Виной ли тому скорый его отъезд, или причина в ином?
– Я-то все гадал, когда увижу тебя в переживаниях из-за барышни, – вновь раздался голос Александра Александровича, теперь уже – насмешливый. Удержаться от того, чтобы поддеть брата, который столько лет старался казаться абсолютно непроницаемым для любых сердечных порывов, было выше его скромных сил.
– О, мое любопытство было удовлетворено раньше – тебя наконец стала занимать не только военная карьера, но и хорошенькие фрейлины. Точнее, фрейлина, – парировал тот, заставляя смутиться. Правда, это не помешало ему продолжить интересующую тему:
– Mademoiselle Голицына все еще не сменила гнев на милость?
Безусловно, он был осведомлен о происходящем между Никсой и Катериной: точнее, о том, что последняя никоим образом не пыталась воспользоваться своим положением, вместо того старательно избегая любых встреч с цесаревичем, а при столкновении была еще более немногословна, нежели дворцовые часовые. В этих действиях её нельзя было укорить: она следовала голосу разума, тем самым вызывая у Великого князя уважение к её персоне. Вот только и видеть таким хмурым брата, даже если он тщательно силился скрывать истинные чувства – не то, чего хотелось слишком привязанному к нему Александру Александровичу. Все эти терзания он ощущал так, словно бы они принадлежали ему самому.
– Упрямство mademoiselle Голицыной безгранично, – с сарказмом отозвался Николай, продолжая медленно скользить напряженным взглядом по страницам научного труда.
– Вы созданы друг для друга, – в том же тоне прокомментировал Великий князь. – Даже не могу представить, чье упрямство на сей раз перевесит.
Почему-то его не отпускала мысль, что это демонстративное молчание обе стороны могут сохранять не один год: Катерина – из желания держать дистанцию, положенную всем придворным, Никса – из чувства противоречия. Стоило, конечно, надеяться, что поездка по Европе развеет его мрачные мысли, но, зная, сколь сильно брат привязан к России, Александр Александрович в этом изрядно сомневался. Оставалось уповать на ту принцессу, которой суждено стать его невестой.
Хотя и в это Великий князь не верил. Он вообще не думал, что династический брак может стать счастливым – родительский пример перед глазами не давал никаких надежд. Он прекрасно осознавал свое положение и обязательства, связанные с оным, однако все равно для него вечным союз мог быть лишь по сердцу, а не по долгу. Иначе же адюльтеры отца (как бы они ни были ему противны) выглядели вполне объяснимо. Никса, конечно, сумеет уверить всех в своей радости – хотя бы ради того, чтобы не расстраивать Maman, но даже он не продержится долго. Год? Два? Пять? Даже если десять – это не вечность.
Александр Александрович, будучи еще маленьким, пообещал во всем помогать брату, быть его опорой и правой рукой, что бы от него ни потребовалось. И если тот сам решится на адюльтер, он до самого конца сохранит все в тайне – потому что все мысли, надежды и чувства они делили на двоих, и счастье брата для него было даже превыше собственного. Хоть и притворства он искренне не выносил.
– Совсем забыл, – вдруг хлопнул он себя по лбу, – я же обещался дяде Коко* отдать до обеда книгу. Дырявая моя голова, – нарочито громко цокнул языком Александр Александрович, стремительно направляясь к выходу из библиотеки. – Это не отнимет много времени, я буду через пять минут.
Цесаревич бросил на него полный подозрения взгляд и, коротко пояснив, что дождется здесь, вернулся к чтению. Что именно мог взять у Константина Николаевича Саша, для Николая было загадкой – их литературные вкусы, мягко говоря, не совпадали, да и отношения их оставляли желать лучшего, но он не стал придавать этому значения. В конце концов, ему и без того было над чем подумать: профессор Бунге не давал расслабиться. И это при том, что обучение как таковое для цесаревича окончилось, и он теперь был вынужден лишь присутствовать на докладах министров у государя, да слушать курсы военной администрации и финансовой теории с политической экономией. И если с предметом Максимовского особых проблем не возникло, то финансы, преподаваемые Николаем Христиановичем Бунге, во многом именно из-за самого профессора, шли куда тяжелее. Научные взгляды его отторжения у цесаревича не вызывали, и даже некоторые предложения, касающиеся государственных вопросов, были ему близки, однако манера преподавания его скорее запутывала цесаревича, нежели действительно давала новые знания. Он задавал такие вопросы, на которые приходилось часами искать ответы в учебниках и научных трудах прошлого, при этом порой, чтобы найти их, приходилось проделать крайне извилистый путь.
