерес к открытиям пробуждался яркими вспышками, маня сделать шаг туда, куда не стоило бы и взгляд бросать.

Новый коридор был довольно широким, но главное, он производил впечатление помещения, в котором велись какие-то работы. К чему они в подземелье – вопрос. И кому они понадобились, тоже неизвестно. Однако здесь можно было заметить несколько свежих груд камней, сваленных в разных частях коридора, какие-то металлические опоры, уложенные вдоль правой стены. На глаза попались даже проржавевшие крепления для факелов: видимо, освещение здесь или планировалось, или когда-то было – в большинстве прочих помещений их не наблюдалось. Катерина, неспешно шедшая где-то по левую руку от цесаревича, замешкалась, изучая приставленные к стене рамы с нее ростом, а сам Николай продолжил идти вперед, разглядывая очертания маленькой – едва ли в аршин высотой – двери сбоку. Она выделялась среди каменной кладки ровной металлической поверхностью и странным решетчатым оконцем, которое отчего-то вновь наводило на мысль о застенках Петропавловки. Пожалуй, на сегодня воспоминаний подобного рода достаточно.

Однако в Царском Селе тюрем не было, особенно под Старым Дворцом.

Крайне заинтригованный, Николай старался лучше разглядеть дверцу – она находилась за пределами светового пятна, созданного единственной полноценно теплящейся свечой; сказать Катерине о находке он, отчего-то, не подумал – то ли от того, что особой ценности она все равно для них не представляла, то ли просто не желал предпринимать очередную бесполезную попытку заговорить. Медленно делая шаг за шагом, он все же обернулся в сторону своей спутницы – она все так же изучала рамы, кажется, решившись одну из них даже сдвинуть – и, словно расплачиваясь за свою невнимательность, запнулся о лежащий под ногами камень, явно откатившийся от находящейся неподалеку насыпи. От резкого взмаха рукой едва теплящийся в его ладони огонек погас окончательно.

Падения не случилось (это было бы слишком смешно и странно – упасть почти на ровном месте от такой мелочи), но все же без некоторой потери равновесия не обошлось: почти пробежав пару футов вперед, Николай автоматически выставленной вперед рукой наткнулся на какую-то деревянную опору, тут же вгоняя в ладонь занозу. Впрочем, сейчас это мало его волновало – столб издал угрожающий скрежет. Цесаревич вскинул голову, пытаясь разглядеть оный, но едва ли мог что-то увидеть в этой темноте, кроме как понять, что это была не одиночная колонна, а деревянные строительные леса. Он сделал несколько быстрых шагов в сторону, надеясь уйти из опасной зоны, но плечом встретился с еще одной частью сооружения, вновь вызывая тот же недобрый звук. Губы уже разомкнулись, чтобы попросить Катерину посветить сюда – без конца тыкаться слепым котенком было явно чревато для жизни, – но та, похоже, среагировала быстрее. Вряд ли кто-то другой мог резко рвануть его куда-то назад, вцепившись в руку и оттолкнув.

А потом раздался отвратительный грохот чего-то тяжелого и раздробившегося: звук еще долго эхом отдавался по коридору. И наступила темнота.

Звон упавшего где-то в стороне канделябра за этим шумом остался незамеченным.

– Ваше Высочество, Вы в порядке?

Судя по голосу, исходившему откуда-то справа, Катерина была сейчас там, где секундами ранее стоял он сам. Николай нахмурился, делая неуверенный шаг: он даже сумел устоять на ногах после этого неожиданного рывка, поэтому не получил вообще никаких повреждений.

– В полном, – заверил он её, стараясь сначала провести ногой по полу, прежде чем поставить её на новый участок. – Скажите еще что-нибудь.

– О Вашем умении находить неприятности? – кажется, на сей раз в её тоне даже прозвучали шутливые ноты. И, кажется, двигался он в верном направлении.

Вытянув руку вперед, цесаревич одновременно пытался и не натолкнуться вновь на деревянный каркас, и отыскать Катерину. Впрочем, последнее случилось довольно быстро: она не так далеко сумела переместить его самого. Пока пальцы дотрагивались до пустоты, выставленной вперед ноги вдруг коснулось что-то холодное и мягкое. Мгновение потребовалось, чтобы понять – её ладонь, тоже искавшая его в темноте. И еще мгновение – чтобы их руки встретились, как-то инстинктивно слишком жадно переплетаясь пальцами. Будто опасаясь потерять этот спасительный контакт.

Опустившись на колени и свободной рукой пытаясь понять, в каком положении сейчас находится Катерина, Николай ощущал себя слепцом: медленные движения, изучающие рельеф ткани платья, линии талии, плеча, шероховатость цепочки, выступающих шейных позвонков, очертания неявных скул.

– Вы в порядке? – выдохнув, он отзеркалил её собственный вопрос, больше всего опасаясь услышать (а впрочем, разве бы сказала бы она об этом?) отрицательный ответ.

– Почти.

Решившая сразу сознаться Катерина кожей ощутила, как изменилась атмосфера и темнота, и ранее бывшая неприветливой, вдруг как-то тяжело легла на грудь. Пришлось спешно добавить, от волнения даже проглотив конец фразы:

– Ничего серьезного – задело упавшим камнем ногу.

– Можете встать?

Ладонь цесаревича, до того лежавшая на её щеке, опустилась к плечу – ожидаемый жест поддержки, и Катерина облегченно выдохнула, радуясь, что мрак коридора скрывает её внезапный румянец – все то время, пока горячая рука взволнованно ощупывала её, она была безжизненней любой статуи. Даже кровь, казалось, прекратила свой бег по венам. А когда пальцы замерли где-то у виска, она и вовсе испугалась, что рискует аки томная барышня потерять сознание. И оттого сейчас стало куда как спокойней.

– Наверное.

И вслед за этим попыталась подняться, зашипев от боли, стоило лишь поставить правую ногу на пол и перенести на нее вес. Когда с деревянного каркаса свалился камень, один из крупных осколков задел её лодыжку, вынудив упасть. Катерина полагала, что обойдется гематомой – все же, сила удара была немалая, – но оказалось, что все несколько серьезнее. Вряд ли перелом, хотя и не исключено, но то, что ступать на эту ногу невозможно, уже ясно как день.

– Вы опять пытаетесь геройствовать? – угадал её состояние цесаревич, от которого это возмущенно-обреченное шипение не укрылось, да и вцепившиеся в его ладонь пальцы тоже не вызывали оптимистических надежд.

– Учусь у Вас, – сквозь зубы парировала Катерина, все же поднявшись, но стоя только на левой ноге – правая безвольно была подтянута к ней.

– Нога? – без лишних слов уточнил Николай и получил такой же короткий ответ:

– Правая.

Быстро сориентировавшись, он осторожно выпустил холодную кисть из своих пальцев и, приблизившись к Катерине еще на шаг справа, чтобы расстояние между ними стало совсем незначительным, обхватил её за талию. Мысль взять пострадавшую княжну на руки пришлось отбросить: передвигаться в кромешной тьме и без того было опасно, а в таких условиях это бы явно окончилось новой травмой. Возможно, более страшной. Он бы даже не рискнул надеяться на защиту ангела-хранителя – минутой назад он уже избежал смерти. Не стоило пробовать вновь.

– Быть в который раз спасенным дамой – мое самолюбие, признаться, уязвлено, – прокомментировал ситуацию цесаревич, чем вызвал у Катерины насмешливую улыбку. Он не мог видеть её, но слышал в ответной фразе. И улыбался сам невольно.

– Бесспорно, лучше потерять жизнь, но сохранить гордость. Почему Вы не сказали, что лишились свечи?