Я так молод! Я прожил всего лишь восемнадцать неполных лет! Светлый, за что?!
Руки комкают простынь по бокам от себя, и, крепко зажмурившись, Айлин тихо всхлипнул.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Его всхлип был заглушен умелым поцелуем, и ласковые руки скользнули под черную шелковую рубашку, вытаскивая ее полы из-за пояса.
Тай… Нет, Син… Проклятье! За что?!
— Пусти, пусти меня…
Он закрыл глаза, концентрируясь на другом месте, на сторожевой башне форпоста, но ничего не вышло. Он не смог исчезнуть. Снова беспомощный тихий всхлип. Он так слаб в этот момент…
— Син, да что же ты делаешь…
Горячий язык проник в его рот, настойчиво лаская, исследуя и пробуждая давно не испытываемое желание. Он застонал в рот Себастьяну, поднял руки, вцепившись в его волосы, сам не зная, хочет ли оттолкнуть или же, наоборот, прижать.
— Третий! — выдохнул он, едва капитан дал ему такую возможность.
— Что за «третий», солнце мое? — Будто в насмешку Себастьян выбрал именно это ласковое словечко, чтобы называть его так в постели…
«Светлые ли Темные, но за что же, за что вы так со мной поступаете?!» — в немой мольбе подумал Айлин, облизывая пересохшие внезапно губы.
Он смотрел в золотисто-карие глаза, а в подсознании его всплывали другие — ореховые, более темные… Эти были светлее меда, ярче солнца, мягче янтаря… А те были темными, затягивающими, глубокими, бездонными… Тай… Ах… И его густые каштановые волосы вдруг резко потемнели, и сквозь пелену слез, застлавших глаза, Айлин увидел проступившие черты Себастьяна Синдарилла. Он до боли крепко стиснул эти смоляные непослушные пряди и хрипло произнес:
— Третий поцелуй, Син.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Синие глаза вновь расширились. Еще одна слеза скатилась с уголка его глаза. А затем еще и еще, их становилось все больше. Он плачет… Впервые за сто пятьдесят лет он может плакать. И сердце так стучит… Это же его сердце!
Айлин задохнулся и закрыл лицо руками. Это были первые признаки. Но почему? Почему? Он пригрозил Синдариллу обменом сущностей только для того, чтобы тот отказался от своей затеи. Но почему он становится человеком? Ведь он не сумел добиться своего, ведь Син не влюбился…
Его руки мягко отняли от лица, заставляя снова посмотреть на капитана.
Айлин внимательно взглянул в склонившееся над ним лицо. Все происходящее казалось ему сейчас нереальным сном. Бледное, аристократическое, с тонкими правильными чертами, глазами цвета меда, цвета солнца, цвета янтаря… Глазами, в которых сплелись воедино золото и сталь, такие жесткие, такие холодные, такие цепкие, но в то же время такие мягкие, такие ласковые, такие… родные.
Юноша нервно облизнул губы, впитывая в себя каждую черточку лица Синдарилла.
Эти губы, всегда сурово поджатые, а сейчас такие чувственные, манящие… Он уже узнал, какими мягкими и нежными они могут быть. И на смену воспоминаниями о Тае ему пришла та ночь, когда жесткое жилистое тело, что сейчас накрывало его собственное, извивалось от ласк и поцелуев другого. Ночь, когда Синдарилл отдался Лойту. Он был так красив тогда, так невероятно притягателен и так соблазнителен…
Дыхание перехватило, сладкая дрожь пробежалась по всему телу, губы приоткрылись, чтобы выдохнуть едва слышно:
— Син…
Кончики пальцев пробежались вдоль его бледной щеки и очертили контур чуть приоткрытых губ. Себастьян втянул в рот один его палец, слегка пощекотав кончиком языка, и Айлин не сдержал тихого стона.
Человек. Человек. Человек.
Это слово отдавалось в его сознании тысячей иголок, вонзаясь в мозг и теребя мысли. Он так хотел им стать, он отдал бы свои века за одну короткую человеческую жизнь, он не хотел быть Жнецом, никогда не хотел!
— Почему?.. — пробормотал он тихо.