Погруженный в распутывание «Системы логики» Джона Милля, Николай едва ли вел счет времени, однако все же расслышал звук открывающейся двери. Он обернулся, намереваясь попенять брату на задержку, и встретился взглядом с вошедшей Катериной: на лице её расцвело удивление. Впрочем, и сам он не ожидал узреть её на пороге, полностью о ней забыв.
– Ваше Императорское Высочество?
Стоит отдать ей должное, удивление не мешало ей сохранять отстраненную вежливость по отношению к нему, склоняясь в книксене.
– Катрин? Вы кого-то искали? – догадываясь по её реакции, что она отнюдь не за книгой посетила библиотеку, осведомился цесаревич, не делая и шага в её сторону – не из нежелания, а из опасения, что она тут же попытается сбежать. Признаться, эти её попытки уклониться от любой их встречи – случайной или намеренной – уже начали раздражать.
– Mademoiselle Мещерская передала мне просьбу Александры Иосифовны зайти к ней в библиотеку.
Николай закрыл книгу, которую держал в руках; ситуация вызывала интерес.
– Однако тетушка сразу после завтрака уехала в Стрельну.
Катерина нахмурилась, складывая руки на груди. Великая княгиня Александра Иосифовна, супруга Константина Николаевича, брата Императора, прибывшая из Павловска вчера, чтобы проститься с царской четой, осталась до вечера вместе с супругом, поэтому сегодня Катерина еще ощущала некоторую степень защищенности в опустевшем дворце – при своей царственной тетушке Николай вряд ли будет настойчиво искать с ней встречи. Но, по всей видимости, Всевышний решил посмеяться над ней.
– Это Вы подстроили, Ваше Высочество? – ровным, абсолютно холодным голосом поинтересовалась она. Зеленые глаза, смотрящие на него в упор, не выражали и грамма тепла.
Николай медленно покачал головой.
– Поверьте, если бы я желал срочно увидеться с Вами против Вашей воли, сделал бы это более… романтично. Mademoiselle Мещерская, говорите? – протянул он, уже догадываясь, откуда ноги растут у этой ситуации. Без брата здесь явно не обошлось. Не зря он подозревал, что «книга дяди Коко» – лишь повод срочно уйти.
Покинув кресло и сделав несколько шагов вперед, Николай заметил, как напряглась Катерина, явно готовясь отступить. Мысленно скрипнув зубами, но внешне никак не выражая своих эмоций на этот счет, он спокойно прошел к двери. С подозрением дёрнув витую ручку, он хмыкнул – что и требовалось доказать.
Катерина настороженно окликнула его:
– Ваше Высочество?..
– Так и есть, – подтвердил цесаревич ее догадку: – Заперто.
– С чего бы Мари так шутить? – недоуменно нахмурилась Катерина, приблизившись к узкому окну, за которым солнце ослепляюще зеленило проклевывающиеся молодые листья на дубах. Она старалась находиться как можно дальше от Николая и не смотреть на него.
– Сомневаюсь, что это была идея mademoiselle Мещерской. Скорее тут замешан Саша.
Это заявление даже заставило Катерину ошеломленно обернуться – такого исхода событий она явно не предполагала.
– Великий князь? Но… к чему ему это? Если только, – зеленые глаза сощурились, – он не действовал по Вашей инициативе.
– Катрин! – возмущенно-обиженно вздохнул цесаревич. – Чем мне Вам доказать, что я такая же жертва обстоятельств?
Она ничего не ответила. Полминуты непрерывного тяжелого взгляда, сопряженного с молчанием, он выдержал стоически, а после все же предпринял попытку сделать шаг к Катерине, но та тут же отшатнулась. Ни о каком разговоре и речи быть не могло. Зря Саша все это затеял.
