Вдвоем дети с трудом закрутили солнечный кран до предела и взялись за дождевой. Открутив его, они побежали к увеличительному стеклу посмотреть, что получилось. А получилось вот что: на страну обрушился мощный ливень. Драконы разбегались во все стороны, как муравьи из облитого водой муравейника (впрочем, я надеюсь, вы никогда не были так жестоки, чтобы обливать водой муравейник).

Затем дети открутили снежный кран. Белая вьюга закружилась над землей. Драконы начали падать на землю, корчиться и извиваться. Тогда дети отвернули кран с надписью «Град», но не до конца, а наполовину, чтобы не побить в домах стекла. Через минуту во всей стране не осталось ни одного живого дракона.

— Нам теперь, наверно, памятник поставят как адмиралу Нельсону! — сказал мальчик. — Мы победили всех драконов!

— Хорошо бы и того, который ждет нас снаружи, — ответила Эффи. — А насчет памятника — еще не известно: победить-то мы их победили, но нужно же их всех убрать, а как? Их и за несколько лет не сжечь, к тому же они мокрые, гореть не будут. Вот если бы их смыло дождем в море…

— А вот это что за кран? — спросил Гарри.

Кран был такой ржавый, будто им не пользовались лет сто, а может и двести. Табличка над ним заросла пылью и паутиной. Эффи оттерла ее краешком платья (она забыла взять с собой носовой платок) и прочла: «КАНАЛИЗАЦИЯ».

— Кажется, это то, что нам надо, — сказала Эффи. — Ну-ка, помоги открутить!

Кран оказался ужасно тугим, но дети поднатужились и открутили его до отказа, а потом побежали к увеличительному стеклу.

В самой середине карты Англии открылось большое черное отверстие. Края карты немного приподнялись, и теперь весь дождь стекал в огромную воронку.

— Ура! Ура! Ура! — закричала Эффи и побежала откручивать все краны, которые, как ей казалось, могли усилить дождь: «Гроза», «Порывистый ветер» и даже «Южный и Юго-Западный», потому что папа как-то сказал, что эти ветры приносят дождь.

Потоки воды смывали драконов, и они сплошной зеленой массой проваливались в черное отверстие канализации. Их были тысячи и тысячи, всех размеров и видов, от тех, что могли съесть слона, до тех, что падали в чай.

Через полчаса в Англии не осталось ни одного дракона. Дети завинтили кран с табличкой «КАНАЛИЗАЦИЯ» и чуть-чуть отвернули солнечный кран. Краны «Пасмурная с прояснениями», «Туман», «Небольшие осадки» дети оставили наполовину открытыми, что, между прочим, до сих пор сказывается на английском климате.

Вы спросите, как они вернулись домой? На поезде, разумеется.

Был ли им благодарен английский народ? Как вам сказать. Сначала английский народ был совершенно мокрый, а к тому времени, как высох, его уже увлекли новые события и открытия, вроде производства гренок при помощи электрического тостера. А про драконов все почти сразу забыли. После того как они подохли и исчезли, их нашествие никому уже не казалось таким важным событием. Если хотите знать, детям даже не предложили никакого вознаграждения.

А что сказали мама с папой, когда Эффи и Гарри вернулись домой?

Мама сказала:

— Где вы болтались так долго, негодники, и где твой пояс, Эффи, и твоя куртка, Гарри? Сию же минуту мойте руки и садитесь ужинать!

Папа сказал:

— Если бы я знал, что они все так сразу исчезнут, я бы ни за что не выбросил того, самого первого, которого вытащил у Эффи из глаза.

А профессор ничего не сказал, только руки потер. Он-то не выбросил свой экземпляр — тот, за который заплатил Гарри полкроны. Этот экземпляр до сих пор хранится в его коллекции, и если как следует попросить, профессор вам его, может быть, покажет.

Эдмунд был мальчик как мальчик. Те, кто его недолюбливал, говорили про него, что он вечно суёт нос куда не надо, но друзья, и особенно его бабушка, утверждали, что он просто очень любознательный. Бабушка всегда при этом добавляла, что он самый добрый и самый правдивый мальчик на свете.

