В молитве пообещавшись более не покидать Двор, если того не потребует сама государыня – и не считая нескольких недель на подготовку к свадьбе, Катерина еще раз проверила опрятность своего вида, прежде чем чинно выйти из комнатки, отведенной им с Сашенькой в Камероновой галерее. Четырнадцать ступеней, широкий пролет и еще восемнадцать – короткий путь с вершины; песчаная дорожка и большое озеро по левую руку – к поляне, на которой Императрица приказала обустроить сегодня все для утреннего чаепития.
Погода стояла благостная, грех было находиться в душных стенах дворца.
Невольно вспоминались редкие прогулки в садике-партере, куда наставницы выводили юных смолянок: этих часов каждый раз ждали с нетерпением – часов освобождения от долгих и утомительных занятий, от холодных стен института. Несмотря на то, что и здесь за воспитанницами велось наблюдение, оно было не столь пристальным, как в классах, и в некоторой мере девочки ощущали ласковые прикосновения иллюзорной свободы, будучи предоставленными самим себе. Порой же Мария Павловна (Леонтьева, начальница института, прим.авт.) была столь добра, что дозволяла прогулки в Летнем саду, где однажды смолянкам довелось даже лично здороваться с совершающим променад Великим князем Константином Николаевичем.
Вопреки всему, время, проведенное в Смольном, пусть и короткое – ввиду некоторых обстоятельств кофейное и темно-синее платья носить ей не довелось – оставило в сердце теплые воспоминания.
– Катрин?
Из легких выбило весь воздух: стоило ей услышать собственное имя, произнесенное на французский манер, она резко пожелала исчезнуть. Зыбкое равновесие и легкость, царившие с вечера, когда карета Шуваловых остановилась у искусно выкованных ворот, увенчанных двуглавым орлом, разлетелись клочьями.
Видит Бог, она желала, чтобы эта встреча состоялась как можно позднее. Или хотя бы не до её визита к государыне.
– Ваше Высочество, – развернувшись и мягко присев в книксене, она подарила вежливо-равнодушный взгляд цесаревичу.
Тот нахмурился: почему-то эта отстраненно-лживая реакция ему напоминала их встречу весной, и это совсем не могло радовать.
– Если после каждой разлуки мы с Вами будем приветствовать друг друга словно чужие, мне придется найти способ находиться рядом с Вами ежесекундно, – сообщил он с отчего-то не кажущейся шуткой угрозой. – Вы все еще в обиде на меня за тайну гибели графа Шувалова?
– Я не имею права держать на Вас обиды, Ваше Высочество, – отозвалась Катерина, замечая, как на лице Николая мимолетно отражается слабое раздражение: ему явно был не по вкусу её ответ. Слишком придворный.
– Вы к Императрице? – скрывая свое неудовольствие, ровно осведомился цесаревич. Получив безмолвное подтверждение, жестом предложил сопроводить, тут же коротко поясняя, что намеревался присоединиться к матери за чаем, а не искал повода дольше пробыть рядом. И, к тихой внутренней радости Катерины, до самого окончания недолгого пути попыток вновь заговорить с ней не предпринимал.
За круглым столиком с причудливым античным узором на лакированной поверхности, уже сидела Мария Александровна, перебирающая какие-то конверты. Компанию ей составляла Ольга Смирнова, медленно и с чувством читающая вслух что-то на французском – так, сходу, не вслушиваясь, определить было сложно, но мелодичный голос фрейлины приносил наслаждение, даже если звучал на абсолютно незнакомом языке. Великая княжна Мария, по всей видимости присутствующая здесь не ради чая, увлеченно играла с фрейлиной Бобринской в серсо: девочка показывала великолепную ловкость и быстроту реакции – в обеих руках её было по длинной деревянной палке, и маленькие обручи попадали точно на них почти одновременно. Анна Тютчева, по обыкновению находящаяся подле государыни, отчего-то отсутствовала. И, если судить по количеству чашечек, не намеревалась появиться.
Приближение Катерины, на удивление, было замечено еще до того, как она оказалась в нескольких шагах от Императрицы – хотя, возможно, тому виной был цесаревич. Мария Александровна, оставившая письма, светло улыбнулась, принимая приветственный поцелуй сына и переводя теплый взгляд на фрейлину:
– Рада вновь видеть Вас, Катрин.
