– Татьяна доставлена в Петропавловскую крепость и передана под стражу, – доложил мужчина. – Какие будут указания?

Цесаревич, словно в поисках ответа, окинул взглядом высокие стеллажи, забитые книгами. Если бы он не поторопился отправить письмо с требованием Ягужинскому вернуться в Петербург, тот бы сейчас уже был в Бежецке и мог бы проверить брошенное имение. Николай не предполагал, что разговор с баронессой даст зацепку, которую удалось бы использовать уже на следующий день. Теперь для того, чтобы добраться туда, потребуются сутки, а это значит, что, даже если выехать сейчас, прибыть удастся только к вечеру. Если принять во внимание случившийся намедни пожар, неизвестно, задержится ли теперь князь Трубецкой на своем месте, если он находился именно там, или решит уйти.

Или же, возможно, все сложилось так по воле Творца, и эти линии должны были пересечься в одной точке именно сейчас?

Обернувшись к ожидающему его указаний визитеру, цесаревич в который раз за эти долгие четыре месяца испытал гнетущее чувство вины, особо усиливающееся при взгляде в зеленые глаза, смотрящие на него с таким доверием и теплом. В то время как он держал наготове нож в спину. И никакие благие побуждения не могли оправдать его перед собой.

Вкратце он изложил то, что удалось узнать из беседы с баронессой Аракчеевой, после чего отдал приказ посетить Бежецкое имение, взяв с собой тех же жандармов, что сопровождали Ягужинского ранее. Вполне возможно, что они ничего не обнаружат, но лучше позаботиться о положительном исходе заранее. Вряд ли князь Трубецкой прячется в одиночестве, а значит, с ним будет не так просто справиться.

Когда дверь закрылась, оставляя Николая в тишине опустевшего кабинета, он упал в стоящее рядом с камином кресло и невидящим взглядом вперился в гипсовый барельеф. Короткий разговор, со стороны бы показавшийся формальностью, потребовал стойкости, которая утекала капля за каплей. В глазах собеседника цесаревич видел тщательно подавляемое желание задать вопрос, который ему был сейчас не положен. Не там, где уши есть у каждой паркетной доски. Не там, где невозможно сохранить что-либо в тайне.

А проклятое чувство отвращения к самому себе продолжало раздирать ядовитыми когтями грудь.

***

Катерине хотелось знать, может ли однажды давняя тема разговоров наскучить. Сплетницы, по кругу обсуждающие ее отношения с Наследником Престола, похоже, не знали усталости и вообще не имели ничего более интересного. Если бы она умела, она бы уже давно подбросила им что-нибудь новое, потому как уже могла наизусть пересказать все, о чем они говорили. Последние несколько дней фрейлины кидали на нее неоднозначные насмешливые взгляды и уже даже не стеснялись перемывать ей косточки, сидя у государыни. Баронесса фон Вассерман покинула этот змеиный клубок, а оставленная ей в качестве прощального подарка фраза о посещении Катериной спальни цесаревича еще жила и здравствовала в женском обществе, охочем до чужих тайн.

Единственное, чего она сейчас просила при каждой молитве – чтобы до Императрицы эти слухи не дошли. Сомнений в том, что та сумеет отличить правду от вымысла, не было, но это мало что изменит. Мария Александровна одарила ее невероятным доверием, и даже оказаться вовлеченной в грязные сплетни подобного рода уже означало безжалостно растоптать этот высочайший дар.

Объявившийся в будуаре государыни слуга, попросивший Катерину следовать за ним, вызвал недоумение с ее стороны и породил насмешливые шепотки за ее спиной: не требовалось особого ума, чтобы догадаться, кому тот принадлежал.

Какая бы причина ни потребовала ее незамедлительной отлучки, стоило сделать это менее… громко.

– Ваше Высочество, Вы действуете крайне неосмотрительно, – не удержалась от укора Катерина, входя в кабинет. В ее голосе не было ни капли шутки, однако легкость, с которой она это произнесла, растворилась, стоило ей увидеть, в каком подавленном настроении пребывал цесаревич. Пусть лицо его и посветлело, стоило ей приблизиться. То, что он был не в духе, от нее не укрылось.

– У меня есть приятные новости для Вас, – он старался произнести это с улыбкой, но из синих глаз не пропала усталость, а морщинка на лбу так и не разгладилась.

