– Эллен? – удивленно выдохнула Катерина.
Ей показалось, что это было почти шепотом, но подруга услышала. И, судя по тому, что в ее сторону обернулось еще несколько фрейлин, не только она. Юное, с очаровательной припухлостью, лицо Елены Шуваловой осветилось широкой улыбкой. Как и всегда, непосредственная и далеко не всегда памятующая о нормах приличия, она быстро преодолела расстояние от фортепиано до дверей, где застыла Катерина, чтобы крепко обнять ту.
Прикосновение – теплое, живое, настоящее – убедило в том, что это не сон и не обман зрения. Перед ней действительно стояла Эллен. Смеющаяся от вида обескураженного лица Катерины, с задорным румянцем и искорками в карих глазах.
– Но ты же… – Катерина как-то беспомощно развела руками, – должна готовиться к свадьбе.
– Не будет свадьбы, – беззаботно отмахнулась Эллен, словно бы они говорили о запаздывающем учителе, которого никто и не ждал. Но разговорами об этом браке в свое время младшая графиня Шувалова утомила всех столь сильно, что, наверное, каждый уже мечтал об ее отъезде. И теперь такая реакция… Катерина не понимала ровным счетом ничего.
– Как? – вполголоса, дабы не сбивать Ольгу Смирнову, что хорошо поставленным голосом сейчас исполняла романс на стихи Фета, задала она вопрос.
– Место принцессы прусской оказалось занято, – Эллен пожала плечами и, взяв недоумевающую подругу за руку, потянула ее за собой к свободной паре стульев у окна. – Жених оказался крайне благовоспитан и принес извинения неплохим изумрудным гарнитуром.
Все тем же недоумевающим взглядом рассматривая лицо, казалось, лишенное и капли сожаления или тоски, Катерина, силясь привести мысли в порядок, потрясла головой.
– И что же ты теперь?
– Ты спрашиваешь так, словно это был мой последний шанс на удачный брак, – наиграно закатила глаза Эллен, не прекращая посмеиваться. – Право, Кати, мне еще далеко да madame Тютчевой, чтобы оплакивать свою юность и несбывшиеся надежды. Помимо Пруссии немало Европейских стран, где место принцессы свободно. Да и, думаю, титул графини меня тоже вполне устроит.
И вроде бы не в новинку было такое отношение Эллен к матримониальному вопросу, и вроде бы Катерина понимала, что та руководствуется умом, а сердцу после может приказать полюбить. Но все равно ожидала какой-то грусти, возможно, даже гнева, ведь столько сил, столько надежд, столько стремлений было связано с этой свадьбой. А она так равнодушно, даже со смехом говорит о разрыве. И ведь – Катерина это видела отчетливо – не лукавит. Не заставляет себя улыбаться через силу.
Порой Катерина завидовала подруге: за ее умение убивать то, что жить не должно. Чувства. Мысли. Мечты. Желания. Порывы. Живая, стремительная, беспечная, Эллен одновременно была рассудительной, взрослой, целеустремленной. В ней крылось все то, чего так не хватало самой Катерине. Пусть с этими качествами вряд ли бы она уже была собой, но сейчас стоило бы их обрести.
Чтобы перестало щемить в груди от чего-то несбыточного.
Чтобы не искать всякий раз синие глаза.
– Я рада, что ты здесь, – почти одними губами прошептала Катерина, призрачно улыбаясь и сжимая в ладони теплые длинные пальцы.
За густыми низкими тучами, рвущимися о крест золоченого купола дворцовой церкви, силилось пробить себе хоть малую щелочку горячее майское солнце.
Комментарий к Глава одиннадцатая. Всё, что давным-давно утрачено душой
*напоминание – 11 глава первой части, ага. То, что забыла и сама Катерина – очень короткая устная перепалка с фон Вассерман.
========== Глава двенадцатая. Нет кары страшнее, чем быть виноватым ==========
Российская Империя, Лигово, год 1864, май, 9.
