Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

После его ухода я объяснил Саскии, что приводить в дом мужчин, неважно, насколько хорошо ей знакомых – совершенно непозволительно. И ей хватило наглости развернуть кресло и обозвать меня старомодным!

– Что, черт побери, ты имеешь в виду? – спросил я.

– Стэнли, это нездорово – окружать себя вот этим всем, – пояснила Саския, жестом указав на расставленные в алфавитном порядке аудио- и видеокассеты и катушки, заполнявшие полки позади нас. – Большинство этих людей давно умерли.

– Шекспир давно умер, – ответил я. – А люди его все еще ценят.

– Но он писал пьесы и сонеты бесконечной красоты, – настаивала она. – А люди, которых ты слушаешь, просто работали комиками. Стэнли, это мило – коллекционировать вещи, но эти вещи никогда не предназначались для того, чтобы их воспринимали всерьез. Нельзя строить на них свою жизнь.

Тембр ее голоса меня раздражал, чего я не замечал прежде. Она самодовольно откинулась в кресле, и на секунду мне захотелось ее придушить. Думая об этом, я чувствовал, как мое лицо неуклонно краснеет.

– Почему нельзя ценить этих людей? – крикнул я, подбежал к полкам и достал несколько любимых лент. – Большинство из них вели грустную жизнь, наполненную трудностями и болью, но они вызывали у людей смех – во время войны и последовавших за ней лет суровой экономии. Они прошли через бедность, болезни и муки. Все включали радио, чтобы их услышать. Они помогали людям выжить. Они дарили стране счастливые воспоминания. Почему бы не помнить их за то, что они сделали?

– Хорошо, Стэнли. Извини – я не хотела тебя расстраивать.

Она протянула руку, но я ее оттолкнул. Только тогда я заметил, что мои щеки мокры, и отвернулся, стыдясь. Только подумать, меня довели до такого состояния, заставили защищаться в моем собственном доме – и сделала это женщина, да еще прикованная к инвалидной коляске.

– Наверное, сейчас не лучшее время об этом говорить, – сказала Саския. – Но я покину Лондон раньше, чем предполагалось поначалу. Точнее, я уеду домой завтра. Обследования не заняли столько времени, как думали доктора.

– Но каковы результаты? – спросил я.

– Они уже составили список рекомендаций и отправят его моему семейному врачу. Он примет решение, какое лечение необходимо.

Я поспешно взял себя в руки и издал ряд подобающих вежливых звуков, выражавших разочарование ее скорым отбытием. Но внутри частичка меня ликовала. Понимаете, я наблюдал за ее руками, лежавшими на подлокотниках кресла. Они дрожали.

И она лгала.

Дневник, запись № 9, 2 ноября

Мне нужно многое рассказать.

После вечерней ссоры мы оба понимали, что достигли нового уровня в наших отношениях. Игра началась. Саския отвергла примирительную чашку чая и укатилась прямиком в спальню, неслышно заперев за собой дверь. Я знаю это потому, что пытался открыть ее в два часа ночи и слышал в темноте, как у Саскии перехватило дыхание в тот момент, когда я повертел ручку.

Я вернулся в спальню и принудил себя там и оставаться. Мы лежали в кроватях, не сомкнув глаз от тревоги, и ночь тянулась медленно. Утром я ушел рано, чтобы мне не пришлось обмениваться с Саскией лицемерными любезностями за завтраком. Я знал, что к тому времени, как вернусь домой, ее уже не будет. И это, думаю, устраивало нас обоих. Я не обманывал себя: она была опасной женщиной; слишком независимой, слишком свободомыслящей, чтобы стать моим другом. Мы могли быть только врагами. И я для нее был опасен. Я наслаждался ее обществом, но теперь она окажется в безопасности только вдали от меня. К счастью, я никогда больше ее не увижу. Или так мне казалось – поскольку тем вечером все изменилось со скоростью наступающего будущего.

О, как все изменилось.

Утром по прибытии на работу я обнаружил короткую записку, призывавшую меня в кабинет начальника. Естественно я предположил, что мне – наконец-то – собираются объявить о повышении. Представьте себе мое потрясение, когда в ходе пятиминутной беседы выяснилось, что я вовсе не получу должности – меня увольняли! У меня «не складывалось» с новыми сотрудниками, и, поскольку отдел «оптимизировался», они меня «отпускали». В зависимости от моей реакции на новости, они готовы были выдать мне щедрое выходное пособие – при условии, что я уйду сразу, чтобы они могли тут же приняться за «производственные изменения».

