– Стало быть, Кати – твой ангел-хранитель, – задорно протянула оставившая инструмент Эллен, подходя к брату со спины и приобнимая его, как делала с самого детства.

– И правда, – восхитилась Елизавета Христофоровна, посылая полный восторга и тепла взгляд невесте сына. – Милая, это не может быть совпадением.

Катерина вздрогнула, внутренне оледенев, но стараясь ничем не выдать своего состояния. Ангел-хранитель? Подушечка указательного пальца невольно коснулась вензеля на изящной пластине веера; темнота карих глаз сменялась штормовой синевой. Для ангела она была слишком грешна своими мыслями и суждениями; и сохранить не могла никого, теряя близких одного за другим.

– Вы предназначены друг другу, – улыбнувшись, подтвердила Эллен, словно не замечая, как сходят краски с лица подруги. Елизавета Христофоровна умиленно вздохнула, переводя взгляд с будущей невестки на сына и обратно. Тот, казалось, отчего-то был не слишком рад поворотом, который приняла беседа, но это могло быть и следствием его усталости – наверняка же прибыл сразу от Императора.

– Полагаю, мы можем возобновить подготовку к свадьбе, если никакие дела государственной важности больше не поставят оную под угрозу срыва?

Вопрос, заданный вполне спокойным тоном, произвел эффект взорвавшейся бомбы: Катерина чудом удержала дрожащей рукой чашечку, силясь не расплескать остывший чай, Дмитрий вскинул голову, и в его глазах Елизавета Христофоровна успела заметить боль. Быстро сменившуюся расслабленным безразличием, но точно существовавшую. Не такой реакции она ожидала, произнося эту абсолютно логичную в условиях давно свершенной помолвки фразу. Нахмурившись, Елизавета Христофоровна оставила тарелочку с восточными сладостями. Но новый её вопрос был предварен словами сына:

– Уже поздно. Я думаю, нам всем не помешает отдохнуть.

– Да, конечно, я сейчас распоряжусь, чтобы вам подготовили комнаты, – подхватывая со столика позолоченный колокольчик, кивнула она, сердцем чувствуя, что что-то между сыном и его невестой произошло. Связанное ли с его длительным отсутствием, или нет, но наверняка серьезное, поскольку за все время, минувшее с момента обручения, они ни разу не ссорились так, чтобы избегать вопросов о свадьбе.

Елизавета Христофоровна никогда не стремилась давать наставления сыну и уж тем более как-то воздействовать на поступки будущей невестки, полагая, что оба уже являются достаточно взрослыми, чтобы иметь возможность разобраться во всем самостоятельно. И потому сейчас не стала расспрашивать о произошедшем, хотя сильно желала знать, что именно стало причиной их размолвки.

А еще потому, что это наверняка уже к утру будет известно Эллен. Выведать же все у дочери особого труда не составит.

Поднявшись с диванчика, Дмитрий поцеловал руку матери и сестре, кивнул отцу и обернулся к невесте, чтобы пожелать и ей доброй ночи – младшие братья выскользнули из гостиной еще во время последнего разговора. Но прежде чем оставить её, он должен был произнести и то, что может стать причиной её бессонницы. Однако если он умолчит, это будет не лучше.

– Завтра утром я возвращаюсь в Петербург.

Полная горечи и какого-то я-так-и-знала усмешка искривила губы. Катерина медленно кивнула, более никак не выдавая того, что расслышала эту фразу.

Дмитрий нахмурился, но не стал ничего добавлять: слова были лишними. У него – поручение цесаревича, которое милостью оного было сдвинуто на целые сутки, и, вполне возможно, это промедление стоило им окончательного поражения. Почему Наследник Престола склонился вдруг к человеческому – не к государственному – он не понимал. Почему счел важным раньше времени снять маски. Дмитрий был благодарен ему за свидание с Кати, которую уже не надеялся увидеть даже издали, но не понимал.

На миг оглянувшись через плечо на все так же безмолвную и недвижимую невесту, сжимающую в руках костяной веер с тончайшим кружевом, он отвернулся и в следующий момент неслышно покинул гостиную.

***

Российская Империя, Бежецк, год 1864, май, 12.

