И, по правде говоря, Лойт нравился ему гораздо больше капитана как человек и как личность вообще.
За что же он полюбил его?
И вдруг в голове всплыли чьи-то слова, но он не мог вспомнить, кому они принадлежали. И сколько бы ни пытался, ничего не получалось. «Смог ли ты вовремя отличить благодарность от привязанности, принимая это смешение за такое абстрактное понятие, как «любовь»? Что ты испытываешь к своему капитану? Восхищение? Обожание? Восторг? Возбуждение? Желание? Головокружительный коктейль, не правда ли? Вполне благодатная почва для цветка любви, которому так и не дали распуститься…»
Действительно… Восхищение, преклонение, но никак не любовь. Ведь Капитан такой холодный, способен ли он вообще кого-нибудь полюбить?
А Лойт… Он всегда был рядом, когда ему требовалась помощь. Случайность или же судьба? Почему именно этот большой и надежный мужчина всегда помогал ему в трудные моменты жизни?
И сейчас сидеть у него на коленях было так приятно, прижиматься к широкой груди так… сладко. Он чувствовал себя защищенным ото всех опасностей и не желал терять это ни с чем не сравнимое ощущение.
Рэм поднял голову, осторожно прикоснулся кончиками пальцев до огненно-рыжей пряди, небрежно упавшей на плечо, и с трудом поборол жгучее желание зарыться лицом в эту восхитительную гриву.
— Лойт…
========== Так где же ты, солнце?.. ==========
Во второй раз Син проснулся от смутного чувства беспокойства. На него повеяло смертельным холодом. Он приподнялся на постели. В открытое окно влетал разъяренный морской бриз. В комнате было сыро и холодно, на полу возле окна образовалась лужа. Син поежился и повернулся, чтобы укрыть Айлина, но место рядом пустовало. Он встревожился, сев на край постели, и вдруг ощутил какое-то странное чувство… Его невыносимо куда-то тянуло, в душе поселилось необыкновенное беспокойство. Он вздохнул, приложив ладонь к своей груди, и слегка потер ее. Его пальцы наткнулись на длинный шрам, что Айлин оставил ему в память о себе. Залечил все раны, а вот шрам от когтей шамасского тигра, пересекавший его грудь наискось, оставил.
Тут его неожиданно словно что-то дернуло за ниточку, да так, что он даже подскочил. Настойчивая потребность идти за этой ниточкой заставила его поспешно одеться и выйти из своей комнаты.
Капитан спешил по коридору в неизвестном даже ему самому направлении, пока наконец не понял, что идет в лазарет. Уже в коридоре он услышал шум, стоящий в палате, стоны раненых и умирающих. Выскочившего в коридор взъерошенного солдата Себастьян поймал за руку и расспросил.
— Капитан, — отдав честь, быстро произнес солдат и отрапортовал: — В полночь вернулись корабли Южной и Северной баз. На море разыгрался шторм, но на наши корабли снова напали илайтские пираты. Небольшая стычка, лийн. Мы потеряли нескольких человек, а в палате лежат десять раненых.
Себастьян выругался и вошел в палату.
Почти сразу же он замер на пороге. Его никто не заметил, маги-лекари суетились, медики носились по палате с чистыми бинтами и водой, и никто не видел мрачных темных фигур, застывших над кроватями некоторых больных. У Себастьяна по коже побежали мурашки. Он видел перед собой четверых Жнецов. Мрачные силуэты в длинных черных балахонах и капюшонах, надвинутых на лица, если такие вообще были. Они безмолвно нависали над своими жертвами, ожидая того момента, когда смогут забрать их.
Себастьян уставился на них, а они, в свою очередь, так же молчаливо уставились на него. Из-под капюшонов на него смотрели лишь огненные точки. Надо полагать, это были зрачки…
По спине струйками потек холодный пот, и Син сжал зубы.
Неожиданно один из них кивнул ему.
Себастьян облизнул пересохшие внезапно губы. Ему вдруг подумалось, что, может быть, эти мрачные ребята знают, где сейчас Айлин. Он поджал губы, сдерживая рвущийся наружу вопрос, и увидел, как все тот же самый Жнец покачал головой, словно в ответ.
Это было так удивительно… Какие они на самом деле? Как их видят те, за кем они пришли? И почему это странное ощущение привело его сюда?
