– Спуск к первому этажу: оттуда можно будет выйти в Камеронову галерею.

Представив, какие слухи пойдут, стоит ей появиться с цесаревичем среди оставшихся в Царском Селе фрейлин (именно им отвели эту постройку), Катерина не замедлила уточнить:

– Выхода за пределы дворца там нет?

Николай пожал плечами: когда они с братом здесь бегали (с бо́льшим количеством свечей, бесспорно), они не искали выходов – просто наслаждались возможностью исследовать неизведанное, заодно спрятавшись от учителя. Однажды они даже изрядно напугали государыню, не появившись к обеду: их в тот день слуги с ног сбились искать. Однако о своем тайном месте матери мальчишки не рассказали – решили сохранить это между собой. И только Катерина спустя столько лет оказалась посвящена в этот секрет.

– Должен быть, но я не имею ни малейшего предположения, где он находится.

Молчаливым кивком приняв эту информацию, Катерина подошла ближе к краю и, отказавшись принять руку – тактильных контактов она избегала еще более рьяно, нежели зрительных – дождалась, когда Николай начнет спуск вновь, прежде чем ступить на покатую каменную ступеньку, крепко придерживая юбки одной рукой. Каждый шаг на фут ниже был особенно осторожным и взвешенным, поскольку количество света, выданное догорающими свечами, оказалось недостаточным, чтобы рассмотреть всю лестницу, а от её закручивающегося направления и однообразия узких линий под ногами картинка плыла. В какой-то момент Катерина даже пожалела, что отказалась от поддержки, но все же надеялась сохранить трезвость сознания. В конце концов, опыта в исследовании подземелий и просто заброшенных строений у нее не было, но на кисейную барышню, ни разу не покидавшую маменькиного крыла, она уже не походила.

Взгляд то и дело уходил с темно-серого камня, холод которого пробирался даже сквозь подошву мягких туфель, ощущающих каждую неровность пола, на плечи цесаревича – узкие для мужчины, но даже в такой ситуации сохранившие идеальную осанку. Мысли, вроде бы сконцентрированные на крайне опасном спуске, нет-нет, да пытались упорхнуть в неверном направлении. Будь у нее твердая поверхность под ногами, Катерина бы точно зажмурилась, но делать этого сейчас было категорически нельзя.

Недовольно (в отношении самой себя) выдыхая, она с удвоенным усердием принялась выбирать место, куда можно ступить в следующий момент. Но все же просчиталась – проклятый каблук скользнул по разрушенному краю, осыпавшемуся мелкой крошкой.

Беззвучно схватив губами воздух и взмахнув руками – она даже испугаться не успела – Катерина постаралась податься вперед, чтобы удержать равновесие, но едва ли помогла себе: вместо падения на спину и удара затылком поняла, что сейчас сорвется в пустоту и, что значительно хуже, рискует задеть цесаревича, опережающего её на шесть-семь ступеней.

Каким чудом она не упала, а только на инерции практически пролетела это расстояние, сумасшедше перебирая внезапно оледеневшими и разве что не онемевшими ногами, все же врезаясь в Николая – она даже не поняла. Сердце неистово колотилось в груди, создавая гул в ушах и пульсацию где-то в голове, за которыми обеспокоенный голос цесаревича оказался разобран далеко не сразу.

Привлеченный колебаниями света за своей спиной и каким-то шумом, он обернулся в тот же момент, когда Катерина стремительно соскользнула по лестнице, едва успев вжаться боком в стену и выставить свободную руку – только так ему удалось и замедлить падение Катерины, и самому не сорваться с ней. Пусть и стоял он уже на предпоследней ступени – сила удара могла бы оказаться достаточной для того, чтобы пролететь это расстояние спиной вниз.

– Катрин? – в который раз позвал её Николай, видя, что она едва ли понимает происходящее: кажется, испуг оказался запоздалым, и теперь княжну начало ощутимо потряхивать. Инстинктивно прижав её к себе, он медленно провел ладонью по дрожащим острым лопаткам, четко ощущающимся даже под плотной тканью платья. – Тише. Все позади, – как маленькой, почти по слогам, выдыхая полушепотом в волосы, повторил он ей то ли дважды, то ли трижды – едва ли кто-то считал.

