Отливаю и снова опираюсь лбом о холодную кафельную плитку.

А потом уже ночь, и из леса надвигается туман, проглатывая улицы, машины и целые дома.

Сильва закрывает "Северянку".

А потом спрашивает: "Идем ко мне или к тебе?".

А я говорю: "Можем и ко мне. Ближе, а оно холодно".

Мы закуриваем. Сильва кашляет.

А потом спрашивает: "Ты серьезно был на Народном?".

А я говорю: "Ну".

А она говорит: "Я тоже там была".

А я говорю: "Где?".

А она говорит: "Ну, там, на Народном".

А я говорю: "В смысле: тогда?".

И Сильва говорит: "Ну, тогда".

А я гляжу на нее, а она глядит на меня.

Шрамы

Вместе они садятся в лифт. Она спрашивает, какой этаж, а он говорит, что на самый верх. Нажимает кнопку. Лифт всегда чуточку проваливается, прежде чем тронуться вверх. Лампа дневного света жужжит и мигает. Они глядят друг на друга. Он напирает на нее своим телом и целует ее. Она позволяет себя целовать. И это именно она где-то на половине высоты ночного подъезда нажимает на кнопку остановки. Лифт покачивается и останавливается.

Он расстегивает ей брюки. Она позволяет расстегнуть себе брюки. Расстегивает брюки ему. Делает ему это рукой. Он ее поворачивает. Напирает на нее сзади. Напирает на нее и прижимает ее к стене лифта. Потом напирает еще сильнее. Лифт трясется.

Она стонет. Кусает его руку. Ему приходит в голову, что она уж слишком быстрая. Нажимает на кнопку, и лифт едет наверх.

Она кончила. Нажимает на кнопку, и лифт снова едет вниз. Она опускается на колени и берет в рот. Теперь уже он нажимает кнопку. Ему приходит в голову, что она хороша, хотя разменяла пятый десяток. А может она хороша именно потому, что уже разменяла пятый десяток. Молодые девицы трахаться не умеют. Ему приходит в голову, что молодые девицы так никогда и не получили урока относительно траха. Лифт едет наверх. Он кончил.

А потом они лежат в кровати, и ему хочется, чтобы она снова взяла в рот. Ей приходит в голову, что все мужики этого хотят. И еще, что все мужики охотнее всего только бы и совали кому-нибудь в рот, если бы только было кому. У нее появляется страшное желание секса как раз в тот момент, когда он кончает. А когда она ему говорит, что она хочет секса, он ей отвечает, что все ясно, через минутку. И ей приходит в голову, что так говорят все мужики, когда уже не могут.

А потом они только лишь лежат рядом друг с другом на кровати. А он на мгновение засыпает. Ей приходит в голову, что все мужики после того на миг засыпают.

Она идет в туалет. Но на унитаз не садится. На полу валяются газеты. На стенке жужжит электросчетчик.

Потом осматривает его небольшую квартиру. В кухне урчит старый русский холодильник. Внутри колбаса, огурцы, пиво и обычная горчица. Она берет кусочек колбасы, макает ее в горчице.

В комнате стоит большой книжный шкаф. Она берет несколько книжек в руки. Войны, сражения, командиры. Швейк и Библия. Сама она уже не может и вспомнить, когда читала какую-либо книгу.

Чтение никогда ее не увлекало, предпочитала ходить в кино и танцевать. Рядом висит старый киношный плакат.

Полуголый Жан-Клод Ван Дамм в боевой позе, с поднятыми вверх кулаками. Ну так, думает она.

Она страшно удивлена тем, что везде чисто, и что посуда вымыта. Сама она терпеть не может убирать и мыть посуду. Ненавидит притворный порядок, за которым кроется еще больший бардак.

Подходит к окну. Видит только мертвый, спящий массив. А еще туман, пустой перекресток.

Светится лишь в нескольких окнах.

А потом возвращается к нему в кровать, прижимается и гладит ему руку.

Тот просыпается.

- Я спал?

- Немного.

Он обнимает ее. Она к нему прильнула и гладит короткий, жирый и багровый шрам на запястье.

- Обжегся о духовку?

- У меня нет духовки.

- Об электропечку?

