Не зная, что делать, Максимус стоял возле входа, чуть растерянно наблюдая за хозяином. В гневе Август ударил ногой медный треножник так, что тот упал, да еще и откатился с жалобным гулким звоном, рассыпая по полу сухие травы благовоний. Юноша всегда был щедр на проявление негативных эмоций, но таким беснующимся Максимус видел его впервые.

— Господин… — осторожно произнес мужчина. — Можно мне заговорить?

— Что ты хочешь, Максимус? — обернувшись, рявкнул тот.

— Отчего вы злитесь на отца?

Август уставился на него налитыми бешенством глазами так недоверчиво, что раб поспешил пояснить:

— Я ведь и раньше выступал на Арене. Смогу продержаться несколько боев и снова приступить к своим обязанностям. Ведь вы не хотели бы, чтобы ваш отец навлек на себя гнев царя?

— Я плевать хотел на отца! — почти заорал Август, мечась по комнате, точно пойманный в ловушку зверь. — И на Леонида тоже, — уже спокойнее добавил он, повернувшись к нему. — Меня бесит, понимаешь, бесит тот факт, что кто-то посмел посягнуть на мою собственность!

— Думаете, царь снова захочет вернуть меня на Арену? — тихо спросил Максимус.

— Пусть только попробует, — прошипел Август, уставившись невидящим взглядом перед собой и неосознанно сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев. — Мне пришлось семь лет ждать, чтобы заполучить тебя, и, если он осмелится нарушить свое обещание, я перережу ему глотку. Пусть не думает, что может распоряжаться тем, что мне принадлежит, после того как сам от этого отказался.

— Господин… — Максимус удивленно воззрился на него, не находя нужных слов. Немой вопрос застыл в темно-карих глазах. Получается, Аврелий с двенадцати лет наблюдал за тем, как он бьется за жизнь на Арене? С самого первого поединка?

Август, очнувшись, посмотрел на него и вдруг усмехнулся.

— Что, мой бесстрашный гладиатор? — с усмешкой произнес он, чуть склонив голову набок. — Думаешь, я взял тебя из прихоти?

Юноша неторопливо приблизился к нему, и Максимус обнаружил, что не в силах отвести взгляд от прекрасного в своей наготе, гибкого и поджарого тела, покрытого золотистым загаром. И для Августа это не осталось незамеченным. С иронией вскинув тонкую черную бровь, он смотрел откровенно насмешливо, как бы спрашивая: нравится то, что ты видишь, гладиатор?

Подойдя совсем близко, почти вплотную, так, чтобы Максимус ощутил жар его разгоряченного тела, Август поднял руку, как будто намереваясь обнять, и его пальцы обманчиво мягко вплелись в волосы на затылке мужчины, заставляя наклониться. Несмотря на то что Август был довольно высоким, воин возвышался над ним на целую голову.

— Максимус, Максимус, — почти прошептал юноша неожиданно хрипло, на какое-то мгновение снимая маску высокомерного, жестокого господина. — Я так долго ждал, когда ты потерпишь поражение на этой проклятой Арене. Знаешь, может быть, для тебя оно было единственным и оттого самым горьким, но для меня это было триумфом.

— Потому что ты смог потребовать меня у басилея за заслуги отца перед ним? — ровно спросил Максимус.

— Верно, — выдохнул Август ему в губы и вдруг резко отстранился. — Ты жалеешь? — Теперь его голос снова был обыденно холодным и безразличным.

— Нет.

Неожиданно даже для самого себя опустившись на колени, Максимус взял его за руку и поднес тонкую аристократичную кисть к губам. Хотя Август никогда не пренебрегал тренировками, его ладони были гладкими и нежными, как и подобает знатному патрицию, словно юноша в жизни не держал меча, и это его восхищало.

Август посмотрел на него с легким удивлением.

— Я не ждал, что всегда буду побеждать, — негромко сказал Максимус. — Когда-нибудь я бы потерпел поражение, так оно и вышло. Только я не думал, что останусь при этом в живых. Могу ли я жалеть, что сохранил жизнь? Мало того, мне оказана честь служить тебе, господин.

Максимус смотрел на своего юного хозяина с таким неприкрытым восхищением, что по телу Августа невольно прокатилась волна дрожи.

— Почему для тебя это честь? — от волнения тихо спросил он.