Как бы Николай ни старался, но стоило бою часов ознаменовать завершение занятий на сегодня, как он стремительно покинул кабинет, надеясь, что его недолгое отсутствие пройдет незамеченным. Впрочем, он бы нашел чем объяснить эту «прогулку», просто не хотелось вновь беседовать с Императором – хватило и утренней аудиенции. До Лиговского имения, куда, согласно полученной информации, летом перебиралась баронесса Аракчеева, по Красносельской дороге было не так далеко, поэтому цесаревич тешил себя надеждой вернуться раньше, чем по сложившемуся обычаю он должен был наносить визит матери до ее отхода ко сну.
Мажордому Николай представился графом Северским и попросил срочно доложить о его приезде. Тот не выказал ни слова протеста: оставив нежданного визитера в гостиной, он удалился, чтобы отправить кого-нибудь из слуг за хозяйкой. Предоставленный самому себе цесаревич окинул рассеянным взглядом обстановку, ничего особо не надеясь выяснить по цвету обивки стульев или полотнам на стенах. Жест этот скорее происходил из простой необходимости занять себя чем-то и отвлечься от бесконечного потока мыслей, грозящихся разорвать голову, если к ним прибавится еще хоть одна.
– Ваше Императорское Высочество? – вошедшая в гостиную баронесса, по всей видимости, нечасто принимала столь высокопоставленных гостей – замерев на мгновение в дверях, она тут же глубоко присела в поклоне, опуская голову. – Чем обязаны Вашей милости?
Изумление на ее лице не имело ничего общего со страхом, но было искренним, даже в некотором роде приправленным благоговением. Поднявшийся со своего места, чтобы поприветствовать хозяйку дома, Николай едва заметно улыбнулся. И, как можно благодушнее, отозвался:
– Присядьте, баронесса, – жестом указав на двухместный диванчик, он дождался, пока Варвара Львовна исполнит его просьбу, и продолжил, – разговор, что привел меня к Вам, крайне серьезный.
– Чем могу быть полезна, Ваше Высочество?
– Скажите, Екатерина Алексеевна Голицына была представлена Императрице по Вашей протекции?
Вероятно, баронесса ожидала совсем не этого вопроса (впрочем, за давностью случившегося было бы странно думать о возвращении к этому): во взгляде ее, что под сведенными к переносице бровями казался тяжелым, промелькнуло удивление. Впрочем, все так же, без какого-либо страха. Только лишь непонимание причин, по которым беседа коснулась этой темы.
– Все верно. За нее просил ее дядюшка – князь Трубецкой, пекущийся о будущем девочки. Она ведь одна осталась в Петербурге, неустроенная. Я не могла отказать, – она говорила об этом так, словно бы ни в ее действиях, ни в самой просьбе со стороны старого князя не было ничего предосудительного.
Запоздало вспомнив о гостеприимстве, Варвара Львовна вдруг спохватилась и сняла с маленького столика, стоящего рядом, изящный позолоченный колокольчик. Мелодичный перезвон разнесся по всему поместью, и спустя несколько секунд, словно по волшебству, в дверях появилась совсем юная девочка с длинной рыжей косой. Баронесса тут же распорядилась подать как можно скорее чай.
– Вы в хороших отношениях с князем? – осторожно поинтересовался Николай, стоило только служанке юркнуть обратно за дверь, дабы исполнить поручение. Варвара Львовна помедлила, все еще пытаясь понять, какие мотивы двигали ее высокопоставленным визитером.
– Я находилась в приятельских отношениях с его сестрой, Мартой, – пояснила баронесса, – она крестила моего сына, а Борис Петрович, – на лицо ее, из-за больших глаз и носа с горбинкой похожее на совиное, набежала тень, – он приходился женихом моей покойной дочери.
Известие заставило цесаревича внутренне напрячься: он не был осведомлен о родстве старого князя с баронессой. У него вообще и мысли не промелькнуло бы, что Трубецкой мог быть обручен или даже женат. Николай не отрицал того, что в молодости князь наверняка был недурен, поскольку даже к своим сорока годам сохранил некий шарм. Но то, что ему было известно об этом человеке, никак не вязалось с мыслями о семье. Впрочем, даже у самых жестоких преступников могли быть близкие. Черная душа не всегда равна отсутствию сердца.
– Вы сказали «покойной»? – цесаревич вернул внимание хозяйке дома, кажется, тоже ушедшей в себя из-за затронутой темы. От прозвучавшего вопроса она помрачнела еще сильнее, но постаралась ответить как можно спокойнее.