- Это от моей бывшей.

- Она тебя порезала?

- Нет.

- Дрались?

- Прижимались.

- От этого шрамов не бывает.

- Нет, мы друг друга не резали. И шрам, серьезно, после того, как мы прижимались. Я ее обнял и порезалс о ее поясок. Или об что-то такое. Даже не знаю, как оно точно случилось. Даже кровь не шла. Но я знаю, что на второй день мы уже не были парой.

- Вы вместе жили?

- Ну. Я всегда начинал проживать со своими бабами.

Она показывает ему свои два тонких шрама на запястьях.

- Гляди.

- Как это случилось?

- Об духовку.

- Об духовку?

- Об духовку.

- Фильм поглядим?

- Хммм…

- Я всегда перед сном запускаю какой-нибудь фильм, иначе не могу заснуть.

- А когда ты читаешь все эти свои книжки?

- До того, как включить кино. Или когда просыпаюсь ночью и не могу потом заснуть.

- Я тоже потом не могу спать.

Он поднимается, включает телевизор. Нажимает кнопку на видеомагнитофоне, сует в него старую кассету.

- У тебя еще есть видик?

- Ну. Классика VHS.

- Сегодня уже ни у кого нет видиков.

- А у меня есть. Я люблю такие вещи, которых можно коснуться.

Он возвращается к ней в кровать, щипает ее за попку. Женщина позволяет щипаться.

На экране появляется картинка.

- Что это будет?

- Романтика.

Вместе они глядят на двух соперников, дерущихся на матах. И куча других участников соревнований вокруг них, подбадривающих соперников во время боя.

- Это уже почти что концовка. Перемотать на начало?

- Да нет, пускай остается.

- Это Вандам. Кровавый спорт, 1988 года.

Самая классика.

Она смеется. Он смеется. Она прижимается к нему. Пожилой мужик с лавки кричит: Konzentration, Junge!

- Konzentration, Junge! Слышала? Знаешь, что это значит?

- Соберись, парень.

- Ты откуда знаешь?

- Это не так уже и трудно.

- Что, знаешь немецкий?

- Немецкий я немного знаю, как и каждые чех с чешкой.

Женщина устала. Она зевает. Ей хочется спать.

- Konzentration, Junge! Как мне кажется, все это именно об этом.

- Но я немецкий язык ненавижу. Чертовы фрицы.

- Он бельгиец… Гляди, гляди. Это грандиозный финал их истории. Это чистейшей воды Вандам. Старая добрая ручная работа.

- Как по мне, все это немного по-детски.

- Ну… О'кей. Возможно это и немного по-детски. Может оно и так. Может ты и права. Я понимаю.

- Неважно.

Он выключает видик. Выключает телевизор. Гасит свет. Но в комнате и так светло. В квартиру проникает свет целого массива.

Женщина замечает, что нет занавесок.

- Ты злишься.

- Не злюсь.

- Нет, немного все-таки злишься.

- Говорю же, что нет.

- Sorry, я ужасно устала.

- Надеюсь, после этого лифта…

Женщине не нравятся мужики которые через силу стараются быть забавными.

- Поцелуй меня в плечо.

Она чувствует, что он вспотел. Это у мужиков ей нравится.

Он целует ее.

- Все нормально. Оно и не должно тебе нравиться. Кровавый спорт – он не для всех. Я знаю.

Он целует ее еще раз.

- Почему у тебя такие черные пальцы?

- Это краска.

- А похоже на засохшую кровь.

- Это краска. Ведь кровь я бы смыл, разве не так?

Она пытается сцарапать краску с кончиков его пальцев.

- Нет смысла тратить силы. Этого нельзя смыть. Или, точнее, нет смысла смывать.

- Ты красишь даже зимой?

- Если нет дождя или снега, то крашу.

- Ну а когда идет снег или дождь?

- Тогда ожидаю, когда перестанет, потом крашу. Или крашу чего-нибудь в средине. Всегда есть что покрасить.

- А почему ты не займешься чем-нибудь другим?

- Что это за вопрос? А ты почему не займешься чем-нибудь другим?

- Потому что у меня долги, а кроме "Северянки" у меня ничего нет.

- Долги?