— Потому что заслужить твою привязанность и вызывать в тебе желание… Какие угодно желания, дорогого стоит, — недрогнувшим голосом ответил Максимус, пытливо заглядывая в васильковые глаза в ожидании: опровергнет Аврелий эти слова или подтвердит?

Август не сделал ни того, ни другого. Мягко высвободив руку, он прижал ладонь к щеке гладиатора и холодно улыбнулся. И разительный контраст между нежностью прикосновения и холодностью взгляда впился в сердце Максимуса стальной иглой.

— Мне нравится твое бесстрашие и дерзость, — усмехнулся Август, неторопливо водя большим пальцем по его губам. — А теперь раздевайся и помоги мне искупаться.

Комментарий к

**Таблинум** — кабинет хозяина, где он хранил деловые бумаги, семейный архив, официальные документы, семейные записи и портреты предков.

**Басилеи** — обычное именование спартанских царей в повествовательных источниках (др. греч. βᾰσῐλεῖς), то есть, собственно, «цари», «правители».

**Плебей** — население Древнего Рима, первоначально не пользовались политическими правами в отличие от патрициев.

**Кубикула** — спальня, несколько таких помещений окружали атриум и перистиль.

========== Часть 4 ==========

Когда царь узнал о том, что сын его бывшего военачальника изъявил желание участвовать в показательном бою перед именитыми гостями из Афин, то, вопреки ожиданиям Децима, не только не отказался от своего намерения выпустить на Арену Максимуса, но и приказал выставить против обоих еще больше противников.

Благородный патриций не находил себе места от бессильной ярости: лишиться наследника, пусть и такого, как Флорентий, не входило в его планы. Флорентий был неуправляемым, неконтролируемым наглым юнцом. Децим воспитывал его один: жена скончалась при родах, поэтому Август совершенно не знал мать. Можно сказать, что он вообще рос без родителей, потому что почти все его детство отец провел на войне. Только недавно он ушел в отставку, но к тому моменту налаживать отношения с сыном было уже поздно: Флорентию исполнилось пятнадцать. Три года они промучились под одной крышей, Децим пытался хоть как-то общаться с ним и завоевать авторитет, но добился только еще большей отчужденности. Август был с отцом вежлив настолько, насколько позволяло его настроение, и терпел ровно столько, сколько мог вытерпеть в принципе.

Единственное, в чем сошлись отец и сын, — в воинском искусстве. Флорентий еще с раннего детства, как и всякий спартиат, проявлял неуемный интерес ко всему, что касалось оружия, а потому стал охотно учиться у наставников, которых ему нанял Децим, и более чем преуспел в этом к своим девятнадцати годам. Бывший военачальник Спарты мог по праву гордиться таким сыном, если бы не одно «но»: его женоподобный облик раздражал так, что от одного только вида этого стройного мальчишки его тошнило. Эти узкие плечи и талия, тонкие руки, нежные черты лица, большие глаза с длинными девичьими ресницами и развратно полные губы вгоняли Децима Аврелия в глубокое уныние. Он очень жалел, что в свое время, вместо того чтобы жениться на вольной дочери своего народа, крепкой и воинственной спартанке, решил взять в жены изнеженную и хрупкую фиалку — девушку-афинянку из знатной семьи, равной ему по положению и богатству. Вот и получилось теперь… Что получилось. Нетипично светлый и белокожий для спартиата, Флорентий отличался также излишней стройностью и изящностью фигуры, унаследовав эти черты от покойной матери. Радовало только одно: внешность сына была лишь красивой оберткой, и нежный мягкий шелк прятал настоящую сталь. Только это позволяло гордому спартиату смириться с таким наследником.

Может быть, еще и поэтому, чувствуя такое негативное отношение отца к своей внешности, Флорентий отвечал ему тем же, и его привязанность к нему заканчивалась на холодной вежливости.

Вот и сейчас, сидя в ложе для знати, Децим с заледеневшим бесстрастным лицом, искусно пряча свои истинные эмоции, как и положено высокородному патрицию, наблюдал за тем, что происходило внизу на горячем песке Арены. О, он тревожился за жизнь сына только по одной причине: лишаться наследника в таком возрасте ему не хотелось, слишком он уже стар для того, чтобы заводить и растить нового. Оставалось надеяться на воинское мастерство Флорентия.