Прокручивая в пальцах который раз медальон и крестик, собранные на одну цепочку, Дмитрий усиленно размышлял, казалось, изучив эту вещицу уже вплоть до короткой царапины у замочка. Шероховатое серебро, нагревшееся от тепла рук, не давало ни единой подсказки – только позволяло понять, сколь дорого было его владельцу: давно утратившее новизну, оно наверняка постоянно хранилось у сердца.
Тишина, царившая в поместье, дала понять, что графине стало значительно лучше, раз она отправилась в гости – больше причин для отсутствия у нее в такой день не было. Глава семьи же либо сопровождал супругу, что маловероятно, либо вновь выполнял распоряжение государя: Шувалов-старший уже более четырех лет обещал семье оставить службу, каждое новое поручение называл «последним», но на него находилось еще одно, и еще, и так до дурной бесконечности. Порой Дмитрию казалось, что он пошел по стопам отца и тоже до самого последнего вздоха в первую очередь будет слугой Отечества. Младшие пока не подавали таких надежд, совершенно не интересуясь ни офицерскими чинами, ни высоким положением, и отчего-то Дмитрий испытывал надежду, что и не заинтересуются.
Задумчиво толкнув дверь гостиной, со стороны которой лились тихие звуки незнакомого романса, который, по всей видимости, разучивала Эллен, Дмитрий обнаружил там помимо сестры, не сразу заметившей его появление, и невесту. Та, завернувшись в вязаную шаль, что-то увлеченно читала – по крайней мере, его шаги, пусть и значительно заглушаемые музыкой, льющейся из-под пальцев Эллен, остались пропущенными мимо ушей. Только когда Дмитрий, стараясь ступать как можно аккуратнее, подошел к невесте со спины и быстрым движением забрал из её рук толстую книгу, она вздрогнула и, ахнув, подняла голову.
На лице её испуг быстро сменился легкой полуулыбкой. Склонившийся Дмитрий оставил почти невесомый поцелуй на бледной щеке и, обойдя диванчик, присел рядом; взгляд его упал на книгу, что он все еще держал в руках.
– Madame Bovary? Общение с моей сестрой бесследно не проходит – ты начала читать французские романы, – весело констатировал он, возвращая томик невесте. Та пожала плечами, но ответить ничего не успела: Эллен, заметившая возвращение брата и расслышавшая его шутливое обвинение в свой адрес, не смогла смолчать:
– Главное, чтобы на Кати не сказалось общение с тобой, – на миг оторвавшись от идеально отполированных клавиш, она бросила насмешливый взгляд на брата. – И это далеко не худший образчик французского романа.
– Ни минуты не сомневался, что тебя история умершей от тоски в провинции барышни затронет, – парировал Дмитрий, – иначе бы батюшка тебе жениха по всей Европе не искал.
Эллен театрально закатила глаза, возвращаясь к инструменту; как-либо комментировать это заявление не было нужды – она не отрицала его правдивости. Как, впрочем, не отождествляла себя и с Эммой, но находила немало общего в их натурах. Но куда больше значимого в размышлениях о возможной тоске, преследующей барышню в браке, она сейчас видела для подруги: маленький томик на французском оказался у той совсем не случайно. Хоть и сомневалась она, что рациональная и порой излишне сдерживающая сердечные порывы Кати разделит мысли, изложенные г-ном Флобером.
Катерина, искренне надеясь, что её обсуждение книги не затронет – слишком уж острой оказалась тема, поднятая в романе – тут же поспешила отвлечь внимание жениха:
– Как прошел твой визит в Бежецк?
Дмитрий помрачнел: не настолько, чтобы задумываться, был ли данный вопрос уместен сейчас, но настолько, чтобы увидеть этот контраст между выражением его лица минутой назад, когда он подшучивал над сестрой, и сейчас.
– Увы – мы лишь потеряли несколько дней. Возможно, князь был в имении, но к моменту нашего прибытия уже оставил его.
– Ни единой зацепки? – нахмурившись, уточнила Катерина.
Дмитрий покачал головой, коротко пересказывая результаты осмотра комнат, но отчего-то умалчивая о подвергнутом сожжении неизвестном. Чуть более развернуто он обрисовал картину часовни, в двух словах упомянув ту, кому она принадлежала, и выудил из-за пазухи найденную цепочку и протягивая её невесте. Та задумчиво раскрыла маленькие створки и пристально всмотрелась в женский портрет, занявший левую половину.
