Я смотрела на склонившегося к сыну травителя Мартына и понимала, что готова к любому исходу. Остановит ли экспериментатор сердце, вытянув жизненную силу, или наоборот, вылечит человека, влив свою, – все едино. И даже осознание собственного равнодушия не вызывало ни неприятия, ни волнения.

– Эта иллюзия не из моей головы, – тихо проговорила я, но парень, конечно же, услышал и поднял голову, в мутной серости утра его глаза казались драгоценными камнями, изумрудами. – Те пять домов, я не помню их жителей, но точно знаю, что на крыше крайнего справа стоял ржавый флюгер, а на окнах среднего канареечно-желтые ставни, силосную яму перед одним, старым, дощатым и больше похожим на сарай с грязными стеклами. Я помню, что они неодинаковые.

– И не из моей, – парень встал, ухватил сына травителя за руку и бесцеремонно поволок по земле.

– Запертые дома… автор этого никогда в них не был, он не знает, какие они внутри, не может их открыть. Я была вон в том, – я указала вперед, – треугольном, но он заперт. Тот, из чьей головы достали макет нашего Юкова, был только в тех, что открыты: мой, твой, баюна, Пашкин, старика… хотя в нем все успели побывать.

– Кроме меня, – Мартын подтянул бесчувственного мужчину и бросил у ног падальщика. – Я уехал из Юкова десять лет назад, оно было совсем другим. По малолетству меня в святая святых, – он хихикнул, – не водили, не дорос.

– И еще мертвецы, – я поежилась. – Кто еще знает, что умер мальчишка ветер?

– Ты, я, Пашка, Авис и дюжина ребят Простого, – парень задумался и в свою очередь, спросил, – а то, что умерла Алия?

– Ты, я, Пашка, Авис, Мусса, – я закрыла глаза и увидела ответ на наши вопросы так ярко, словно он давно горел в подсознании, – Старик Сергий с Заячьего холма. Его смерть видели трое. Я, Веник и Пашка.

– Стоит убрать все лишнее, и остается истина. Мы ведь оба знаем, чья это память, – вздохнул Март.

– Ничего подобного, – даже для меня была очевидна прозвучавшая в словах ложь.

– Знаем, с того момента, как распознали в окружающем мире подделку. Много ли нас с Юкова уцелело?

– Трое, – резко ответила я.

– Давай, скажи уже это, – попросил парень, – если это не я и не ты, то кто?

– Пашка. Против нас играет явидь.

– Не играет. Только ее память. Макет этого, – он обвел руками улицу и полуразрушенный дом, – вытащили из ее головы. Больше просто неоткуда.

Я вспомнила наш разговор о падальщике и обо мне. Его отношение ко мне опять было отраженным, пропущенным через чужое восприятие.

– Она бы не стала, – прошептала я.

– Значит, ее заставили. Авис сдал ее восточникам, больше некому, – прорычал Мартын, – а нас - своим обожаемым деткам, очень уж быстро они нас нашли, – парень вытер рот рукавом. – Все здесь – ловушка, каждый дом, каждый человек, даже он, – целитель через плечо посмотрел на падальщика, – приманка в мышеловке. Симпатичный сосед – заложник для тебя, отец - для меня.

– А Лённик? Ветер? – я встала рядом с парнем, – старый сваар? Алия? – голос дрогнул.

– Ветер – мой. Враг в победу, над которым я до сих пор не верю. Ленник? Не знаю. Остальные? А кому один их вид причинял боль?

– Мне, – сделала я правильный вывод.

И что-то произошло. Больше всего это походило на «мигание». Мир, будто бывший оком кого-то из Великих Ушедших, высших или низших, мигнул, на один удар сердца став непроницаемым. Не ночная темнота, разбавленная светом луны и звезд, сквозь которую проступают силуэты домов, а плотная мгла, словно на всех нас накинули плотную черную ткань. Все произошло так быстро, что я даже испугаться не успела.

– Что это?

– Перезагрузка, – пробормотал парень, не отрывая глаз от дома, из которого выбежал пленник, а еще раньше баюн с черным целителем, разнесшие полстены.

Дыра исчезла, доски срослись, а выбитое окно встало на место, даже куст лебеды, недавно упавший песком, тихо зашелестел листьями.

