- О как, да ты смельчак, как я погляжу, - оказавшийся напротив здоровяк мало походил на погонщика - высокий, широкоплечий, весь обвешан оружием и одежда, его одежда скорее походила на кожаную броню воина, чем на легкие плащи, виденные мной ранее у его коллег.

Аррс же при виде меня только переступил с одной чудовищной лапы на другую и замер, явно ожидая разрешения схватить добычу.

- Вы здесь одни? - я дружелюбно улыбнулся, будто и не держал в руках две полосы смертоносной стали.

- Конечно одни, конечно, - похоже, мужика явно забавляла создавшаяся ситуация, - ты как, готов?

Дождавшись моего кивка, он отошел к противоположному дому и сел на ступеньки, облокотившись о заколоченную дверь.

- Ну, давай начнем. Бак-кри! - аррс преобразился, мышцы сократились и бросили чудовище вперед, слишком медленно, как на меня, но размах лап позволял ей эту медлительность, метра четыре впереди себя она контролировала свободно, но не учла одного - меня. Рывок в сторону и толчок о стену позволили буквально перелететь на другую сторону, взмах, и голова погонщика разделилась надвое, съехав верхней половинкой и обнажив свое содержимое. В тот же миг с аррса будто слетели оковы, с трудом уйдя из-под удара, оценил новую информацию - этому монстру все прочие и в подметки не годились, возможно, я даже сдохну сегодня. Но потом на посторонние мысли просто не стало времени.

Я стал крысой, жалко убегающей от разъярившейся кошки, каждый удар которой выбивал каменную крошку, рикошетом барабанящую по стенам и градом оседающую на мостовую. Тварь орудовала всеми четырьмя лапами, в зависимости от того, в какой стороне я оказывался, некогда мягкие, они стали жесткими, словно метал, и одним только попаданием грозили смертью. Наши метания проходили в полнейшей тишине и, скорее всего, походили на некую пьесу, разыгрываемую в декорациях мертвого города в темноте одного из его переулков - охотник и обреченный, палач и жертва.

Очередной удар прошел мимо, но кошмарная конечность тут же вернулась в обратном броске, сорвавшись сразу же, как только коснулась мостовой. Зацепив лишь по касательной, атака, тем не менее, оказалась поистине сокрушающей, меня бросило на стену, рот наполнился кровью, а в груди будто свернулась гигантская сороконожка, грызущая все, до чего могла дотянуться. Не успевая сплюнуть собравшуюся во рту кровь, рванулся в бок и не смог сдержать стона, внутри кипела раскаленная лава, обжигающая нутро нестерпимой болью и сминающая путы самоконтроля. Следующий выпад твари удалось пропустить над собой, полоснув вдогонку правым клинком и рванув полосу стали чуть в сторону, надеясь услышать рев боли или что-то подобное, но - ничего. Аррс будто и не почувствовал ничего, на мостовую лишь обильно брызнуло, оросив сразу три булыжника, и только, а гадина тут же ударила в ответ. Сильно. Быстро. И больно.

Меня смело, снарядом влетев в заколоченную дверь одного из домов, я проломил ее спиной и врезался в стену, приложившись головой так, что зубы клацнули, разрезав язык до половины - в рот теперь просто хлынул поток крови, вынуждая захлебываться и давиться, стараясь урвать хоть глоток воздуха, а голова наполнилась тяжелым гулом, мир поплыл, утратил четкость, стало заметно темнее. С трудом пошевелившись, напрягся, пытаясь приподняться, и в живот тут же ударило, разрывая и проникая внутрь, чудом минуя хребет и, выйдя из спины, вонзилось в стену - было слышно, как что-то вошло в камень. Размытая тень перед глазами мотнула конечностью, и меня швырнуло в бок, разорвав бок и оставив после себя дыру, наверное, с два моих кулака. Еще в воздухе пришла горечь понимания - это все, не справился, не смог, что-то пошло не так, не хватило сил, слишком слаб, слишком...

Удар приземления смел все мысли и почти погасил сознание, растянув время, словно резиновое - я чувствовал, как тело борется за жизнь, закрывая сосуды, останавливая кровь, как запрещает болевые импульсы, препятствуя шоку и потере сознания, как по сумасшедшему пульсирует энергетическая сеть, опутавшая тело, напитывая каждый орган, каждый разрыв, как бешено разросся источник, превосходящий теперь размерами мое собственное сердце и питающий борющийся за жизнь организм. Затем темнота сверху сгустилась, и в грудь раскаленными жалами вошла пятерня жутких когтей, ломая кости, пронзая сердце, и прошивая насквозь источник... Взрыв! Тело жутко дернулось, невообразимо выгнулось, вырвав из дощатого пола прошившую его насквозь кошмарную лапу, а затем чудовищный по своей силе разряд прошил тело, и сознание погасло.

