– Как же сильны должны были быть мадам Толстая, Бартенева… – вдруг произнесла прислонившаяся к камину Катерина, рассеянно обрисовывая контур бронзовой статуэтки. – Прожить столько лет при Дворе, в змеином клубке фрейлин. Однако, – она опустила взгляд на маленький портрет в круглой раме, стоящий рядом, – счастливы ли они? Доживать свой век в одиночестве, видя, как обновляется штат, появляются новые юные лица, зная, что имя твое забудут, как забыли тот чайный сервиз или колченогий столик, вынесенный из царских покоев. Об этом ли они грезили, принимая вожделенный шифр?
Лживое золото трескалось и осыпалось, обнажая крепкий металл клетки, за которой на своей жерди умирал поседевший соловей. Маленькая дверца, закрывшаяся за ним однажды, так и не открылась вновь, какими бы обещаниями его ни кормили. Когда-то сладкий завораживающий голос стал старческим хрипом, гладкие перышки потускнели и местами повылезли. Крылья за ненадобностью просто забыли, каково это – раскрыться и сделать мах.
Катерина не думала о браке. Не мечтала о семье. Ее жених погиб, отдав жизнь за Царя и Отечество. Ее сердце, не сумевшее сделать выбор, подчинилось судьбе и возлегло на алтарь вместе с верой и честью, посвящая себя цесаревичу. Принять кого-то третьего оно бы уже не смогло. Фрейлинский коридор станет ее единственный пристанищем до последнего вздоха, и она будет забыта так же, как все те его обитательницы до нее.
– Как только Вы снимете траур, к Вам тотчас же начнут свататься представители самых именитых родов, – улыбнулся Николай, отвлекаясь от гипнотизирующих струй, – не думаю, что Вам удастся еще хотя бы год пробыть в звании фрейлины.
– Я не уверена в том, что готова выйти замуж, Ваше Высочество, – она покачала головой, не замечая, как от этих слов по лицу ее собеседника проскользнула тень.
– А если так, то я стану искать встреч с Вами до тех пор, пока Вы сами не пожелаете схорониться в самом дальнем уголке, – приняв как можно более угрожающий вид, оповестил ее цесаревич.
Катерина против своей воли рассмеялась, ничуть не сомневаясь в том, что так оно и будет. И эта мысль в очередной раз напомнила ей о тщетности любых надежд. Об утекающем сквозь пальцы времени. Бесстрастный ход часов оставлял в прошлом секунду за секундой, и не оставалось никакой возможности хоть немного приостановить этот процесс. Дабы не терзать себя еще сильнее, она отошла от камина, намереваясь покинуть кабинет: история с драгоценностями завершена, есть основания надеяться, что ее положение в штате будет официально восстановлено. Стоит вернуться к своим обязанностям.
– Помнится, Вы делали успехи в стрельбе, — вдруг произнес Николай, от которого не укрылись намерения Катерины. — Мы думали в четверг отправиться на охоту. Возможно, Вы бы согласились к нам присоединиться?
– Почту за честь, Ваше Высочество, — хитро улыбнувшись, она присела в быстром книксене, прежде чем выскользнуть за дверь.
***
Российская Империя, год 1864, май, 8.
Князь Трубецкой либо действительно находился довольно далеко, либо же оказался неглуп, но на протяжении нескольких дней он никоим образом не давал о себе знать, если не считать преследователя в ту ночь. Если бы Татьяна была не так хорошо с ним знакома, она бы решила, что разговор тот не был подслушан и бояться нечего, но она прекрасно понимала — угрозы старого князя отнюдь не пусты, и даже если он затаился, это ненадолго. С каждым днем напряжение возрастало, и Ягужинский все больше мрачнел. Возможно, он совершил роковую ошибку, за которую придется ответить перед государем. Однако, был ли у него выбор? В определенный момент все же пришлось бы встретиться с Татьяной и допросить ее, и князь Трубецкой узнал бы об этом – то, что за барышней следили, не вызывало сомнений.
Как иначе он должен был совершить этот ход, чтобы не заявить о своем существовании старому князю, не дать тому понять, что с него не спускают глаз? Был ли вообще шанс?
