— Тай, мне пора! — пробормотал он своему любовнику, стараясь высвободиться из его объятий.

Но тот лишь еще настойчивее принялся ласкать его, кружа голову сладкими поцелуями и нежными прикосновениями. У юноши подкосились ноги, и перед глазами все поплыло.

— Тай, Тай, ну что же ты творишь… — в горячке прошептал он, обнимая любимого за шею и прижимаясь всем телом. — Меня же мать убьет… Слышишь, она уже послала позвать меня, пусти же, ну…

— Еще минуточку, Лиэ, солнце мое… Еще чуть-чуть, а потом, обещаю, я тебя отпущу…

— Тай… ох, Тай… Бездна, ты меня в могилу загнать хочешь? — задыхаясь, прошептал блондин, когда рука любовника проскользнула ему под рубашку и погладила низ живота, норовя прокрасться за пояс штанов.

Он обвил руками его шею, уткнувшись лицом в волосы, и тихонько застонал, словно сдаваясь. Его прижали к стене конюшни, и перед глазами все завертелось, закружилось… Горячие ласковые руки Тая, его глубокие поцелуи сводили с ума, а губы… ах, Всеблагие Светлые, что же он творил! Жаркий, ненасытный рот спускался ниже, оставляя яркие засосы на бледном животе.

Лиэт ухватился за плечи любимого, чтобы не упасть, и громко застонал, когда губы Тая обхватили его член. Вот так, быстро, жарко, страстно и ненасытно они любили друг друга каждый день между повседневными хлопотами и заботами, каждую минутку отводя друг другу, если такая выдавалась. Сколько ему было, когда Тай украл его сердце? Всего шестнадцать, зеленый еще, совсем мальчишка, которого было так легко соблазнить… Но еще в четырнадцать Лиэт пленял окружающих своей красотой, белокурый ангел с синими глазами, словно морская синева, кроткий, милый, послушный… И только Тай знал, какой он на самом деле пылкий, каким страстным он мог быть, оставаясь с ним наедине.

Выйдя из конюшни на дрожащих ногах, Лиэт поспешно принялся приводить себя в порядок, убирая из своих волос застрявшие соломинки и одергивая помятую одежду. До дому от больших конюшен отца было идти десять минут, и за это время он успел восстановить дыхание и полностью совладать с собой. И только лихорадочно пылающие щеки выдавали юношу. Беспечно насвистывая, он взметнулся вверх по лестнице, подмигнув кухарке, выглянувшей из кухни. В спальне наверху его уже ждала горячая ванна. Наскоро искупавшись, сын провинциального лорда переоделся в более приличествующую его званию одежду и спустился вниз, чтобы поужинать с семьей.

— Как прошел день, сын? — Отец, как всегда спокойный и умиротворенный, восседал во главе стола, даря семье надежду и спокойствие. Бледная и хрупкая женщина — его мать — сидела по правую руку от отца, потупив взор и нарезая свою порцию овощей мелкими кусочками. Мяса она не ела, наверное, поэтому и была такой худенькой и бледной. Ивет, его сестра, щебетала о чем-то с племянником отца, приехавшим погостить к ним на лето.

Лиэт одарил отца веселой улыбкой:

— Замечательно, как и всегда, отец! Звездочка сегодня все-таки ожеребилась, я помогал!

— Сколько гордости, — фыркнула мать. — Высокопоставленному благородному лорду не пристало возиться в конюшне, словно какому-нибудь деревенскому мальчишке, и приходить домой с сеном в голове.

Лиэт опустил взгляд, спрятав его под длинными золотистыми ресницами, и скромно улыбнулся.

— Прости, матушка. Я немедленно расчешусь.

— Уж будь добр!

— Жеребенок? — спросил отец, вновь вступая в разговор.

— Да, я назвал его Орешком. У него шкура отливает орехом на солнце, — снова улыбнулся юноша.

— Я хочу посмотреть! — запищала Ивет.

— И я, и я! — подхватил Марк.

