Добравшись до шкафа, я медленно выдвинул ящик и начал на ощупь копаться внутри. Саския пыталась скрыть панику, пыталась найти выход.
– Но я не один, – объяснил я. – Таких как я много. Я вижу их просящими милостыню на улицах, выпрашивающими еду в пабах, колющимися в подворотнях. Для них детство – это шрам, который никогда не заживет, и все же они пытаются ковылять дальше. Я прекращаю это ковыляние, Саския. Мисс Крисхольм говорит, что я – ангел.
Мои пальцы обхватили рукоять ножа для разделки мяса, но его кончик застрял в дальней стенке ящика. Приложив усилие, я его высвободил и опускал руку, пока лезвие не прижалось к бедру. Услышав звук за спиной, я обернулся. Эта способная довести до белого каления девица с поразительной скоростью открыла дверь и выкатилась наружу. Я выбежал в гостиную и обнаружил ее кресло у полок с архивами. Саския, наполовину вывалившись из кресла, сжимала в пальцах пачку невосстановимых пленок семьдесят восьмого года с талантами из шоу Фланагана и Аллена.
– Оставь их! – заорал я. – Ты не понимаешь!
Она повернулась ко мне с выражением расчетливой злобы на лице и подняла записи над головой. Если я нападу на нее сейчас, она наверняка их уронит.
– Почему ты убил этих людей? – просто спросила она.
На миг я растерялся. Она заслуживала объяснения. Я провел по острию ножа большим пальцем левой руки и вздохнул, когда плоть медленно расступилась, открывая дорогу боли.
– Я хотел исправить их прошлое. Дать им то, что может утешить. Тони Хэнкока. Воскресные обеды. «Семейных любимцев»[24]. Улыбчивых полицейских. Нормана Уиздома. Дать им свободу воспоминаний.
Должно быть, я был небрежен, и Саския заметила нож. Кассеты выскользнули из ее пальцев на пол. Не думаю, что хоть одна разбилась, но Саския прокатилась вперед, и несколько кассет хрустнули под колесами.
– Я не могу вернуть тебе прошлое, Саския, – сказал я и направился к ней, размазывая по лезвию кровь из пульсирующего болью пальца. – Сожалею, потому что мне бы этого хотелось.
Она закричала, вываливая на себя с полок кассеты и катушки, раскидывая их по ветхому ковру. Потом ухватилась за металлическую раму всего шкафа, словно пытаясь оторвать его от стены. Я стоял и смотрел, завороженный ее ужасом.
Услышав знакомый стук тяжелых ботинок, торопливо поднимавшихся по лестнице, я повернул нож и резко вонзил его в свою грудь. Это было рефлекторное действие, словно я все время собирался так поступить. Как я и предполагал, боли не было. Те из нас, кто страдал так долго, больше не испытывали боли.
Дневник, запись № 10, 16 ноября
И вот я сижу на скамье с чистой гибкой повязкой на животе. Щетинятся камеры с микрофонами. Передо мной двадцать испытующих лиц, и уже начали задавать по-настоящему глубокие вопросы.
Глупая полисменша, которая, не проявив и капли воображения, допрашивала меня в начале срока заключения, невероятно напоминала Ширли Абикар, австралийскую цитристку, роскошно сыгравшую роль возлюбленной Нормана в модной комедии 1954 года «К лучшему» – хотя критик «Вечерних новостей» счел их совместные сентиментальные сцены неловкими.
Думаю, мне понравится новая роль. Газеты дерутся за мою историю. Они уже сравнивают меня с Нильсеном и Сатклиффом, хотя я бы предпочел сравнение с Кристи или Криппеном[25]. Забавно, что все помнят имена убийц, и никто – жертв.
Если они хотят знать, я скажу все – пока они позволяют заодно рассказывать о прочих моих любимых вещах.
Мое прошлое безопасно.
Мое будущее известно.
Мое настоящее принадлежит Норману.
