Больше Максимус не рисковал спать ни с кем из домашних рабынь, намотав себе на ус, что господин очень ревнив, даже если не собирается брать его на свое ложе.

Примечания:

Илот — в древней Спарте земледельцы, находящиеся на промежуточном положении между крепостными и рабами.

Полемарх — в Древней Греции один из старших военачальников, которому была поручена забота обо всем, что касалось войны. В дальнейшем понятие полемарха относится к военачальнику, на которого возлагалось и ведение самой войны.

Мора — спартанское воинское подразделение тяжеловооружённой пехоты. В разное время численность моры составляла от 600 до 900 гоплитов. Командовал морой полемарх.

Гоплит — древнегреческий тяжеловооружённый пеший воин.

Гиперборея — в древнегреческой мифологии легендарная северная страна, место обитания народа гипербореев, людей с собачьими головами.

Латрункули — древнеримская игра шашечного типа.

Кифара — древнегреческий струнный щипковый музыкальный инструмент; самая важная в античности разновидность лиры.

Домус — дом-особняк или поместье городского типа.

Ретиарий — (лат. retiarius — «боец с сетью») — один из видов гладиаторов. Снаряжение этого гладиатора должно было напоминать рыбака, его вооружение состояло из сети, которой он должен был опутать противника, трезубца и кинжала.

Перистиль — открытый внутренний двор для личной жизни семьи. Окружен колоннами, поддерживающими крышу. В перистиле обычно находилось помещение для домашних богов — ларарий или сакрарий. Впрочем, их местоположение могло варьироваться.

Писцина — водоем в перистиле или фонтан (иногда несколько разнообразных сложных фонтанов).

Эриния — в древнегреческой мифологии богини мести, в римской мифологии им соответствуют фурии.

========== Часть 3 ==========

В центральном родовом домусе, где жил Децим Аврелий, отец Августа Аврелия, было гораздо больше слуг. Максимус с интересом наблюдал за реакцией своего господина на такое обилие рабынь, сновавших по всему дому, но Август вел себя безукоризненно сдержанно, даже, по своему обыкновению, не щурился в раздражении при виде очередной представительницы женского пола.

Август целеустремленно шагал в дальнюю часть дома, где находился таблинум* хозяина. Тот вызвал его еще вчера, желая поговорить, и сегодня вечером, совершая свою каждодневную прогулку по городу, юноша решил завернуть к нему.

Децим, однако, обнаружился не в своем кабинете, а в одном из личных триклиний*, где предпочитал обедать. На небольшом возвышении три софы располагались в форме буквы «п», а между ними стоял невысокий столик. На одной из кушеток и возлежал бывший военачальник царя Леонидиона.

В отличие от своего отпрыска, он был от природы жгучим брюнетом, но седина уже тронула его волосы. Суровое выражение не сходило с его загорелого лица, и такие же темно-синие, как у Августа, глаза смотрели прямо и тяжело. Нос с горбинкой, видимо сломанный когда-то, пересекал длинный неровный шрам от зазубренного лезвия. Вполне возможно, в той схватке, в которой он его получил, Децим мог лишиться и глаз.

— Флорентий, сын мой. — Кажется, мужчина был искренне рад видеть Августа.

Максимус был не в курсе их отношений, но напряжение между этими двумя чувствовал даже он. Казалось, будто Децим опасается своего сына, что выглядело очень странным.

Август едва заметно поморщился. Третьим именем его называл только отец, и ему это определенно не нравилось. Он холодно кивнул, снимая темно-синюю бархатную накидку, кинул ее на свободную софу и сел. Максимус остался стоять позади него.

— Давай сразу к делу, — сказал младший Аврелий. — Что случилось? Ты никогда не зовешь меня из праздности.

— Разве я не мог просто соскучиться по сыну и узнать, как у него дела, чем он живет?

— Нет.

— Хорошо. — Децим вздохнул и тоже принял сидячее положение, а потом внезапно обратился к рабу: — Максимус, сходи на кухню, пусть нам принесут закуски и вино.