— Завтра в обед я покажу вам его, — рассмеялся Лиэт. — Спасибо за ужин, мама. Отец. — Он отвесил ему легкий поклон, поцеловал протянутую матерью руку и, стараясь идти спокойно, вышел из столовой. Едва оказавшись в вестибюле, Лиэт взметнулся вверх по лестнице в свою спальню. Нужно лишь дождаться полночи… чтобы снова окунуться в объятия Тая…

Время до полночи тянулось мучительно медленно, но юноша умел ждать. В назначенное время он подложил под свое одеяло кучу подушек, придав им форму человеческого тела, так, на всякий случай, вдруг служанка заглянет, и, надев легкую белую рубашку и черные лосины, перелез через окно. По ветке дерева он перебрался на само дерево и, как белка, спустился вниз. Спрыгнув прямо в объятия своего возлюбленного, Лиэт жадно прильнул к его губам. Вместе они отправились на берег реки, на котором провели уже не одну жаркую ночь. Они были вдвоем уже второй год, строили планы и мечтали, и юный лорд надеялся в скором времени сбежать из поместья вместе со своим любимым Таем. Они бы построили небольшой домик в какой-нибудь деревне у реки и жили бы вместе, встречая рассветы и закаты…

— Тай… — положив голову ему на плечо, прошептал Лиэт с улыбкой на губах. — Знаешь…

— Что, солнце мое?

Он всегда так называл его… Солнце. Как сказал Тай однажды, Лиэт был для него солнцем, маленьким, ласковым, любимым солнышком, так неожиданно ворвавшимся в его жизнь… Впрочем, почему неожиданно? Тай уже давно положил глаз на юного лорда из хозяйского поместья. Изящный, стройный и гибкий юноша не мог не привлечь к себе внимание как заезжих аристократов — друзей своего отца, так и деревенских парней.

— Я тебя люблю! — рассмеялся юноша, поднимая голову и глядя в лицо своего темноволосого возлюбленного.

— Лиэ, солнышко мое… — Тай склонился и прильнул к губам Лиэта.

Это был тихий вечер. Прекрасный вечер, наполненный лунным светом, песней лебедей, плававших неподалеку, стонов двух юношей, сплетенных в страстных объятиях, звуками их любви и сбивчивого дыхания. И ничто не предвещало беды, которая должна была случиться на следующий день.

— Соболезную, мой лорд… Мы нашли тело вашего сына в овраге в подлеске. Он упал с лошади, перелетев через ее голову, и свернул себе шею, — отводя глаза, пробормотал мужчина. Крестьяне, столпившиеся за его спиной, были мрачны и угрюмы, а некоторые откровенно плакали. Сына своего лорда, юного Лиэта, все любили безмерно за его солнечный нрав, любознательность, открытость и приветливость.

Тело молодого человека нашли в овраге в неестественном для него положении. Брошенный, словно сломанная кукла, он вызывал чувство мрачного ужаса.

Погиб в расцвете лет, такой юный, такой прекрасный, такой… живой. Погиб… такой нелепой смертью, не успев насладиться всеми прелестями жизни, ведь у него все было впереди!

Его возлюбленного — Тая — нашли в тот же вечер повесившимся на дереве.

Айлин лежал под Себастьяном, судорожно сжимая и разжимая кулаки. Из уголка его глаза скатилась маленькая, едва заметная слезинка. Он задышал глубоко и учащенно, стараясь сдержать рыдания, подступившие к самому горлу. Какая нелепость! Он не позволял себе вспоминать о прошлой жизни почти полтора века! И тут… Прикосновения этого смертного пробудили в нем горько-сладкие воспоминания, и глухая боль тут же разрослась в груди. Почему, почему?! Он больше не живой, но как же больно, горько и обидно за такую несправедливость! Беспомощный всхлип вырвался из горла, Айлин зажмурился и вдруг услышал мерный стук. Губы Синдарилла легко коснулись его щеки, впитывая маленькую соленую каплю, и едва слышный шепот раздался над самым ухом:

— Тише, Айлин, тише… Я же рядом, солнце…

Синие глаза широко распахнулись, и юноша уставился на него с непередаваемой смесью ужаса, горечи, обиды и ошеломления.

— Та… Син… — вырвалось у него хрипло.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Он ожесточенно замотал головой.

Нет, нет! Этого не должно быть, это не может происходить!

Он открыл рот, чтобы начать протестовать, но мягкие, ласковые губы накрыли его собственные во второй раз, и он забыл обо всем на свете, утонув в волне воспоминаний, нахлынувших вновь. Солнечный свет, ночная тишь, звуки полуденного дождя, ласковый шепот Тая, его сильные руки и нежные губы, прикосновения шелковой травы к обнаженной коже, приятная, желанная тяжесть его мускулистого тела, и мир завертелся перед глазами, и стоны рвутся с губ…