Императрица прекрасно представляла все то, что овладело ее фрейлиной, и была совершенно бессильна ей помочь. Как была бессильна помочь себе вот уже двадцать лет.
— Принесите мне шкатулку, — коротко распорядилась она, хотя во фразе звучала скорее просьба, нежели приказ.
Катерина безмолвно повиновалась, снимая с трельяжа небольшой ящик светлого дерева, отделанный перламутровыми пластинами. Эту шкатулку, в отличие от прочих, Мария Александровна в руки брала редко, поскольку носила преимущественно жемчуг, который хранился в другом месте. Здесь же лежали одиночные украшения, никогда не составлявшие ни с чем гарнитура, заказанные для единственного выхода или вовсе ни разу не надетые. На благотворительность при необходимости тоже использовались ювелирные изделия именно отсюда.
Приняв из рук фрейлины шкатулку, Императрица откинула широкую крышку, изнутри обитую малиновым бархатом, быстро рассматривая содержимое и, казалось, ни секунды не колеблясь с выбором. Худощавые, с четко прослеживающимися косточками, пальцы подхватили горсть жемчуга и бриллиантов, быстро расправляя её в более отчетливое ювелирное изделие.
— Я хочу, чтобы Вы приняли от меня эту брошь в качестве свадебного подарка — она прекрасно ляжет на то восхитительное кружево, если Вы не решитесь его убрать.
— Ваше Величество.., — дыхание сбилось от одного лишь взгляда на творение неизвестного ей мастера: на серебряной основе в половину ладони в центре расположились крупные жемчужины, обрамленные полукружьями в россыпи мелких бриллиантов, под ними — хризолиты круглой огранки, удерживающие подвески из овальных жемчужин, также окантованные мелкими бриллиантами и оканчивающиеся каплями хризолитов. Прекрасная в своей простоте и элегантности, она могла принадлежать лишь женщине правящего дома, но не ей — дочери опальной семьи, предавшей Царя и Отечество.
— Берите, Катрин.
Подняв голову в ответ на непреклонность Марии Александровны, она медленно качнула головой; широко раскрытые глаза подернулись пеленой благодарности и осознания — она недостойна таких даров. За все, что она сотворила, за все, что могла сотворить, за все её греховные мысли – ей подошла бы ссылка.
— Вы осмелитесь ослушаться приказа Вашей государыни?
— Не смею и помыслить о том, Ваше Величество, — шумно выдохнув, дрожащими негнущимися пальцами Катерина коснулась холода сверкающих камней, медленно, неуверенно снимая корсажное украшение с ладони Императрицы. — Но это слишком щедрый подарок.
— Это меньшее, что я могу сделать для Вас, дитя.
— Ваша милость и забота обо мне — высочайший дар, не сравнимый ни с какими материальными благами.
На строгом лице Марии Александровны промелькнула по-матерински теплая улыбка, ставшая тем, что задело в сердце какую-то давно покрытую пылью струну – тягучий, полный горечи звук. Катерина, повинуясь порыву, приложилась губами к украшенной множеством фамильных перстней холодной руке; ком в горле мешал говорить. Такое же почти ледяное прикосновение пальцев к её виску и короткое «Идите, Катрин», навечно отпечатается где-то под кожей как момент безмолвного благословения и понимания.
Мария Александровна вновь обратилась к неоконченному письму, нехотя притрагиваясь к золоченому перу, но взгляд еще был устремлен к дверям. Ручка в виде лапы хищной птицы, держащей огромный рубиновый шар, ушла вниз; тихий скрип петель и шелест юбок стали последним напоминанием о присутствии княжны в покоях государыни.
Вместе с тишиной вернулось опустошающее чувство одиночества, поселяющееся всякий раз, стоило Марии Александровне остаться наедине с собой. Даже в компании фрейлин, которые не вступали с ней в беседу, а просто о чем-то переговаривались, неся дежурство, дышалось свободнее и легче, нежели в этой выпивающей её по капле тишине. Потому что наступила она не в момент, когда закрылась дверь, а значительно раньше: когда плечи её покрыла горностаевая мантия и на голову возлегла малая императорская корона – её ли падение знаменовало ей эту несчастную судьбу? Когда народ приветствовал новую Императрицу Всероссийскую, а внутри умирала немецкая принцесса. Когда синие глаза супруга, ранее казавшиеся отражением летнего неба, стали холоднее вод Невы в январе.
