Ничего не получилось. Ты проиграл и никому ничего не смог доказать. Ты остался изгоем, сумасшедшим, шутом, заживо погребенным в каменной могиле, и быть тебе таким во веки веков.

И ничего нельзя изменить.

***

Ещё две недели, и приходит день выписки.

Ты рассеян и подавлен. Ты долго готовился к этому моменту, но он всё равно наступает внезапно. Вполуха слушаешь наставления врача: таблетки принимать регулярно, по одной вечером, если будет плохо - немедленно обращаться, не нервничать, не переутомляться, чаще гулять на свежем воздухе и высыпаться. Постараться найти работу, завести друзей, больше времени проводить с семьей. Одним словом — не оставаться наедине с самим собою.

Жена берет под руку, и это ощущение тёплой живой руки под локтем тоже непривычно, и ты с удивлением обнаруживаешь, что напрочь забыл его. Вы медленно спускаетесь по лестнице вниз, во двор.

Говорят, когда выходишь из тюрьмы, нельзя оглядываться, иначе снова попадешь туда. Больница — не тюрьма, но видит Бог, мне очень не хочется сюда возвращаться.

И всё же я не выдержал и оглянулся.

И увидел прижатое к стеклу лицо. Белое, похожее на маску. Оно было таким ужасным, мёртвым, безумным, что я не выдержал и отвернулся. А когда снова посмотрел вверх, лица уже не было, только темнел в пустом стекле тусклый отпечаток живого тёплого дыхания.

***

В нашей квартире всё было как прежде, только кровавую надпись на обоях замазали белой краской.

Когда я вошёл и вдохнул запах дома, у меня закружилась голова и подкосились ноги, и я опустился на пуфик в прихожей.

В это время вернулась жена с моей любимой доченькой Вероникой. Она оставляла малышку у соседей, пока ездила за мной в больницу. Увидев меня, девочка заплакала.

И тогда всё пережитое за последние месяцы снова поднялось, нахлынуло в моей душе, и не выдержав, я зарыдал. Ирина обняла меня, уткнулась в плечо и тоже заплакала.

Мы долго стояли так, прижавшись друг к другу, и плакали, и не было слов на свете чтобы объяснить, что происходило в эти минуты в наших душах.

Дом. Декабрь.

После выписки из больницы прошёл месяц.

Я регулярно принимал лекарство — по одной таблетке вечером, понемногу втягиваясь в каждодневную обыденную реальность. Жизнь перестала быть мучительной борьбой за выживание, за возвращение к нормальности, постепенно становясь всё более простой и привычной.

По настоянию Ирины мы с ней съездили на две недели в санаторий. Там мы познакомились с молодой парой — Наташей и Андреем, также приехавшими из нашего города. Оказалось, что Ира с Наташей даже работали в одном здании, правда, в разных организациях. Помня о рекомендациях врача, я старался всячески поддерживать это знакомство, и должен сказать, находил в общении с нашими новыми друзьями немало интересного.

Со старой работы мне пришлось уйти. Давний друг отца, работавший в мэрии, устроил меня в государственную контору. Зарплата чиновника была небольшой, но благодаря неплохим знаниям и трудолюбию мне удалось снискать расположение коллег и начальства и я мог рассчитывать в будущем на повышение. Разумеется, я никому не говорил о перенесенном нервном расстройстве, прекрасно понимая, что это поставит крест не только на моей карьере, но и на отношении ко мне людей.

Словом, жизнь потихоньку налаживалась. Я привык к мысли, что всё случившееся со мной было результатом болезни и старался не вспоминать об этом. Но где-то глубокоглубоко в подсознании тихой мышью жила уверенность в том, что это не так, что всё было на самом деле. Было так, как я видел; так, как я чувствовал. Я знал, что Вселенная Всесильных Слов существует, знал, что она ждёт меня. Не буду скрывать — мне хотелось побывать там ещё раз. То время, когда я был повелителем вселенной, когда моему Слову подчинялось всё и все, было самым счастливым в моей жизни, и я верил, что когда-нибудь я вернусь туда. Вернусь свободным человеком, настоящим хозяином, повелителем. Когда это случится — после моей смерти, или раньше — я не знал. Но в том, что я обязательно туда вернусь, никаких сомнений не было.

