Вдруг распахнулась дверь, в горницу ввалился тучный рыцарь в потертом кожаном кафтане. Генрих уже приметил его в первой горнице, он сидел с хозяйкой и теми дюжими молодцами. Тяжело, шумно ступая, рыцарь подошел к Генриху.

— Добрый вечер! — воскликнул он, грозно сопя. — Я — Виппо, Виппо из Зеленого Дуба.

Генрих поднялся, вежливо ответил на приветствие и стал ждать, что будет дальше. Но рыцарь только повторил еще более грозно:

— Я — Виппо, Виппо из Зеленого Дуба, иначе говоря, из Грюнайхберга.

— А я — Генрих из Берга, — сказал князь, чуть смутившись; он не хотел открывать своего настоящего звания.

— Разве мое имя ничего вам не говорит? — громовым басом спросил Виппо.

Генрих поклонился и, опустив глаза, с улыбкой сказал:

— Я ведь не из этих краев.

— Вот как! — понял наконец Виппо и опять засопел.

Вошла хозяйка с большой миской похлебки.

— Ох, сударь, не приставай ты к моим гостям! — ворчливо сказала она. Ходишь тут, торговле моей мешаешь… Воротился бы лучше к себе в замок с дружками своими, ваши-то дела уже закончены. Садитесь на коней, господин Виппо, и скатертью дорога!

— Куда теперь ехать, матушка, час поздний! Да и дело есть. Цыгане, конечно, лошадок мне пригнали отличных, а я все ж хочу еще днем на них взглянуть. Боюсь, как бы за ночь у них бабки не побелели, что-то больно черны. Приятели твои, матушка, люди добрые, я знаю, но проверить никогда не мешает…

— Вертопрах ты, господин Виппо, и всегда им был, — сказала женщина, подавая деревянные ложки.

Пока они так беседовали, Генрих безуспешно пытался растолкать своих оруженосцев, чтобы и они поели.

Хозяйка удалилась, и Виппо как-то сразу обмяк. Присев на лавку рядом с Генрихом, он начал рассказывать о своих замках, которые-де стоят тут неподалеку. В его речах все отдавало заурядным, буднями, совсем не в лад настроению Генриха. Виппо уверял, будто знает всех графов из Берга: и Дипольда, и Рапота, и Альберта; спрашивал, кому из них Генрих доводится сыном. Но потом стало ясно, что знает он их только понаслышке, как, впрочем, и всех германских вельмож, удельных князей, епископов, священников — имена так и сыпались из его уст, как из дырявого мешка. При этом Виппо старался показать, что ему известны и прозвища, и уменьшительные имена. Князя Генриха Австрийского он называл не иначе, как «Язомирготт», а юного Генриха Вельфа без околичностей именовал «Львом»{51}, - так что Генрих не всегда понимал, о ком речь.

На постоялый двор Виппо явился, чтобы встретиться с цыганами, которые привели ему сюда дюжину лошадей красоты необыкновенной. Откуда эти лошади, Виппо не знал: шесть были польской породы, шесть — венгерской. Но разве ему что прибудет, говорил он, ежели он узнает, где они родились и на чьей конюшне стояли. Кроме того, ему должны сюда доставить несколько повозок с овсом — в этом месте от большака ответвляется дорога к его замку и здесь ему удобней закупать припасы. Просто он не желает пускать в свой замок всяких купцов да поставщиков — так у него там богато, что они сразу заломят втрое. Даже эти цыгане — хоть кони-то у них краденые, признался он наконец, — и те по шесть грошей за голову просят. Да еще морочься тут с ними, торгуйся, выпивай…

Генрих ел похлебку и слушал. Вскоре он начал улыбаться — так забавны были речи Виппо. А рыцарь, немолодой уже человек, почувствовал, видимо, симпатию к юному князю и принялся горячо убеждать его, чтобы свернул с большой дороги и заехал к нему в замок. Там, мол, и тепло и удобно; вот только народу у него сейчас многовато, но одно крыло замка отведено для «благородных гостей» — ни сказать, ни описать, как там хорошо: вид на реку, на виноградники и отменное вино собственного изделия…

Генрих долго объяснял, что спешит, что ему надобно поскорее добраться до одного монастыря в Австрийской марке и что через несколько дней он сюда вернется.

— Вернетесь? Сюда? Через несколько дней? Вот и превосходно, едем вместе!