Как давно они не совершали путешествий вместе? Три года назад посетили Ливадийский дворец, однако постоянным местом летнего отдыха он для Императорской четы так и не стал, уступив Царскому Селу. До того, пожалуй, только при жизни покойного Николая Павловича они выезжали на Лазурный берег, но все же куда чаще Мария Александровна отправлялась отдыхать с детьми или даже в компании нескольких своих фрейлин. У супруга всегда были государственные дела, которые не терпели его отсутствия в Петербурге.
Будучи принцессой, пусть и жившей в тени слухов о своем происхождении и потому не надеявшейся однажды получить столь высокую роль, она была готова к тому, что будет требовать от нее этикет и царский долг. Но как женщина не могла не думать, что её семейное счастье оказалось слишком коротким.
Такой была судьба всех женщин, оказавшихся близко к трону.
========== Глава шестнадцатая. Не разрушай эти рамки ==========
Российская Империя, Царское Село, год 1864, май, 27.
– И к чему только был этот осмотр, – поморщился Александр Александрович, входя в библиотеку – на лице его без всякого сомнения читалось истинное отношение ко всем лекарям, включая Здекауера. После отбытия царской четы графом Перовским было решено провести медицинский осмотр оставшихся в Царском Селе Великих князей, что восторга не взывало ни у младших, ни у старших. Однако Александр Александрович более всех был нетерпим к такого рода процедурам – без лишней надобности с медиками он старался не пересекаться.
– Говоришь так, словно Николай Федорович тебя обязал каждую субботу его посещать и выдал лист рекомендаций. Ты же здоровее всех во дворце, вместе взятых, – вместо приветствия выдал ему Николай, пристроившийся в кресле у окна с какой-то тонкой книжицей. Он и впрямь сомневался, что придворный медик мог что-то обнаружить у брата – его крепкое здоровье отмечалось при каждом осмотре, да и даже без оного заподозрить хворь у крепкого и вечно пышущего румянцем Великого князя было крайне проблематично. Да скорее все покойные Императоры восстанут, нежели он хотя бы простуду схватит. Не то что цесаревич, чью изнеженность тела государь считал необходимым выделить при каждом удобном случае, порой сетуя на то, что должно было случиться наоборот – это Наследнику Престола стоило иметь завидное здоровье, а не его брату, которому светила лишь военная карьера.
– Благо, кроме теплых ванн он ничего мне не прописал, – фыркнул Александр Александрович, опираясь спиной о закрывшуюся дверь и складывая руки на груди. – Зато теперь он будет каждую субботу являться. А тебя, как я понимаю, государственные дела освободили от медицинских осмотров? Или это граф проявил милосердие?
Николай пожал плечами: он и сам не имел ни малейшего понятия, почему Перовский не вызвал его к Здекауеру, в то время как туда были отправлены не только Владимир с Алексеем, но и прибывший с отцом Николай Константинович. Впрочем, вряд ли бы он услышал что-то новое о себе.
– На днях обещались прибыть кузены, – сообщил ему брат.
Николай рассеянно кивнул, показывая этим жестом, что он услышал, но особой заинтересованности не выказал – прежде он бы куда более радостно отреагировал на это известие. Трое старших детей Марии Николаевны, после брака получившей титул герцогини Лейхтенбергской, но оставшейся жить здесь, в России – на этом настоял покойный Император, – будучи сверстниками сыновей нового Императора, являлись частыми их товарищами по играм, что стало причиной крепкой дружбы между ними. Последние два года Мария Николаевна, после кончины своего супруга вступившая в морганатический брак, находилась во Флоренции, вследствие чего встречи с кузенами стали редки и каждый раз приносили огромную радость и Николаю, и его братьям. Однако сегодня отчего-то привычного трепета не было.
