Да, не произойди трагедия с женихом, Катерина вряд ли бы тогда смогла замыслить инсценировку убийства Великой княжны, чтобы раскрыть Бориса Петровича. Но это почти не принесло своих плодов, кроме усилившегося подозрения в ее адрес со стороны Императора и всего Третьего Отделения. И это было бесчеловечно. Заставлять ее сойти с ума от череды потерь: батюшки, маменьки, сестер и брата, дядюшки (она лишилась его, когда узнала его истинное лицо), жениха. Заставлять пойти на то, за что до сих пор не могла просить себя. Ужас, перенесенный ей тогда, вина, отчаяние, ярость – были живы до сих пор. При малейшем воспоминании скручивая все внутри в тугой узел.

– Как ты можешь об этом так спокойно говорить? – голос ее почти восстановился, но звучал полушепотом, словно бы потерял всякую силу. А она – желание говорить.

Единственное, чего ей действительно сейчас хотелось – приказать извозчику остановить карету. Внутри становилось нечем дышать.

– Хочешь, я встану перед тобой на колени?

Горькую усмешку не удалось сдержать. Катерина прикрыла глаза: под закрытыми веками плясало раскаяние на лице смотрящего на нее снизу вверх цесаревича.

– Я хочу лишь одного, – ресницы дрогнули, взору опять предстал мужской силуэт на противоположной скамье, скрытый полутенью кареты. – Скажи: это того стоило?

– Нет.

Слово – камнем в воду, шесть кругов – шесть ровных ударов сердца. С губ сорвалось короткое шелестящее «значит, проиграл», не достигшее слуха Дмитрия. Но ей и не было это нужно. Отвернувшись, она вновь сомкнула веки.

Катерина понимала, что считавшийся погибшим жених, вернувшийся живым, все же лучше, чем действительно погибший. Что бы он ни совершил. Как бы отвратительно она себя ни чувствовала из-за этой лжи. Но просто принять и смириться с ситуацией не выходило. Возможно, позже. Когда она не будет так остро ощущать себя преданной. Когда не будет казаться, что ее чувствами и болью воспользовались. Она хотела бы просто взять и забыть, отпустить, перевести свое внимание на что-то еще. Видит Бог, искренне хотела.

Но не могла.

Остаток пути они провели в молчании.

***

Многолетняя традиция династических браков с немецкими Домами, заложенная еще Петром I, находилась под угрозой, и даже не столько из-за самих Домов, сколько из-за положения Российской Империи, в которой она оказалась после проигранной Крымской войны. Парижскому миру, который Александр вспоминал всякий раз с отвращением, было без малого восемь лет, а свои штыки и ружья Европа все не желала опустить. Маскировала яд под улыбчивой полумаской, но не сдавала позиций. Пруссия, столько лет смиренно (пусть не искренне) лежавшая, как верный пес у ног своего хозяина, подняла голову, обнажив клыки. Пока лишь предупреждающе рычала, но грозилась вцепиться в руку дающую. Нет, немецкая принцесса в таких условиях стать российской императрицей не могла.

Стоило искать там, где влияние Пруссии и Австрии ослаблено или вовсе не воспринимается. Не помешал бы союз с Англией, но в такую вероятность Император не верил: еще когда он находился в поисках невесты и при визите в Лондон имел недолгое увлечение королевой Викторией, мысль о возможном их браке была пресечена на корню со всех сторон – не поддержала ее ни Лондонская правящая верхушка, ни родители тогда еще цесаревича. С того момента Англо-Российские отношения особенно обострились, и вряд ли династический брак здесь что-то бы изменил. Непрямое же родство…

Александр хмыкнул, положив перед собой два портрета.

Да, пожалуй.

Маленькая, беззащитная Дания, к которой уже тянула свои длинные руки Пруссия, могла стать хорошим союзником. Не вовлеченная в политические баталии, полная антинемецких настроений, Дания будет польщена тому, что на нее обратила внимание огромная великая Империя – такие разговоры между ними уже велись. Старшая дочь не так давно взошедшего на престол Кристиана IX была замужем, хотя изначально ставку делали именно на нее. Но так даже лучше: супруг принцессы Александры – сын королевы Виктории, а значит, косвенное родство с Англией Россия все же получит. Если средняя дочь датского короля примет российскую корону.