Это шутка богов? Он жив. Он чувствует. Он дрожит от прикосновений Себастьяна, он тает в сладкой истоме, в предвкушении, тело его снова оживало под чужими ласками и поцелуями, и он ощущал кожей мурашки там, где Син прикасался к нему. Он помнил еще ту сладостную дрожь, то настойчивое томление в паху, от которого подкашивались ноги и кружилась голова. И вот сейчас это снова происходило с ним!
Нерешительно, словно пробуя, Смерть вплела тонкие, хрупкие пальцы в черные непослушные волосы на затылке капитана, притягивая его голову поближе к себе.
— Ты правда готов отдать свой шанс ради одной ночи со мной? — тихо прошептал он.
Медовые глаза мягко сверкнули, и вместо ответа Себастьян наклонился, впиваясь в податливые губы своей Смерти еще одним обжигающим, глубоким поцелуем.
========== Айлин, солнце мое… ==========
Затаив дыхание, Себастьян медленно, смакуя каждое мгновение, расстегивал одну пуговицу черной шелковой рубашки за другой. Расстегнув последнюю, он распахнул полы рубашки в стороны, любуясь открывшимся видом изящного юного тела.
— Никогда не любил блондинов, — пробормотал он. — Они не в моем вкусе.
Айлин не ответил, только смотрел на него из-под золотистых ресниц ничего не выражающим взглядом.
— Это доказывает, что ты солгала мне не один раз, Смерть, — продолжил Себастьян и добавил с неожиданной проницательностью: — Так ты выглядел при жизни? ¹
Айлин закрыл глаза и нехотя кивнул.
— Красивый, — хмыкнул Син, проводя ладонью вдоль его живота.
— Но не в твоем вкусе? — парировала Смерть, по-прежнему не открывая глаз.
— Уже в моем, — не остался в долгу капитан.
— Туше… ² — едва слышно отозвался Айлин, замирая под его прикосновениями.
Себастьян заскользил ладонью по бледному телу юноши, иногда касаясь кожи лишь кончиками пальцев.
— Кожа нежная, — прошептал он, наклоняясь и целуя ключицы. Айлин выдохнул, задрожав от прикосновения его губ. Себастьян просунул руку под его голову, притянул его к себе за затылок, вынуждая подняться. Не сопротивляясь, юноша скользнул в его объятия, упершись руками ему в грудь, не отталкивая, но и не прижимаясь. Син спустил шелковую рубашку с его левого плеча и поцеловал обнажившийся участок кожи. Горячие губы прильнули к плечу Айлина, и он затрепетал от этого ощущения. Действия Себастьяна были медленными и нежными. И он автоматически сравнивал их с тем, как Себастьян обращался с Делеком и Лойтом. С Делеком он играл, соблазняя и искушая, вел себя так вальяжно и властно, словно тот принадлежал ему. С Лойтом он был слегка замкнут, но искренен, подчинялся хоть и с неохотой, но в то же время с желанием. А с ним…
С ним он был осторожен, ласков и нежен, словно все происходило в первый раз, словно он… боялся сделать что-то не так?
— Син? — Собственный голос показался ему хриплым и чужим, потому что был необычайно мягок.
Не тот холодный, безразличный, чуть надменный и властный, а мягкий, с капелькой нежности, слегка удивленный и тихий… Покорный. Тот голос… Словно прозвучавший из его прошлой жизни, когда он сидел тихими вечерами с Таем, положив голову ему на плечо, рассказывал о своих мечтах. Или когда лежал под ним, извиваясь и постанывая, умоляя взять, умоляя не останавливаться, шепча «люблю», бормоча всякие глупости…
Он уже забыл этот свой голос. Человеческий. Полный эмоций.
Себастьян замер, поднял голову и заглянул в синие глаза. Никто еще не произносил его имя так… Так мягко, так ласково, так нежно, так тихо и покорно, словно обращался к любимому.
Айлин запустил пятерню ему в волосы, с неосознанным наслаждением пропуская мягкие, непослушные пряди через свои пальцы. Черная рубашка, отливающая гладким шелком, была спущена с одного его плеча, придавая ему такой безумной эротичности вид, что Син ощутил горячую, обжигающую волну, окатившую низ его живота. Золото белокурых волос рассыпалось по плечам, красные губы распухли от поцелуев, длинные ресницы, припорошенные солнечным светом, скрывали темный взгляд, словно приглашая и искушая. Бледная кожа, виднеющаяся там, где ее не скрывал черный шелк рубашки, притягивала взгляд и манила поцеловать.