– Благодарю Вас, Ваше Величество, – склоняясь на мгновение, чтобы тут же выпрямиться и ответить на улыбку такой же искренней улыбкой. А через секунду с той же эмоцией, но уже больше вынужденной, принять жест вежливости со стороны Николая, предложившего ей занять место за столиком.
– Я надеюсь, Ваше путешествие было удачным?
– Нет поводов для волнения, Ваше Величество, – Катерина на миг отвела взгляд, подхватывая щипчиками сахар и опуская его в горячий чай, чтобы этим секундным действом облегчить себе ответ. – Все вопросы положительно улажены.
– Прекрасные новости, – одобрительно кивнула Мария Александровна, снимая пузатую чашечку с блюдца. – Вы уже назначили дату венчания?
Рука, держащая позолоченную ложечку, размеренно перемешивающую сахар, даже не дрогнула, хотя внутри что-то сжалось: этот разговор должен был состояться, и именно сейчас, но некоторая доля неуверенности все еще оставалась. Просто потому, что она до сих пор не могла поверить в повторно озвученное согласие. Хоть и не было у нее иных вариантов: она бы не отказала Дмитрию – просила бы повременить, но не сказала б неумолимого «нет».
Но прежде чем Катерина успела дать ответ Императрице, в их диалоге появилась третья сторона:
– Вы выходите замуж? – слова камнями ударили в грудь.
– Да, Ваше Высочество. Дмитрий не переменил своего решения.
А сама она бесконечно путалась в своих решениях, нарушая их из раза в раз. Новое казалось непоколебимым ровно до момента, когда слуха коснулась французская речь.
Уголок губ цесаревича мимолетно искривился, что не могло укрыться от Катерины, бросившей на него короткий взгляд, прежде чем вернуть внимание Марии Александровне, не заметившей этой быстро пропавшей эмоции на лице сына, сидящего по левую руку от нее.
– Сначала нам нужно удостовериться, что Ирина уже замужем, – с тихим вздохом пояснила Катерина, бессознательно продолжая перемешивать уже растворившийся сахар. – После можно будет говорить о точной дате, но Елизавета Христофоровна желала бы, чтобы свадьба случилась после Успенского поста.
Она надеялась, что удастся отложить торжество до дня Иверской иконы, но даже так у них оставалось достаточно времени: весь Петровский пост, а после и длительный Успенский – считать, целое лето. И благо, что Елизавета Христофоровна с трепетом относилась к традициям, настаивая на праздновании после Покрова, как это было заведено еще на Руси. Хоть и Катерина понимала, что ей хоть месяц, хоть год, вряд ли что изменится в мыслях, но без оглядки бросаться в омут семейной жизни казалось не меньшей глупостью, нежели оттягивать до последнего. Потому, дата, которая будет обговорена после получения письма от маменьки, должна будет стать единственной точной и не потерпит больше перемен.
– Однако Успенский пост окончится за четыре дня до осени – у Вас не так много времени, – задумчиво произнесла Императрица, ненадолго отвлекаясь, дабы отчитать дочь, подбежавшую к столику и вознамерившуюся стянуть из вазочки печеньице, вместо того, чтобы присоединиться к чаепитию. – Вы думаете венчаться в своем приходе? Возможно, удалось бы договориться о церемонии в дворцовой церкви.
– Я признательна Вам за Вашу милость, но не думаю, что в том есть надобность, Ваше Величество, – чай постепенно остывал, а Катерина словно вовсе о нем забыла. – Мы бы не хотели слишком пышной церемонии. Я бы многое отдала, чтобы маменька в этот день оказалась рядом, а остальное… – она повела плечом, – пустое.
На лицо Марии Александровны набежала тень: она бы желала помочь своей фрейлине, но была абсолютно бессильна перед супругом – в конце концов, его решение не было беспочвенным. Вернуть из ссылки опальную фамилию она не могла: скорее бы удалось отпустить саму Катерину в Карлсруэ, но встал бы вопрос поиска православного священника, дабы совершить духовное таинство там.