А у Александра были причины полагать, что она приглянется его сыну.

Стремительно вошедший в кабинет Николай явно пребывал в дурном настроении: как бы старательно он ни скрывал своих истинных чувств и эмоций, что у него всякий раз получалось блестяще, Александру порой удавалось заметить какие-то едва уловимые детали, что раскрывали перед ним действительную картину. Вот только спрашивать цесаревича о причинах его мрачности он не был намерен – не для того вызвал. Случись что серьезное, он сам начнет разговор, а сейчас надлежало поднять более значимый вопрос.

— В начале июня ты отправляешься в путешествие по Европе, — уведомил сына Александр, складывая руки за спиной. — Мы с твоей матерью изъявляем надежду, что визиты лучшим Европейским дворам помогут тебе не только укрепить отношения с их правителями, но и найти себе невесту по душе и сердцу.

— Мне кажется, или приоритеты Вы подали несколько в ином порядке, Ваше Величество? — саркастично заметил Николай. — Впрочем, Maman Вас опередила — она говорила со мной о браке еще в день годовщины Вашего браковенчания. Какому немецкому Дому мы на сей раз окажем честь превратить неизвестную принцессу в российскую Императрицу?

— Не паясничайте, Николай, — одернул его государь. — Мы бы желали, чтобы Вы обратили внимание на вторую дочь короля Кристиана, — перебрав лежащие на столе бумаги, он вытянул лежащий среди них потрет в простой деревянной раме и вручил его сыну.

Николай бросил заинтересованный взгляд на изображение юной большеглазой девочки с темными кудрями, убранными атласной лентой, и вздрогнул. Впрочем, эта неожиданная реакция тут же была скрыта очередной остротой.

— Датчанка? Ваше Величество, с чего такие изменения? Вы не смирились с тем, что Аликс была спешно выдана замуж за принца Эдуарда?

— Мы приняли решение оказать поддержку Дании в ее войне с Пруссией.

— Мне стоило догадаться, — хмыкнул цесаревич, — полагаю, выбора у меня нет?

— Ни я, ни твоя мать не имеем намерения принуждать тебя к этому браку, — с внезапной мягкостью произнес Александр, действительно не желающий семейного несчастья сыну, однако понимающий невозможность поставить жизнь частного лица выше жизни монарха, а значит, необходимость сочетаться союзом во благо Империи. — Но из всех претенденток на роль будущей Императрицы Дагмар подходит более всего.

— Особенно тем, что не является немкой, — насмешливо уточнил Николай. — Вы не думали о том, чтобы на русский престол возвести действительно русскую Императрицу? Даже принцесса Ольденбургская была бы куда более привлекательной кандидатурой.

Не сказать чтобы он и впрямь желал видеть подле себя Екатерину, приходившуюся ему троюродной сестрой по матери, которая и намеревалась устроить их брак, не состоявшийся в силу конфликта между Марией Александровной и Терезией Вильгельминой, матерью принцессы. Супруг ее, герцог Ольденбургский, являлся внуком Павла I, поэтому Екатерина вполне могла бы повторно породниться с Романовыми. Николай питал к ней теплые чувства, однако видел в ней лишь младшую сестру, тем более что был хорошо осведомлен о романтическом интересе к принцессе со стороны графа Шереметева, находящегося в его свите. В некотором роде он был даже рад, что переговоры о браковенчании завершились категорическим отказом, хотя стремление принцессы видеться с ним как можно чаще так и не угасло. Порой встречаясь с ней на воскресных обедах, где собиралась вся императорская фамилия, он ловил ее тайные взгляды, переполненные грустью. А со слов графа Шереметева, и балы она посещала лишь ради их не всегда случающихся свиданий.

Волей ли случая или же Провидения в его судьбе появилась другая Екатерина? Столь похожая во многом на первую, но словно бы руками Творца созданная для него, воплотившая в себе те черты, которых ему недоставало в принцессе Ольденбургской.