Украдкой взглянув на неоконченное письмо, лежащее перед ним, Ягужинский в раздражении стиснул зубы. Он не знал, что ответить. Старательно выведенная тактика обрывалась, как и аккуратные строки на середине листа. Не тупик, и впереди широкий простор для действий, но какой шаг не окончится вязкой трясиной – никто не может подсказать. Проскользнула было мысль проследить за Татьяной, когда та отправится на встречу с человеком князя Трубецкого, а затем понаблюдать за последним. Но старый князь не глуп: теперь он напрямую с Татьяной не станет контактировать. А больше ниточек, тянущихся к нему, в руках Александра Ефимовича не существовало.
Возможно, Татьяна сумеет что-то подсказать, но и на это особых надежд возлагать не стоило. Если бы она могла покончить со своим покровителем раньше, она бы это уже сделала.
И все же, следовало попытаться
Торопливо застегивая пуговицы мундирного полукафтана, Ягужинский еще раз окинул взглядом маленькую комнатушку, из-за осевшей в каждом углу пыли кажущуюся припорошенной пеплом и утратившей всякие краски, и стремительно вышел. Терзаемый с самого утра кончиком жесткого пера лист бумаги остался сиротливо лежать на пустом столе.
До дома, что милостью князя Трубецкого был жалован Татьяне (безусловно, не по доброте душевной), из квартала, где поселился сам Александр Ефимович, можно было добраться и пешим шагом, но это бы отняло немало времени, которым Ягужинский не располагал. Да и к праздным прогулкам в целом он не был расположен, тем более в таком месте: сером, полупустом, столь сильно разнящимся с пышным и блистательным Петербургом. Столица не была лишена окраин, что, бесспорно, не могли сравниться с яркостью и величием Невского и Дворцовой Площади, но разруха и бедность все же куда ярче ощущалась здесь, в отдалении.
Дремлющий на козлах извозчик не сразу понял, чего изволит барин, но довольно быстро обрел ясность ума, стоило лишь в пределах видимости показаться оранжевому кредитному билету: еще б он не проснулся, если за его услуги ему причиталось от силы семьдесят копеек, а тут рубль дают. Раскланявшись перед барином так, что аж крякнул, когда прострелило поясницу, он лихо дернул поводьями. Полусонная лошадь, которую вряд ли можно было заинтересовать непригодной для нее бумажкой, лениво зацокала копытами по пыльной дороге.
Спустя четверть часа, лишенный интереса ко всему, что его окружало, Ягужинский, возможно бы и не придал значения дыму, пробивающемуся откуда-то из-за домов по левую сторону, если бы картинка не показалась ему смутно знакомой. А когда извозчик заставил лошадь повернуть в ту сторону, Александр Ефимович против воли своей вздрогнул. Он не был склонен верить в предчувствия, но что-то ему подсказало – быть беде.
И стоило показаться перед глазами низкому двухэтажному дому, к которому он и направлялся, стало ясно, что неспроста ему вдруг потребовалось увидеть Татьяну. Извозчик не успел даже обернуться к нему, когда Ягужинский всучил ему смятый кредитный билет (сам и не заметил, как скомкал в волнении) и бросился к горящему дому, вокруг которого уже начал собираться народ. Помогать никто не спешил – по всей видимости, соседских отношений у Татьяны с остальными обитателями улочки не сложилось – а вот поглазеть желающих нашлось немало.
Сильно надеясь, что барышни в особняке нет, потому как тогда пропадет последняя крепкая ниточка, ведущая к князю Трубецкому, Александр Ефимович, расталкивая зевак, пробился к входу. Огонь вовсю гулял на втором этаже, вырываясь из окон, уже лишившихся стекол, густыми плотными языками. Что происходило на первом этаже, предположить не было возможности, но наверняка и туда безжалостное пламя не замедлит добраться. Не решаясь что-либо предпринять, Ягужинский с минуту обозревал картину перед собой и краем уха прислушивался к разговорам за спиной, но ничего полезного уловить не смог: ни о местонахождении Татьяны, ни о причинах пожара. Поколебавшись еще немного, он все же сделал шаг вперед.
Его никто не укорит, если он просто уйдет – обеспечивать безопасность барышни он не был обязан, только следить за ее возможными контактами с людьми князя Трубецкого. Сам он вряд ли бы нашел в себе хоть толику вины, покинь сейчас это место. Однако потерять единственную возможность обнаружить старого князя не мог – ради этого он пожертвовал всем, что у него было. Ради этого он продолжал свое безрадостное существование. В том видел единственную свою цель.