Утро, с приближением лета наступающее куда раньше, чем делало пробуждение намного проще, еще не успело полностью вступить в свои права, а Дмитрий, отказавшись от завтрака, уже самостоятельно, не желая тревожить слуг, седлал коня. Требовалось еще посетить Петербург и взять себе в помощь нескольких жандармов, которых цесаревич обещался отправить с ним для поимки государственного преступника. Маловероятно было сейчас его действительно обнаружить и, вполне возможно, что время офицеров будет потрачено зря, но стоит подготовиться к лучшему исходу: если князь в имении, он наверняка там не один, и тогда ему с легкостью удастся уйти. Несколько часов ситуацию вряд ли изменят – путь слишком неблизкий. И потому в Бежецк Дмитрий прибыл, сменив на почтовых станах лошадей трижды, когда бледное солнце уже закатилось за горизонт, расплескав по небу алые лучи – быть дождю.

Возможно, стоило не загонять коней, требуя от них скакать на пределе сил, но тогда бы пришлось заночевать где-то, потеряв более шести часов. Дмитрий не мог столько ждать, хоть и спутники его не единожды предлагали отдохнуть.

Быстрее прибудут – быстрее поймут, какой шаг предпринять следующим.

Бежецкое поместье Аракчеевых, когда-то бывшее главным местом обитания семьи, до трагических событий являло собой прекрасную картину дворянского гнезда семнадцатого столетия во всем его великолепии: главный господский дом едва ли был виден за плотными насаждениями плодовых деревьев, утопая в зелени, еще не призванной к порядку по петровским традициям. Вотчина, подаренная еще родоначальникам фамилии, выглядела исконно русской усадьбой, разве что после пожара строения было решено восстановить в камне, а не надеяться на дерево, что может вновь воспламениться. Общий же облик значительно разнился с тем, что имели новые поместья, больше похожие на дворцы и нередко являющиеся копиями императорских резиденций: главный дом являлся одноэтажной вытянутой в обе стороны постройкой, выкрашенной в мшисто-зеленый. С добавочным этажом по центральной части, дополненным балкончиком, покатой крышей и узким длинным крыльцом, от которого расходились полукруглые боковые лестницы вправо и влево.

К югу от усадьбы можно было приметить золоченый крест, венчающий купол маленькой церкви, по правую руку от господского дома располагались баня, кухня и конюшни – покойный дед Павла Петровича питал любовь к лошадям. Никто из его детей этой любви не унаследовал, но пустующее строение перестраивать не стали из уважения к предку.

Оставленное без присмотра, поместье понемногу стало приходить в упадок: разрослись плодовые деревья, вытянулись сорные травы, задушив когда-то с такой любовью выращиваемые хозяйкой усадьбы цветы в клумбах. Стоячая вода в пруду, не имеющая возможности обновляться, затянулась ряской, дорожки, давно уже не расчищающиеся, едва ли можно было обнаружить. На стенах господского дома облупилась краска, потемнела; белизна балюстрад сменилась серостью времени, позолота с ручек сошла. За шесть лет, минувших с момента смерти Веры Павловны и последующего отъезда Аракчеевых, фамильное гнездо почти полностью потеряло свой первоначальный облик, уже не готовясь вновь воссиять во всем своем великолепии – оно словно знало, что сюда уже не ступит ничья нога.

Кроме случайных непрошенных гостей.

По всей видимости, они сюда наведывались нередко – окно в левой части господского дома было выбито, дверь главного входа сорвана с петель и теперь при каждом резком порыве ветра мученически скрипела. Если сюда и приезжал старый князь, вряд ли он заботился о своем комфорте.

Дмитрий, спешившись, жестом дал знак сопровождающим его жандармам отстать от него на полшага, и медленно приблизился к усадьбе. Обмытые дождями, прогретые набирающим силу весенним солнцем, обласканные северными ветрами гранитные ступеньки, местами начавшие разрушаться, сменились темным деревом крыльца. Несчастная дверь вновь скрипнула, покорная требованию незваного гостя, и в лицо ударил влажный густой воздух, столь ясно пропитанный тоской и забвением, в котором утонуло поместье.