Кроме того, я был уверен, что наш поединок с Наставником не окончен. В глубине души я ждал его возвращения. Я хотел расставить все точки. Я хотел уничтожить его. Только тогда я смог бы жить спокойно, только тогда я перестал бы тревожиться за свою дочь. Всякий раз, глядя на нее, я испытывал щемящее ощущение беспокойства, тревожный холодок, заставлявший меня вздрагивать. Впрочем, я предпочитал думать об этом как о далёком будущем, надеясь как можно дольше отсрочить его приход. Я чувствовал, что пока не готов бороться с Наставником.

После лечения я ощущал себя вполне здоровым человеком. Таблетки, которые я принимал, почти никак не отражались на моем самочувствии. Со временем у меня появилась уверенность в том, что я смогу прекрасно обойтись без них, самостоятельно управляя собственным состоянием. В конце концов, убеждал я себя, я взрослый человек, и могу сам решать, принимать мне таблетки или не принимать. Если случится что-то неладное, я смогу вовремя почувствовать приближение приступа, и снова начну пить лекарство.

В общем, мне понадобилось совсем немного времени, чтобы решиться. Я перестал принимать лекарство, а таблетки, чтобы не вызвать подозрения у жены, стал каждый вечер выбрасывать в унитаз.

Первый раз я делал это с опаской. Я не знал, как отразится отмена лечения на моем состоянии. Целый день потом я прислушивался к себе, пытаясь понять, что изменилось. Но ровно ничего не произошло. Я чувствовал себя точно так же, как и тогда, когда принимал таблетки — не хуже и не лучше. Постепенно я успокоился и перестал прислушиваться к себе. Я уверовал в то, что сам прекрасно могу справляться с собственным мозгом и не нуждаюсь в помощи таблеток.

***

Время между тем летело стремительно и неудержимо. Приближался Новый год. Я купил большую красивую елку и взялся её наряжать. Старая елочная гирлянда перегорела, и я выбрал в магазине новую - большую, яркую, разноцветную. Мне хотелось, чтобы наш праздник был особенным — светлым и запоминающимся, чтобы все страхи остались в прошлом, чтобы Новый год принес только радостные события и волнения.

Я распаковал гирлянду и развесил её на елке. Потом взял штепсель и воткнул его в розетку.

И вдруг моя елка вспыхнула кровавым огнем. Гирлянда сияла жутким светом, рассыпая огненные искры. Казалось, елка оплывала кровью. На мгновение мне почудилось что я вижу в кровавом огне детские личики, искажённые болью. Я бросился к розетке, чтобы отключить проклятую гирлянду, но тут она вдруг вспыхнула как-то особенно ярко и тут же погасла. Комнату заволокло дымом. Когда я разобрал блок питания, он оказался полностью обугленным.

Происшествие с гирляндой оставило в душе неприятный осадок, хотя я не мог объяснить, что именно напугало меня. Чтобы успокоиться, я решил прокатиться по магазинам — прикупить кое-что к Новому году.

Когда я вышел из супермаркета, было около пяти часов вечера. Стемнело. Я вышел на проспект и махнул рукой, тормозя маршрутку. Через несколько секунд рядом со мной остановился белый «Мерседес».

Я открыл дверь и опешил. Маршрутка была почти пуста, только одно сиденье спереди и несколько сзади были заняты. Но то, что я увидел, потрясло меня.

В тусклом свете салонного фонаря моему взгляду предстали ужасные монстры. На переднем сиденье расположился отвратительный урод — что-то вроде бородавчатого гнома с большим носом и серыми обвисшими губами. Это чудовище

непрерывно шевелило длинными узловатыми пальцами с чёрными когтями и ухмылялось, обнажая острые желтые зубы.

Два сиденья позади него занимали две твари, обросшие чёрной шерстью, с длинными подвижными хоботками, похожие на гигантских выхухолей. Одна тварь была обряжена в светло-коричневую дубленку, вторая — в норковый полушубок. Твари непрерывно лопотали что-то на своём языке, напоминавшем клокотанье закипающего чайника. Рядом, над высокой спинкой сиденья торчала птичья голова на длинной шее. Человек-аист глянул на меня чёрным глазом-бусиной и ухмыльнулся. В конце салона, заняв целый ряд сидений, расплылся чудовищный толстяк-бегемот с отвратительными гнилыми зубами, торчавшими из серой пасти. Он зевнул, и я увидел огромный серый язык, похожий на толстое бревно.