Я не стал жаловаться. Подобное происходило много раз в прошлом. Я «не вписываюсь». Это просто факт, я говорю это не с целью добиться сочувствия. Интеллект – всегда помеха популярности. Я принял деньги. Расстроившись, но одновременно радуясь избавлению от подлых коллег, я отправился домой.

К тому времени, как я добрался до парадной, пошел сильный дождь. Подняв взгляд, я с удивлением увидел сквозь ветви темных платанов свет в окнах. Потом я понял, что Саския полагалась на организованный советом транспорт, и, поскольку совет никогда не был в состоянии назначить конкретное время, все еще находилась дома.

Я знал, что придется выжать самоконтроль досуха, чтобы и дальше вести себя как полагается вежливому и цивилизованному человеку.

Поворачивая в замке ключ, я внезапно услышал внутри звуки ударов.

Резко распахнув дверь, я прошел в гостиную и обнаружил, что там никого нет. Звуки исходили из моей спальни. Чувствуя, как в груди поднимается волна оцепенения, я на цыпочках прошел по коридору, старательно избегая скрипучих досок.

Я медленно встал на пороге. Саския в своей коляске оказалась на противоположном конце комнаты, спиной ко мне. Дверцы гардероба были широко раскрыты, и она смогла вытащить на пол один из тяжелых массивных ящиков. Каким-то образом почуяв, что я стою позади, она развернула кресло. На ее лице застыло выражение глубокой тревоги.

– Что ты сделал с остальными? – тихо спросила она дрожащим голосом.

Она вытащила из мешков несколько освежителей воздуха, и в комнате воняло лавандой.

– Тебе нельзя сюда заходить, – объяснил я так спокойно, как только мог. – Это моя личная комната.

Я вошел и закрыл за собой дверь. Саския подняла глаза на картинки, пришпиленные к стенам вокруг. Блеклая монохромность фотографий тысяч знаменитостей, казалось, вбирает свет.

– Саския, ты же умная девушка. Современная девушка. Но в тебе нет почтения к прошлому.

– Прошлому?

Она смахнула упавшие на глаза тонкие волосы, и я увидел, что Саския вот-вот разрыдается.

– Какое отношение прошлое имеет к этому? – она пнула пластиковый мешок и тот упал на бок, вывалив на ковер гниющие человеческие останки.

– Абсолютное, – ответил я, сделав шаг вперед. Я не нападал, мне просто нужно было добраться до шкафчика у кровати. – В прошлом все было на своем законном месте.

– Я знаю о твоем прошлом, Стэнли! – крикнула Саския и крутанула колеса коляски, прижавшись спиной к гардеробу и отвернувшись от вонючей массы. – Сестра Кларк мне все рассказала.

– Что рассказала? – искренне удивившись, я остановился. Сестра Кларк едва со мной разговаривала.

– Я знаю, что с тобой случилось. Вот почему я здесь.

Она расплакалась и вытерла нос тыльной стороной руки. Мешок осел, и из него что-то выпало, непристойно булькнув.

– Она говорит, у тебя было просто ужасное детство. Сексуальное насилие, жестокость. Каждый день ты жил в страхе. Прежде чем власти вмешались, отец тебя почти убил. Не понимаешь? Вот почему ты так одержим такими вещами, этой ерундой. Это как болезнь. Ты просто пытаешься снова привести все в порядок.

– Это чертово вранье! – закричал я. – Мое детство было идеальным. Ты придумываешь!

– Нет, – она потрясла головой, роняя сопли. – Тогда, в первую ночь на кухне, я видела знаки. Сигаретные ожоги на твоих руках. Порезы, такие глубокие, что шрамы никогда не зарастут. Я подумала, что знаю, что ты чувствовал. Что это похоже на меня. Постоянно отпихивают, всегда все выше тебя, постоянно боишься. Я не ожидала ничего подобного. О чем ты думал?

– Ты уверена, что не понимаешь? – я снова двинулся к шкафу. – Я такой человек, которого никто не замечает. Я невидим, пока на меня не укажут. Я живу в своем мире. Я даже не ординарный, я ниже этого.

28
{"b":"581738","o":1}