– Простите, Ваше Высочество, – вдруг прозвучал её надломанный голос – ничуть не громче его собственного. Кажется, она все же сумела взять себя в руки, пусть и не слишком уверенно: поднимать голову до сих пор не стремилась, но попытку отстраниться предприняла.

– Вы точно готовы двигаться дальше?

– Я в порядке, – заверила его Катерина и, дождавшись, когда случайное объятие станет не столь крепким, сделала короткий шаг назад – большего не позволяла узкая ступенька. И еще несколько секунд ожидала, пока Николай, никак этого не комментируя, спустится ниже, чтобы вновь создать расстояние между ними. Единственная пара слов, сорвавшихся с её собственных губ после – предложение взять свечу вместо утерянной в момент этого неловкого падения. И не более того.

К счастью, лестница вскоре кончилась, хотя дальнейший путь был еще менее понятен, но хотя бы предположительно должен был таить меньше опасностей. Хотя, куда вели все эти зияющие чернотой коридоры из широкого зала, в котором они оказались, покинув вертикальный мешок, было сложно предположить.

– Если мне не изменяет память, нам налево, – словно читая её мысли, сообщил цесаревич. – По крайней мере, если Вы не передумали относительно своего нежелания выходить в Камеронову галерею.

– Куда выведет этот коридор? – поводя вытянутой рукой с зажатым в ней канделябром перед собой, поинтересовалась Катерина: это особо ничего не дало, но попытаться стоило.

– Предположительно – к большому пруду, – заметив задумчивость своей спутницы, Николай добавил: – Мы всегда можем выйти сюда, если не сумеем найти дорогу в той стороне.

Уже привычным безмолвным кивком приняв предложение, Катерина, сохраняя установившееся между ними расстояние в пару футов, двинулась почти наравне с цесаревичем в выбранном направлении, увлеченно разглядывая каменные стены по левую руку от себя: именно их лучше всего освещали свечи.

Обстановка чуть переменилась – зал, где они очутились после спуска, выглядел так, словно бы когда-то функционировал, например, в качестве танцевального: пол укрывали деревянные доски, пусть и потерявшие былую красоту, вздувшиеся от влаги и рассохшиеся в местах стыков. Стены когда-то имели светлый цвет, но за столько десятилетий краска не только поблекла и пошла пятнами, но и начала отваливаться вместе с материалом, на который была наложена, обнажая темный камень. Под потолком виднелись железные остовы, по всей видимости, когда-то державшие на себе свечи. Вряд ли зал был богато обставлен – ни намека на меблировку и даже лепнину, без которой уже не представлялся ни один дворец – но явно удостоился большего внимания, нежели иные помещения этих лабиринтов, виденные ранее.

Впрочем, что именно они видели? Коридоры? Так им и не положено быть особо впечатляющими.

Как и в целом подземельям.

***

Они шли, наверное, уже с полчаса, меняя коридоры на небольшие комнатки, а те – вновь на коридоры. Залов, подобных тому, в который они вышли, спустившись по лестнице, им больше не встречалось. Возможно, будь они младше, даже такие пустые помещения вызвали бы любопытство, но сейчас они не пробуждали никаких чувств, кроме усталости и желания поскорее глотнуть свежего воздуха и света. Невольно подумалось о застенках Петропаловки, и возникло ощущение, что узники её должны были сойти с ума уже в первую неделю пребывания там.

Огарок свечи оплавился уже настолько, что последние минуты стекающий воск оставлял свои горячие дорожки на руке, обещая ожоги. Задумчиво понаблюдав за все ослабевающим огоньком, цесаревич обернулся к Катерине, идущей в пяти-семи шагах от него: света, доносящегося от канделябра, что она держала, должно было хватить – конец пути по примерным подсчетам уже близко. В стенах начали появляться зарешеченные отверстия для циркуляции воздуха, да и помещение, в которое они вышли парой минут ранее, выглядело не в пример приятнее предыдущих – явно использовалось чаще, находясь ближе к выходу.