Эдмунд любил разгадывать тайны.

Вы, может быть, подумали, что в таком случае он отлично учился, ибо где же, как не в школе, можно изучить все, что угодно?

Но в том-то и дело, что Эдмунд не хотел ничего изучать. Он хотел разгадывать, а это совсем разные вещи.

Его любознательность заставляла его разбирать часы на винтики и пружинки, чтобы разгадать, почему они тикают; раскурочивать замки, чтобы разгадать секрет их отпирания и запирания. Или, например, он продырявил резиновый мяч, чтобы разгадать, отчего тот подскакивает. Ну и, конечно, мяч уже никогда больше не подскакивал.

Эдмунда воспитывала бабушка. Она его обожала, хотя иногда сурово отчитывала, например, когда он поджег ее черепаховый гребень, чтобы разгадать, из настоящей ли черепахи он сделан.

В школу Эдмунд ходил, когда ему захочется. А уж уроки учить — этого он никогда не мог себя заставить. Да он себя и не заставлял.

— Зачем изучать то, что можно узнать из учебников? — говорил он. — Вот скука-то! Я хочу разгадывать то, чего никто, кроме меня, не сможет разгадать.

— Но как же ты сможешь, не учась, разгадать то, чего не могут разгадать мудрейшие ученые? — говорила бабушка.

Но Эдмунд ее даже ответом не удостаивал и продолжал прогуливать уроки. При этом он был мальчик действительно очень добрый и жалел своего учителя за то, что тот вынужден тратить время и нервы на ученика, который не хочет ничего учить, а хочет только разгадывать тайны, в то время как в классе полно учеников, жаждущих изучить теорему Пифагора, закон Ома, мифы Древней Греции, правила правописания шипящих, и много, много чего еще.

Бывало, конечно, что и другие ученики тоже прогуливали уроки — убегали в ближний лесок собирать орехи, грибы или дикие сливы. Но Эдмунд к ним никогда не присоединялся. Пригородные рощицы и полянки его не привлекали. Его манили к себе дальние горы с крутыми склонами, поросшими громадными темными елями, со скальными пещерами, откуда время от времени доносились какие-то странные разноголосые вопли. Звуки эти пугали горожан, и они никогда не ходили в горы. А Эдмунд ходил, потому что ему очень хотелось разгадать, кто издает эти вопли.

Однажды он изобрел — сам, без посторонней помощи — необычный фонарик: в большой граненый стакан он вставил свечу, которую вытащил из бабушкиного подсвечника. Ее свет отражался в гранях стакана, и получалось очень ярко и красиво. Конечно, в этот день Эдмунд не ходил в школу, а когда на следующий день пришел — учитель высек его розгами за прогул без уважительной причины, хотя Эдмунд пытался объяснить, что изобретал фонарь — разве это не уважительная причина?

Назавтра Эдмунд встал очень рано, положил в карман два бутерброда с сыром, яблоко и два крутых яйца — то, что бабушка приготовила ему на завтрак, взял свой фонарь и отправился в горы, исследовать пещеры.

Фонарь великолепно выполнял свое назначение. Его переливчатый свет делал пещеры красивыми и таинственными. Из темноты возникали сталактиты, сталагмиты и другая всякая пещерная экзотика, о которой вы можете подробно узнать из учебников по географии или из научно-популярных журналов для юношества. Но Эдмунда вся эта спелеология не особенно интересовала. Ему хотелось найти того, кто издает звуки, пугающие горожан.

Он переходил из пещеры в пещеру, но никого не обнаруживал. Наконец он устал и сел отдохнуть на камень перед входом. И тут он услышал те самые звуки, причем, ему показалось, что издает их не одно существо, а три, потому что звуки явно делились на три тона. Один — заунывный, воющий и рычащий, будто за стеной после сытного обеда храпел старый, грузный джентльмен; второй — повизгивающий, писклявый; а третий напоминал жалобное кудахтанье заблудившегося цыпленка, если представить себе этого цыпленка ростом со стог сена.