1998 год. Год Питера Страуба. Мне особенно приятно, что я был связан с подготовкой антологии, в которую вошел его рассказ. Еще в семидесятые годы я старался протолкнуть его произведения в серию New Terrors, но, как и истории Эллисона и Бёрджесса, они не показались привлекательными для редакторов. В основу своего рассказа «Мистер Треск и мистер Тумак» Страуб положил сюжет повести Германа Мелвилла «Бартлби». В 1957 году это произведение было напечатано в антологии издательства Faber & Faber, о которой я уже упоминал. Этому предшествовало редакторское пояснение, что этот текст вряд ли можно отнести к жанровым. Я бы согласился с этим определением, но это не отменяет важности прочтения «Бартлби» для понимания произведения Страуба. Когда Питер писал свой роман «Парящий дракон», он попытался охватить все многочисленные грани ужасов, но, прочитав этот рассказ, вы поймете, что он не исчерпал своих творческих способностей. Этот рассказ – наиболее страшная вещь, которую написал Страуб.
1999 год. Тим Леббон разрушает основы нашего мира, в лучшем смысле этого слова. Наилучшие произведения жанра внушают благоговейный страх, и произведение «Белый» определенно из таких. Объединение психологической заостренности и самых сильных страхов современности является значительным достижением и не в последнюю очередь складывается из сбалансированности прозы и верной интонации. Это работа писателя в расцвете сил (но позвольте мне добавить, что Тим и сейчас все еще находится в этом состоянии). Кроме того, этот текст демонстрирует, что формат небольшой повести идеально подходит для жанровых произведений.
Следующий год. До этого года мы знали, что «Обратная сторона полуночи» – унылая мелодрама, снятая Чарльзом Джэроттом по одноименному роману Сидни Шелдона. Где же был Дуглас Сирк[7], когда мы так в нем нуждались? 2000 год принес нам имя Кима Ньюмана, который разрушил наши представления об этом. Несмотря на мои прошлые жалобы, связанные с вампирскими мотивами, я с большим удовольствием прочитал произведение Кима на эту тему. Не только в этом произведении он показывает, что модернизм и ужасы не являются взаимоисключающими явлениями. У него много изобретательной и веселой работы с текстом, но, несмотря на остроумную альтернативную версию нашего мира, ему удается передать реальное ощущение зла. Он также создает фильм-на-бумаге, который читатель хотел бы видеть почти так же, как восстановленных «Великих Эмберсонов». Возможно, что сохранившиеся кадры вы можете найти на одном из изданий фильмов Уэллса от Criterion[8].
2001 год – год Кларка, Кубрика и Элизабет Хэнд. Несмотря на название, вызывающее аллюзии, «Желтокрылая Клеопатра Бримстоун» не кажется таким уж фантастическим произведением поначалу, но оно хранит в запасе магию. Постепенно эта магия прорастает из куколки реализма, чтобы показать свою чудесную природу в россыпи богатых образов, которыми наполнены ее поздние работы (фантастические во всех смыслах). Они одновременно реалистичны и волшебны, но таков уж этот автор.
2002 год подарил нам знакомство с Джо Хиллом. «Призрак двадцатого века» комбинирует в себе вещи одновременно ужасающие и пронзительные, и это сочетание слишком редко встречается в нашем жанре. Его призрак наполнен любовью к кино, но в равной степени является воплощением потери и тоски. Финал, где сводятся все линии рассказа, искусный и трогательный. Краткость и набор приемов совершенно типичны для автора. Именно этот рассказ дал название первому авторскому сборнику Джо. Книга была справедливо расценена как значимый дебют и важный вклад в область жанра ужасов, хотя некоторые комментаторы отмечали, что успех был больше, чем автор того заслужил.
В 2003 году увидел свет авторский сборник Марка Сэмюэльса – впрочем, это давно должно было произойти. Заглавное произведение книги – рассказ «Белые руки». Во вступлении к его следующему сборнику «Глипотех» я сделал все возможное, чтобы отметить мастерство автора в жанре городских странных историй (форма, которую я бы предложил отличать от других видов городского сверхъестественного ужаса). Его можно назвать британским Лиготи, что абсолютно не подразумевает никакой имитации. Как и у этого автора, чувство страха в работах Марка уходит корнями в его философию и эстетику ужасов – в итоге эти три элемента образуют единое, необычайно тревожное целое. В произведении можно найти отдаленные отголоски творчества Лавкрафта и более явные (в именах персонажей) – произведений М. Р. Джеймса; кажется, они слышны в собственном кошмаре автора.