– Никогда не слышала о матримониальных планах князя, – протянула она, не сводя глаз с медальона. – Хотя, пятьдесят седьмой… – Катерина прикусила щеку изнутри, усиленно пытаясь вспомнить, – родители были в Карлсруэ. Папенька решил вернуться в Россию только в шестидесятом. Даже если маменька знала – они обменивались письмами – она не говорила нам. Однако это лицо, – она мучительно вглядывалась в творение неизвестного художника, – мне кажется, я видела его когда-то.
– К чему теперь это? – Дмитрий осторожно забрал из тонких пальцев невесты медальон, убирая его обратно, и устало прислонился плечом к низкой спинке диванчика. – Не думаю, что сейчас покойная невеста князя Трубецкого может иметь какое-то значение. Она была лишь причиной помощи со стороны баронессы Аракчеевой, но в этом направлении искать уже бессмысленно.
– Полагаешь, она не сыграла никакой роли в этой истории?
– Никакой значимой для нас сегодня, – покачал головой Дмитрий, прикрывая глаза.
Катерина, из головы которой все не выходил образ несостоявшейся родственницы, отложила раскрытую книгу, намереваясь подняться на ноги, и замерла, подавшись вперед: пара коротких строк привлекла её внимание, заставляя задержать дыхание.
«Она купила себе план Парижа и кончиком пальца блуждала по столице. Скиталась по бульварам, останавливалась на каждом углу, на перекрёстках улиц, перед белыми квадратиками домов».
Париж! Точнее, не Париж – Петербург.
Резко обернувшись к жениху, на чье лицо снизошло умиротворение, она выдохнула:
– У князя был её портрет. Он висел в его петербургской квартире очень долго, пока мы с братом однажды не испортили холст, упражняясь в фехтовании. Нас тогда на целую неделю без сладкого оставили. После портрет был отдан на реставрацию, а нам строжайше запретили к нему приближаться. Но спустя год он был продан. Мы еще удивлялись – сначала такое наказание, нам казалось, дядюшка дорожил портретом. А потом внезапная продажа.
Дмитрий помассировал переносицу, раздумывая над сказанным: не то чтобы это вообще хоть немного прояснило ситуацию, да и вряд ли могло дать намек на местонахождение князя. Но даже за саму попытку невесты как-то помочь делу он был благодарен.
– Возможно, он просто захотел избавиться от тяжелых воспоминаний. Даже если он любил Веру, что в моей голове не увязывается с личностью князя Трубецкого, он мог желать быстрее покончить с этим. Никогда не знаешь, что творится в чужой душе.
Эллен, по всей видимости уставшая музицировать, осторожно выскользнула из гостиной: ей явно были абсолютно неинтересны эти странные разговоры – о происходящем она не была осведомлена, поскольку ничем бы не могла помочь.
Заметивший уход сестры, Дмитрий вспомнил о том, что его сейчас интересовало не меньше государственных дел, а то и в некотором роде значительно больше. Бережно обняв ладонями тонкую кисть и, не сводя глаз с Катерины, коснувшись губами отшлифованных граней изумруда, венчавшего помолвочное кольцо, он задал вопрос, что мучил его уже долгие месяцы, а в последние дни стал особенно болезненным:
– Ты все ещё желаешь связать свою жизнь со мной?
Катерина опустила глаза, не зная, что должна ответить. Она надеялась, что несколько дней вдали от Петербурга, в семье жениха, помогут ей успокоиться и вернуть привычное равновесие. Понять, чего желает сердце и просит душа. Но легче не стало и определенность не пришла. Она все так же боялась заговорить об этом.
Решение о браке принималось их отцами, но основывалось на чувствах. Искренних, чистых, светлых. На тех, что как-то зародились еще в раннем детстве, сначала будучи простой дружеской привязанностью, потом став чем-то большим, похожим на кровную связь, а после как-то незаметно превратившись в романтическое влечение, полное нежности и тепла, уверенности и желания заботиться, готовности провести всю жизнь вместе и не представляя этой жизни друг без друга. Этот флер охватил обоих, витая над их головами подобно мерцающей дымке рождественского чуда, и оттого свадьба была столь долгожданна, взлелеяна в мечтах. Но только после обручения постепенно начала формироваться одна важная и в некотором роде страшная мысль: брак – это не только улыбка родного человека рядом и детский смех в их собственном поместье.