[1993]
Харлан Эллисон
Мефистофель в Ониксе
[26]
Редакторская работа тяжела, но кто-то должен ее делать. К несчастью, Рэмси, который является профессиональным писателем, пришел к выводу, что больше не может отдавать столько сил раскопкам в грудах присылаемых работ. Поэтому он пришел к неохотному выводу, что пятый том Best New Horror станет последним, в создании которого он примет участие в качестве соредактора.
Наше пятилетнее сотрудничество меня, без сомнения, радовало, и Рэмси великодушно остался неофициальным советником и хорошим слушателем в рамках серии на протяжении последующих лет.
На пятом томе в Robinson решили сделать полное переоформление книги. И слава богу. Новый, улучшенный логотип, раздельная обложка и великолепная графика Луиса Рея, которую подчеркивало частичное лакирование, – и книга, наконец, производила то впечатление, какого заслуживала. Также это привело к тому, что Carroll & Graf отказались от альтернативного издания в твердом переплете в пользу переоформленного массового издания в мягкой обложке. Это, наконец, вернуло циклу ощущение единства.
Общий объем книги составлял теперь больше пяти сотен страниц, «Предисловие» вышло на обычные двадцать пять, а «Некрологи» выросли до четырнадцати. В нашей последней совместной редакторской статье мы с Рэмси пустились в рассуждения о текущем состоянии цензуры по обе стороны Атлантики.
Заключение было таким: «До тех пор пока такие дискуссии могут раздуваться циничными средствами массовой информации, политиками-гипокритами[27] и плохо информированным общественным мнением, нам следует оставаться настороже. Слишком легко использовать книги и фильмы жанра ужасов в качестве козла отпущения для экономических и социальных провалов. Большинство разумных людей осознает, что фантастика есть только отражение жизни. Настоящие проблемы находятся где-то еще…».
За прошедшие пятнадцать лет не произошло ничего, что могло бы изменить это мнение.
Среди двадцати девяти отобранных для серии работ впервые оказался рассказ невероятно талантливого автора Терри Лэмсли, а также завоевавшая Британскую премию фэнтези работа Денниса Этчисона «Собачий парк». Собственно, мы с Рэмси посвятили книгу Деннису в связи с нашей с ним первой поездкой в Мексику несколькими годами ранее, в ходе которой Деннис играл роль неустрашимого проводника.
Выбрать историю, достойную представлять этот том, было просто.
Харлан Эллисон известен тем, что с ним порой сложно работать. И тем не менее, сталкиваясь с этим человеком по работе на протяжении нескольких лет, каждый раз я находил его исключительно приятным и доброжелательным. Собственно, когда речь заходит о публикации его работ, он – совершенный профессионал, а это качество редакторы всегда ценят.
В то время завоевавшая премию Брэма Стокера повесть «Мефистофель в ониксе» была одной из самых объемных работ, написанных Харланом в последние годы. Кроме того, она, безо всяких сомнений, была и самой сильной…
Один раз. Я переспал с ней только один раз. Мы были друзьями одиннадцать лет – и до того, и после, – но это было одной из таких странных штук, одним из этих безумных порывов: два человека, наедине, в канун Нового года смотрят взятую напрокат кассету «Братьев Маркс». Просто чтобы не пришлось выбираться с толпой идиотов, гудеть, притворяться, что хорошо проводим время, хотя на деле мы всего лишь напивались бы, улюлюкали, блевали на слишком медленных прохожих и тратили больше денег, чем могли себе позволить. И мы выпили слишком много дешевого шампанского, и слишком часто падали с дивана, смеясь над Харпо. Слишком часто оказывались на полу одновременно. И вот уже наши лица оказались слишком близко, моя рука у нее под юбкой, а ее – у меня в штанах…
Но это случилось всего лишь один раз, ради всего святого! Превращать случайный, ни к чему не обязывающий секс во что-то грандиозное! Она знала, что я вмешиваюсь в чужие сознания, только когда нет никакого иного способа добыть бакс. Или я забывался и делал это в момент человеческой слабости.