— Падш-ш-ший, — прошипел другой Жнец, сверкнув глазами-точками, наклонился над своей жертвой — тяжело дышащим человеком с раной в боку — и протянул к нему руку. На глазах Себастьяна душа поднялась из тела, принимая руку Жнеца с длинными паучьими пальцами, затянутую в черную перчатку, словно господин, подающий руку своей даме. Жнец раскрыл свои объятия, душа умершего скользнула и растворилась в них, словно черная тьма одеяния Жнеца впитала в себя призрачную, эфемерную, хрупкую душу. Затем Жнец и сам растаял в воздухе. Остальные трое остались стоять. Синдарилл перевел взгляд на людей, рядом с которыми они стояли, и увидел, как те бледны — они явно проживают свои последние минуты. Он задохнулся, ощущая, как грудь вдруг обожгло огнем.
— Твой час грядет, — прошептал тот самый Жнец, который кивнул ему, и, забрав свою душу, тоже исчез. — Скоро для тебя наступит Время Истины.
Себастьян выскочил из палаты и сполз по стене вниз, чувствуя, что весь взмок от холодного липкого пота. Он тяжело дышал, закрыв глаза и вспоминая этот странный, безликий, лишенный каких-либо красок и жизни голос Жнеца: «Падший. Твой час грядет… Наступит Время Истины…»
Липкие щупальца отвратительного страха скользнули к сердцу и сжали его. Он снова почувствовал, что ему не хватает воздуха. С трудом поднявшись на дрожащих ногах, Синдарилл стремительно зашагал, сам не зная куда.
Голова кружилась, ноги не держали, а слова Жнеца не желали выходить у него из головы. Души умерших людей, он по-прежнему видел их, видел, как те растворяются в объятьях Жнецов… Это было жутко, страшно и ужасно…
— Капитан!
Себастьян услышал, как его зовут, словно через вату. Запыхавшийся солдат догнал его и быстро произнес:
— Лейтенант Кларион вызывает вас. Срочно.
Синдарилл кивнул и автоматически пошел в кабинет лейтенанта, все еще оглушенный и взвинченный.
Кларион отправил его через два дня патрулировать границы с арсеналом из трех кораблей. Ответ от Леса еще не пришел, но Его Величество имел и множество других проблем в своем неспокойном королевстве. Кондант притих, от дроу тоже не было ничего слышно, но мелкие вспышки бунтов и всякие заговоры еще не до конца погасили. Себастьян эти два дня ходил по форпосту, как неприкаянная тень себя самого, не понимая, в чем дело. Он не знал, куда делся Айлин, снова и снова прокручивал в голове события той ночи. Их разговоры, тихий шепот, прикосновения нежных рук, печаль в небесной синеве его глаз, хрупкое тело, горький вкус его слез…
Сердце сжимала тоска, непонятная ему. Син никогда не испытывал любовной лихорадки, никогда не знал, каково это — страдать, не спать ночами, страстно желать ощутить рядом с собой тепло любимого, тянуться к нему, буквально иссыхать без его прикосновений и ласк… и жаждать увидеть хотя бы раз кроткую улыбку и ласковый взгляд синих глаз. Для него Айлин как-то странно раздвоился в сознании: вот он, как в ту ночь, ласковый и нежный, податливый и покорный, тихий и робкий, а вот он Жнец, высокомерный и скептический, надменный и всезнающий, непрошибаемо спокойный и властный.
Солдаты шарахались от своего капитана в стороны, шептались за его спиной. Действительно, Себастьян не походил сам на себя, мрачный, небритый, хмурый, как туча, с глубокими тенями, залегшими под глазами, почерневшими, словно на землю опустились сумерки. Янтарный блеск был утерян, уступив место бездонной черноте. Он тенью скользил по плацу, по пустынным коридорам форпоста, пугая зазевавшихся смельчаков, отважившихся выйти из комнат после отбоя. В свою собственную комнату он не имел ни малейшего желания возвращаться, там его ждали свежие и такие яркие воспоминания, которые он мог даже ощутить на вкус, почувствовать каждой клеточкой своей кожи, ощутить на кончиках пальцев и даже услышать…
Эти тихие бархатные стоны, этот таинственный шепот отчаяния в ночи, эту пылкую страсть и невероятно горькую нежность…