– Вот так они воскресают, – оскалил зубы парень, – восстают из песка, сколько их ни рань и ни убивай. Все возвращается к началу, иллюзия циклична, и через равные промежутки обновляется. Пожалели сил на «живую», сделали петлю, – молодой целитель рассмеялся.

– Обновляется? Что значит, сколько ни рань?

Я медленно повернулась к дереву, где оставила Веника, к его пустому стволу. Сосед исчез.

– Он тоже часть этого, – парень положил руку на плечо.

– То есть это что-то вроде записи, которую нам проигрывают? – я дернулась, уклоняясь от его прикосновения.

– Что-то вроде, – он это заметил и отступил, – но намного сложнее. И у этой записи есть начало и конец, есть основа, «опорная балка». Там, где эту петлю можно разрушить.

– Где?

– Для нас иллюзия началась там, – он указал рукой в обратном направлении, – А для них? – он повернулся и посмотрел на уходящую в предрассветные сумерки дорогу к озеру.

Песчаная стежка молчала. Ее обитатели исчезли. Все замерло в ожидании.

– Предлагаю найти автора и без всякого изящества перегрызть ему горло. Ты со мной?

– Еще бы.

Если я чему и научилась у нечисти, так это идти до конца.

Мартын не оглядывался. Пленник, шатаясь, ковылял чуть впереди, похожий на собранную неумелым мастером куклу, у которой не хватает шарниров. Его ноги то и дело подгибались, он падал, получая пинок от парня, вставал и шел дальше. И так до бесконечности.

Когда мы вышли к озеру, к невидимой преграде, звезды уже поблекли. Здесь кончалась иллюзия, здесь же она и начиналась, там, куда нас не пускала эластичная пелена. Но в этот раз мы не собирались отступать. Стоящие за песками это знали. Нас уже ждали.

Все, кого мы видели на стежке, стояли там, собранные невидимой рукой, живые, здоровые и обновленные. И только один из них смотрел на нас с надеждой. Баюн зарычал, дернулся, но Ветер и Веник держали крепко.

Что это? Очередной выверт иллюзии или специально разыгранный спектакль?

Константин шевельнул пальцами, и в воздух взлетели фонтаны песка, бросив в лицо мелкое крошево. От неожиданности я пискнула, отступая назад. Пыль осела на десятке матовых кольев в человеческий рост, выросших из песка за секунду. Крепкий, смертельно опасный лес сталагмитов. Сказочник оказался насажен сразу на три кола. Хрип оборвался. Тело Баюна осыпалось, добавив толику песка к уже имеющемуся.

Обитатели песочного Юкова выполнили приказ своего иллюзорного хозяина.

Колья дрогнули и превратились в пыль. Исчезли, вызывая желание протереть глаза. Вся наша тили-мили-тряндия вызывает такое желание.

Мы стояли разделенные невидимой границей. Мы здесь, они там. Озеро за спинами живых мертвецов мерцало неправдоподобно синей каплей, по которой то и дело пробегала мелкая рябь.

Веник, Константин, мальчишка-охотник, старый свар, Алия, незнакомая женщина со стервозным лицом и девушка с длинными каштановыми волосами.

Мартын подтолкнул пленника вперед, и тот, всхрапнув, как лошадь, в очередной раз повалился на дорогу. Мужчина не хотел ничего: ни идти, ни умирать, ни жить. Больше парень не стал его поднимать. Зато девушка с густыми волосами проявила больше участия. Она по-звериному принюхалась и стала осторожно приближаться. Так лиса кружит возле раненого хорька вроде и добыча, но такая, что в любой момент может тяпнуть. Сын травителя разлепил черные, присыпанные песком глаза, облизал пересохшие губы и прошептал:

– Маша.

Девушка повела носом, изогнулась, опускаясь рядом с братом, и ласково положила руку ему на щеку. Мужчина едва слышно выдохнул. На загорелой коже девушки стали расцветать неровные красные пятна. Они дошли до тыльной стороны ладони, и по пальцам спустились на кожу пленника. Как сказал баюн, она больше не была человеком. Сын травителя застонал, но не отстранился. Кожа мужчины расцвела красными раздувающимися волдырями. Один из когтей девушки вспорол кожу на скуле брата. Она зажмурилась и облизала палец, вкус родной крови ей нравился.

– Побежден иллюзией, – сказал Мартын.