Липкая, мерзкая вязкость во рту, будто долго-долго жевал чье-то дерьмо, но, так и не прожевав, бросил это дело и даже не проглотил остатки - как же мерзко. Ни выплюнуть, ни сглотнуть, вечный вкус, вечное ощущение, сколько я так уже лежу, без понятия, сознание то меркнет, то вновь зажигается, но все, что мне остается - это только вкус во рту, ничего другого просто не существует. Как же противно, и глупо - иногда хотелось рассмеяться, но просто не получалось, еле заметное ворочание языком было единственным моим достижением на данный момент. Тела не было, нельзя было пошевелить ни ногой, ни рукой, ощущалась только тяжесть, придавившая сверху так, что с трудом разлепленные глаза видели лишь тонкую полоску света, пробивающуюся между накрывшей меня тушей и полом. По всему выходило, что аррс мертв, а я жив, но надолго ли? Очередной патруль без труда найдет нас, и что будет дальше, можно было особо не гадать. Так что мысли об этом были отброшены сразу, как только были признаны бесполезными, все равно поделать ничего не смогу. Меня больше волновало другое - что со мной, я действительно все еще жив, или пока еще жив? По идее, мне положено было или благополучно сдохнуть, или начать восстанавливаться, но ни хрена подобного, валяюсь тут кучей дерьма, во рту вкус дерьма, и что делать дальше, черт его знает. Вот, опять накатывает, сознание стало медленно гаснуть.

Что, опять? Думаю, этот привкус запомнится мне надолго - ага, удалось сглотнуть. Впрочем, неудачно, просто нечем. Прекрасно. Сколько я уже так? Помню три светлых полоски, и с десяток темных, сутки, двое, а может - неделя? Пошевелиться так и не удалось, каждый раз приходя в себя, попытки шли одна за другой, но все впустую, организм также не откликался, неужели все настолько хреново? Вряд ли, иначе бы уже сдох. Так и лежал, вслушиваясь в окружающую тишину и различая только ток собственной крови, биение сердца и слабое дыхание, в ожидании момента, когда все это разбавят звуки приближающегося патруля. В глазах помутнело, и сознание в очередной раз кануло во тьму.

Скука. Снаружи ночь накрыла город непроглядным покрывалом, в который раз утверждая свои права и абсолютное безразличие к чужим судьбам. Иногда постепенно гаснущая полоска света, меркнущая с каждой секундой все больше и больше, воспринималась как собственная жизнь, затухающая так же бесповоротно и безвозвратно, неумолимо приближая уже почти видимый мною конец. Долгие часы напролет наблюдать ее одну становилось все мучительнее и мучительнее, хотелось взвыть, проорать что-нибудь эдакое, но язык ворочался лишь немногим быстрее, не более. Ну вот, теперь буду знать еще один вид муки, пришедшая мысль даже развеселила немного, и если бы мог - улыбнулся, да не судьба.

Очередное возвращение к жизни изрядно удивило меня, принеся новое чувство, поглотившее мое естество буквально полностью - хотелось есть, моему организму требовалась еда, немедленно, сейчас, и много, очень много. Я наконец-то оживал. Воспрянув духом, ощутил желание заорать во всю глотку: "Хрен вам всем, выживу, во что бы то ни стало!" Вот только жрать было не как, челюсти не слушались, хотя мясо и было совсем рядом, вот оно, только открой рот и откуси, целая туша, и вся в моем распоряжении, правда, жил в ней не меряно, но и пожевать что тоже найдется. Как же все-таки подкосило организм, что он чувствует такой голод. Следующие часы прошли в пустых попытках разжать и сжать челюсти, язык ворочался подобно червю, стараясь помочь, и под конец, казалось, покрылся не одним слоем мозолей, пока сознание опять не погасло. Очередное пробуждение было подобно каплям воды и полностью походило на предыдущее - сосущее чувство голода и масса усилий, так ничего и не принесших. Странным было еще то, что пить не хотелось абсолютно, только есть, даже мысли все были только об одном, словно наваждение какое-то завладело моим разумом - есть, есть, есть. Мертвая туша уже казалась каким-то изысканным деликатесом, я готов был сожрать подкладку из собственного сапога, лишь бы была возможность. Но ее не было, и челюсти по-прежнему оставались сжаты, лишь подрагивая при очередной попытке и будто насмехаясь над тщетностью моих усилий. Сколько их было, и как долго они длились - без понятия, но с каждым разом это все больше походило на действия автомата, а не человека, и в какой-то момент я очнулся со ртом, набитым жестким, холодным куском мертвой плоти, не до конца пережеванной, и не проглоченной. Челюсти пришли в движение и стали ожесточенно перемалывать кусок, упавший в горло камнем и камнем же рухнувший куда-то вниз, где он и исчез, а за ним последовал другой, третий, потом четвертый, и так далее, безостановочно, без конца. Насыщение прерывалось только провалами во мрак и возобновлялось сразу же, как только я приходил в себя. Чуть повернуть голову, вытянуть шею, открыть рот и откусить, потянув на себя жесткое, уже попахивающее мясо. Мерзкий привкус во рту лишь усиливался, когда вместе с куском в рот попадала солоноватая жидкость, заменяющая этой твари то ли кровь, то ли еще что. Укус, рывок, и жевать. Потом сглотнуть. Потом опять откусить, вырвав еще кусок мяса, снова перемолоть челюстями и отправить вниз, к безостановочно требующей еды топке. И я жрал, жрал, давясь и периодически захлебываясь льющейся в рот жижей, рвал тушу зубами, вгрызаясь все глубже и глубже, отрешившись от вкуса, от запаха, от мыслей, просто бездумный хищник, пожираемый добычу, что бы выжить.