– Только выглядите Вы так, словно хотите вынести мне смертный приговор.

– Не Вам, – Николай оставил кресло, в котором провел последний час, что был отведен на аудиенции, и сделал шаг по направлению к Катерине, так и не сдвинувшейся с места – она замерла у закрытых дверей, по всей видимости, надеясь, что беседа будет недолгой. – Вы помните историю о своей тетушке? Ольге?

Княжна нахмурилась, медленным кивком подтверждая – да, в общих чертах то, что поведал ей Остроженский, сохранилось где-то в подсознании. Просто как еще одна семейная трагедия. Как причина ненависти старого князя к царской семье.

– Вам что-то удалось узнать?

Она внимательно вглядывалась в его мрачное лицо, пытаясь прочесть на нем хоть что-нибудь, кроме желания избавиться от какой-то тяжелой ноши. Отчего-то она сомневалась, что дело именно в давно забытой истории.

– Не только. Эта женщина найдена и заключена под стражу.

Катерина невольно ахнула, делая несколько шагов вперед.

– Она жива?

– И даже не приходится Вам тетушкой.

Этого, пожалуй, стоило ожидать. Все то, что рассказывал ей Остроженский, вообще едва ли было правдой в том смысле, в каком он это преподносил. И все же, если «Ольга» не имела кровного родства с их семьей, к чему был тот рассказ? Просто показать Катерине, как безжалостны могут быть члены правящей династии? Но это она знала и без наглядных примеров: даже дочери одного из титулованных старейших княжеских родов было бы глупо лелеять хоть каплю надежды на счастливое будущее с лицом императорской крови.

– Она… Вы допрашивали ее?

И без уточнений было понятно, что именно она хотела знать. Николай кивнул.

– Она рассказала все. Абсолютно.

С минуту Катерина молча смотрела на него, а после одними губами прошелестела: «Спасибо». Слово эхом пронеслось по всему телу, вызывая болезненный спазм где-то в сердце. И решимость, которая пронзила еще в момент, когда за последним посетителем закрывалась дверь, словно разъяренная река сорвала плотину стойкости. Заставляя отбросить клеймо Наследника Престола, пусть и всего на минуту.

– У меня для Вас есть еще один сюрприз.

– Вы настоящий дамский угодник, Ваше Высочество, – иронично заметила Катерина, с чьих губ уже срывался тихий смех. Николай, все так же не сводящий с нее взгляда, жестом указал на стул.

– Присядьте.

Удивленная, она покорно выполнила просьбу, но все же не удержалась от шпильки:

– Глаза Вы мне тоже завяжете?

Цесаревич только улыбнулся и, наказав ни за что не поворачиваться, пока он не вернется, скрылся где-то за пределами кабинета. Правда, сначала лишь сделал вид, дабы проследить, что княжна действительно послушалась, а не попыталась обернуться, стоило только стихнуть его шагам. Та, на удивление, чинно сидела, дожидаясь разрешения, но когда где-то за спиной вновь послышалась чужая поступь, раздавшийся вслед за этим голос оборвал что-то внутри.

— Кати.

Так ее называл лишь один человек.

Тот, кому она поклялась в верности. Тот, кто мог заменить ей утерянную семью. Тот, кто стал жертвой ее «семьи». То, за упокой души которого она молилась уже сто пятнадцать дней. Тот, чье имя в слезах кричала во сне.

Пропустившее не один удар сердце подскочило куда-то к горлу, вызывая тошноту. Нехватка воздуха вызвала цветные пятна перед распахнутыми глазами. Почти до слепоты всматриваясь в картину, что висела на стене напротив, Катерина в каком-то трансе медленно поднялась на ноги, которые словно парализовало, и чудо, что они еще как-то ее слушались. Тело, легкое-легкое, вообще казалось чужим.

Резко обернувшись, чтобы убедиться – она еще не сошла с ума, ей не чудятся родные голоса – Катерина в ужасе испустила хрипящий выдох и отшатнулась.

В любовных романах (один такой ей когда-то подсунула Эллен, убеждая прочесть) барышни кидались на шею возлюбленному, осыпая его поцелуями от радости. Ее жизнь была совершенно не похожа на любовный роман, и все, что могла сделать Катерина – стоять, почти не дыша и не моргая.