Следующий, 2004, год прошел под знаком превосходной повести Лизы Таттл «Моя смерть» (или, так как она появляется внутри самого повествования, можно не ставить кавычки – Моя Смерть). Я не одинок в игре с фразой, которая означает гораздо больше в самой истории. Насколько это повествование является обескураживающе личным? Хотя здесь есть слабый флер «Писем Асперна» (нет, не «Письма с кормы», как хочет исправить автоматическая проверка орфографии[9]), история совершенно авторская. Она олицетворяет собой тот вид тонкого беспокойства, который мы редко встречаем в художественной литературе со времен Роберта Эйкмана и Уолтера де ла Мара, но этот текст не мог бы быть написан ни одним из них. Это история неловкости – для которой еще следует изобрести определение – сохраняет свою глубокую двусмысленность до самого конца. Как и Лиза, оставлю загадку вместо каких-либо объяснений.
В 2005 году мы отмечали возвращение Клайва Баркера к жанру «хоррор». Но эта история не так проста, как кажется. Задолго до выхода «Книги крови», принесшей ему славу, он писал весьма интересные рассказы. Многие из рассказов «Книги крови» по сути фантастические, но в равной мере можно сказать, что часть его поздних вымыслов – «Сотканный мир», «Каньон Холодных Сердец» – уходит корнями в хоррор. «История Геккеля» соединяет в себе две формы уникальным авторским образом: остроумная, пугающая эротика и сложная философия рождают богатую пищу для воображения. Стоит отметить, что, несмотря на живость его образов, Клайв гораздо более сдержан, чем многие из его подражателей. Чему им и следует поучиться!
2006 год. Глен Хиршберг. В некотором смысле рассказ является типичным для него: непосредственность и живость деталей, психологическая острота. В предисловии к его первому сборнику «Два Сэма: истории о призраках» я писал: «В свою работу он привносит завидные навыки: стилистическую точность, которая подходит для языка любви, верное видение персонажа и моменты, которые определяют его мотивы или точно рассказывают о нем, глубокое понимание не только антуража, но и того, как свет и времена суток меняют его настрой. Это и есть смысл той «призрачности», что ставит его в ряд с лучшими современными авторами». Все это в полной мере относится к рассказу «Улыбка дьявола». Совершенно ничего в его первых строках не готовит нас к явному ужасу, он накапливается постепенно и коварно. Это ощущение морской тайны и кошмара достойно Ходжсона, и обладает силой настоящего мифа. Забудьте о Дейви Джонсе, существа Хиршберга более реальны и незабываемы.
2007 подарил мне возможность вновь подтвердить мой старый афоризм (не следует путать с «Пилой»[10]), что многие из величайших историй ужасов заставляют читателя благоговеть или ощущать интенсивное переживание таинственного и устрашающего божественного присутствия: таковы шедевры Мейчена, Блэквуда, Лавкрафта – среди многих прочих, чьи имена приходят на ум. «Церковь на острове» Саймона Курта Ансворта продолжает эту почетную традицию. На протяжении многих десятилетий Стив поддерживал много новых авторов. Я предсказываю, Ансворт не такой, как многие, и я желаю ему успешной карьеры.
2008 наступает, и мы называем человека, ответственного в значительной степени за тот вал литературы, из которого мы в итоге выловили так много сокровищ. Я вспоминаю моего агента Кирби Макколи, убеждавшего меня ознакомиться с романом нового писателя, на Хэллоуин в Нью-Йорке, в 1976 году. Я до сих пор помню книгу издательства «Сигнет» с загадочной обложкой – глянцево-черная, без названия и автора, просто оттиск лица и маленькая капля крови в углу рта, она до сих пор стоит на моей полке[11]. С тех пор и до сегодняшнего дня со мной Стивен Кинг, уже не молодой бунтарь, а пожилой человек (я с полным правом могу это говорить, будучи более чем на год старше). Этот рассказ отражает в себе одну из его черт, которую слишком редко отмечают: готовность затрагивать темы, которые трудны или неудобны для читателя (и, я подозреваю, что и для автора тоже). «КлаТбище домашних жЫвотных» первым приходит на ум, название же некоторых из его книг – «Мизери», «Безнадега» – это вызов, брошенный аудитории, чтобы столкнуть ее с трудностями, с которыми столкнулся сам автор. В рассказе, вошедшем в антологию, он переносит вездесущий современный страх из глубин нашего сознания в антураж загробной жизни с типичной неподражаемой мрачностью (хотя многие пытались скопировать эту манеру). На все это ему понадобилось менее 4000 слов. А что за название! Он по-прежнему на пике своего таланта и еще долго будет находиться там.