Тут проснулись наконец спутники Генриха и подошли к столу. Генрих поел, отложил ложку, пододвинул им похлебку, и лишь тогда Герхо склонился над глиняной миской, а Тэли стал чинно зачерпывать с краю. Виппо услышал, что они величают Генриха «князем», но ничуть не смутился. Напротив, это как будто придало ему духу.

— Что ж, поехали, ваша светлость! — воскликнул он и чуть было не хлопнул Генриха по колену, но сдержался. «Бог его ведает, что это за человек!» — наверно, подумал он. — Я тут все дороги знаю, хоть до Константинополя проведу. Куда князь, туда и я. Полюбился ты мне, князь!

Генрих сперва слушал толстяка с усмешкой, но потом смекнул, что человек, который знаком со здешними делами и дорогами, может ему пригодиться. После долгих и настойчивых уговоров он позволил Виппо быть их провожатым до Осиека.

— Осиек! — завопил рыцарь. — Большущий монастырь! Знаю, как же, я туда ячмень доставлял монахам для пива. Сам-то, правда, не ездил, люди мои отвозили. Это недалеко, в два дня там будем, ежели с коней не слезать. Ну, не в два, так в три. Дорога гористая, все лесом да лесом. Но я ее знаю, я проведу.

Пришла хозяйка убрать миску и очень удивилась, узнав, что господин Виппо собирается в путь — кто же коней в замок пригонит, овес кто примет?

— А Бруно на что? Бруно сам управится! — весело заорал Виппо, кликнул из первой горницы высокого худощавого парня в потрепанном кафтане и начал ему отдавать приказания. В дверях, прислонясь к косяку и прислушиваясь к словам рыцаря, стояли цыгане. По их смуглым лицам пробегали красноватые отблески от пламени в очаге.

Генрих намекнул Виппо, что хотел бы остаться один, и, когда тот вышел, улегся на лавку. Но сон бежал от него. Долго еще слышал он, как за стеной Виппо торговался с цыганами, как топали во дворе польские и венгерские кони и высоким голосом покрикивал Бруно, распоряжавшийся вместо хозяина.

Утром на заре выехали они уже вчетвером. Теперь Виппо вел их кратчайшими дорогами, и добрались они быстрее, чем предполагали, — на третий день.

Генрих и его оруженосцы гнали вовсю, кони их покрылись мылом, начали спотыкаться. Виппо едва поспевал; отчаянно бранясь, он молил убавить ходу, но его не слушали. В лесу становилось все темней, наступал долгий, теплый вечер, какие в эту пору часто бывают в тех краях; в небе сияли звезды, на леса, горы и луга спускалась ночная тишина. И в тишине этой гулко, тревожно раздавался топот коней. Генрих, намного опередивший своих спутников, время от времени перекликался с ними — так они просили его, опасаясь, как бы князь в темноте не заблудился.

Зачем, собственно, он едет, чего ждет от здешних монахов, от их настоятеля — Генрих представлял себе не вполне ясно. Наконец перед ними возникла из мрака черная стена, и они остановились у запертых ворот. Вскоре к ним присоединился Виппо — теперь все в сборе. На миг Генриха охватило смятение, он лихорадочно подыскивал слова, готовясь к встрече с монахами. Ему даже захотелось повернуть назад, но Герхо уже стучал в ворота, и на массивной прямоугольной башне, черневшей средь звездного неба, что-то задвигалось.

Ворота приоткрылись, пламя факелов осветило сводчатый проход и в глубине дверь с двумя тонкими колоннами по сторонам. Четверых всадников окинули подозрительными взглядами, один из монахов, заметив у Тэли виолу, сказал:

— Бродячих певцов не принимаем.

Но на его слова почему-то никто не обратил внимания, гостей впустили во двор. Генрих соскочил с коня и лишь теперь почувствовал, как устал — ноги у него подкашивались. И когда его привели к привратнику, он прежде всего попросил ночлега, коротко сообщив, что он — граф Берг и приехал к настоятелю по важному делу. Брат привратник недоверчиво расспрашивал рыцарей, что да как, и пристально разглядывал Виппо.

— А ты что тут делаешь? — внезапно закричал он.

— Я князя сопровождаю, — с достоинством ответил Виппо и так посмотрел на монаха, что тот не решился продолжать. — Потом все объясню, — прибавил толстый рыцарь.