Максимус не тронулся с места. Он не собирался подчиняться другому патрицию, будь тот хоть самим царем, потому что принадлежал одному только Августу. Но еще он знал, что если сейчас хоть шелохнется, то дома Август снова его выпорет. Нет, конечно, суровое наказание не страшило его, скорее наоборот, но куда хуже могло оказаться иное: господин будет терзать его своим безразличием и игнорировать. Максимус ненавидел, когда хозяин не замечал его, и в такие моменты чувствовал себя предметом интерьера. Вообще-то рабы таковыми и являлись, разве что выполняли чуть больше функций, но Август никогда не относился к нему так. Да, он приказывал, обращался с ним так, как и подобает с бесправным слугой, но вместе с тем в каждом его взгляде, жесте и слове, обращенном к Максимусу, скользило странное отчужденное участие, заставлявшее воина испытывать такое чувство, будто он для него нечто большее, чем просто очередной бессловесный раб. Оно выражалось в том, что, даже если Август не смотрел на него, не видел его, вообще не был рядом или же занимался своими делами, он остро ощущал внимание хозяина, прикованное к себе. И где бы Максимус ни находился, чем бы занят ни был, казалось, будто Аврелий следит за ним и точно знает о каждом его шаге. А когда Август злился и хотел проучить его, то это участие исчезало, и вместо него возникала гнетущая пустота.

— Максимус? — Кустистые брови старшего патриция хмуро свелись к переносице. Кажется, Децим искренне испытывал недоумение от того, что ему приходится повторять приказ. Словно забыл, что Максимус — собственность лишь его сына.

Воцарилась неловкая пауза, и только Август сполна насладился ею, прежде чем спокойно и холодно напомнить:

— Не Максимус, а Максимиллиан. Максимус этот раб только для меня, отец. И только я имею право им распоряжаться. Прикажи какой-нибудь своей рабыне, пусть она и принесет закуски с вином. А теперь к делу.

Децим нахмурился еще больше, но ничего на это не сказал. Кивнул и заговорил сухим деловым тоном:

— Царь желает, чтобы Максимиллиан снова принял бой на Арене. Приедут гости из Афин, чтобы подписать некий договор. Чтобы их развлечь, Леонидион хочет выпустить на арену лучших из лучших. Твой Максимиллиан был одним из них. Ему в противники, помимо еще нескольких гладиаторов, хорошо показавших себя, достанутся звери.

— Максимиллиан теперь принадлежит мне. — Голосом Августа можно было закалять мечи. Впрочем, он и сам был словно острый клинок сейчас — режущий и стальной. — И если Леонид хотел привлечь его для поединка на Арене, то должен был обратиться ко мне.

— Ты еще слишком молод для всех этих политических дрязг, — возразил Децим. — Поэтому было разумно спросить меня, как твоего отца. И я дал согласие.

— Что?

Снова возникла очень неприятная вязкая тишина. Отец и сын сверлили друг друга ледяными взглядами, но Децим не выдержал первым и отвернулся.

— Послушай, Флорентий, ты же понимаешь, я не мог отказать басилею*. Даже если бы он поговорил с тобой, ничего бы не изменилось.

— Ты прав, — с холодной яростью в голосе ответил Август. — В одном. Отказать царю нельзя. Но изменить кое-что в моих силах. Передай Леониду, что Максимус не будет сражаться один.

Разгневанно сверкнув глазами, Август резко встал и направился к выходу.

— Флорентий? — Децим тоже вскочил с кушетки. — Ты же не хочешь сказать, что выйдешь на Арену, как какой-то плебей*?!

— Выйду, — отрезал Август. — На пару с Максимусом. И заберу себе головы и противников, и львов, которых выпустят против нас. Все ли тебе понятно в моих словах, отец?

Назад они возвращались в гробовой тишине. Стремительно шагая по улице, Август тараном рассекал поток многочисленных прохожих. Максимус, видя такое его настроение, хранил молчание. Когда они оказались дома, Август сразу же направился в кубикулу* и принялся раздеваться. Сорвав с себя тогу так злобно, как будто хотел вообще порвать ее на лоскутки, он отшвырнул ее.