Кристофер посмотрел на Уинтерпоула так, словно тот был далеко-далеко. Его одежды, его сигареты, его самомнение были продуктами другого мира. Он был интриганом, но слишком мало знал о мире, для которого предназначались его интриги.

— Я бы не ставил на это, — ответил Кристофер.

Верный своему слову, рано утром Уинтерпоул отправил телеграмму. Это был очень сложный процесс — послание должно было отправиться в Пекин через Ланчжоу, а уж оттуда его отправят в Ургу, где его получит великолепный новый телеграф Унгерна. Даже в лучшие времена были неизбежны задержки, ошибки в передаче, и довольно часто случалось, что оказывались оборванными провода. А это были далеко не лучшие времена — ни в Китае, ни в Монголии.

Если бы Уинтерпоул задержался на день, ему бы сообщили, что телеграфные линии между Юнанем и Пекином перерезаны повстанческими войсками и что его телеграмма будет отложена «на неопределенное количество времени». Но час спустя после отправки телеграммы он уже был у Кристофера, торопя его отправляться в путь. Они сидели в той же самой комнате, что и накануне.

— Я не уверен, что хочу отправиться с тобой, — сказал Кристофер.

— Почему нет?

— Потому что я не доверяю тебе. Замятин тебя не интересует. Как ты сам говоришь, он идет прямо в ловушку. Все, что тебе надо сделать для того, чтобы покончить с ним, — это послать телеграмму этому Унгерну Штернбергу и отправляться домой. Но ты сам хочешь отправиться в Ургу. Ты хочешь заполучить этого мальчика для себя. Ты хочешь использовать его для своей выгоды.

Уинтерпоул достал из кармана льняной белый платок и аккуратно высморкался. Затем он так же аккуратно сложил платок и убрал обратно в карман.

— Для нашей выгоды, Кристофер.

— Не для моей.

— Ты хочешь найти своего сына, не так ли? Ты хочешь увезти его домой?

Кристофер промолчал.

— Да, конечно, ты хочешь. Тогда поехали со мной в Ургу. И возьми с собой девушку. Ты не можешь оставить ее здесь.

Кристофер догадывался, что задумал Уинтерпоул. Если бы Чиндамани была на его стороне, он мог надеяться на то, чтобы получить столь необходимое ему влияние на Самдапа. Но в одном он был бесспорно прав. Кристофер не собирался отказываться от последнего шанса спасти Уильяма.

— Кто такой этот фон Унгерн Штернберг? — спросил Кристофер.

Уинтерпоул пожал плечами.

— На этот вопрос нелегко ответить. Мои люди ведут его вот уже больше года, и все, что я с этого имею, — противоречивые донесения в трех экземплярах. Один для меня, один для "С", и один для безымянного клерка их архива, который делает еще пятьдесят копий для Уайтхолла. Но до сих пор мы практически ничего не знаем о нем.

Он становился, задумавшись, и лицо его приняло серьезное выражение.

— Однако то, что мы о нем знаем... — Он снова замолчал. — Что ж, можно просто сказать, что картина далеко не радужная. Насколько я знаю, психологи называют таких людей, как фон Унгерн Штернберг, психопатами. Похоже, он не имеет ни малейшего понятия о том, что такое добро и что такое зло.

— Но... — Он опять впал в задумчивость. — Он влиятельный человек. Нужный человек, появившийся в нужный момент в нужном месте. Видит Бог, мы не всегда делаем правильный выбор, когда выбираем друзей. Но зачастую у нас нет выбора. Унгерн — это человек, который мог оказаться на вершине только в такой момент. Его растили для этого, это в его крови — и это достаточно дурная кровь. Он принадлежит к семье, которая является одной из четырех самых влиятельных семей на побережье Балтики — эти семейства называют «четыре кулака». Унгерны берут начало от древнего рода остзейских рыцарей, которые в двенадцатом веке отправились в своего рода крестовый поход против России. Своей крепостью они сделали Ригу. Это был суровый народ: всегда ищущий повода для драки с кем угодно, всегда возвращающийся домой с карманами, полными добычи. Бандиты, пираты, налетчики, бароны-разбойники, они возвели жестокость в ранг искусства. И теперь последним в роду является сумасшедший, который считает себя монгольским богом войны и действует соответственно.

— Сколько ему лет? — поинтересовался Кристофер.

— Он примерно твоего возраста. Родился в 1887 году. Начал службу на флоте — выпускник морской кадетской школы в Санкт-Петербурге. Похоже, морская жизнь ему не очень нравилась, несмотря на то что среди его предков были пираты. Или он не понравился флоту. В любом случае, он подал в отставку, и поехал на восток, и оказался в конечном итоге в Забайкалье, в аргунском казачьем войске. Говорят, там он неплохо жил — соколиная охота, обычная охота, дуэли. Но в итоге даже казаки выгнали его: слишком много драк, слишком много неподчинения приказам. После этого он на какое-то время стал бандитом. Затем началась война, и он увидел, что у него появился шанс действовать. Он написал письмо лично царю с просьбой позволить ему вернуться в армию. На письмо был дан положительный ответ, и он появился в частях нерчинских казаков, которыми командовал Врангель. Правда, Унгерн был там не слишком популярен. Все доклады свидетельствуют о том, что офицеры, его коллеги по полку, старались всегда сохранять дистанцию между ним и собой. Но Унгерн был хорошим солдатом, этого отрицать нельзя. Он получил всевозможные награды, даже крест Святого Георгия. У него было столько наград, что они были вынуждены сделать его генерал-майором. А потом началась революция.

Уинтерпоул остановился и облизнул губы. Его пальцы лениво касались фишек для игры в ма-джонг, сделанных из слоновой кости, — он делил их на небольшие группки по две и по три. Они стукались друг о друга с тихим щелканьем, и это немного раздражало Кристофера.

— Как только Унгерн понял, в какую сторону дует ветер, он исчез с германского фронта и оказался в Забайкалье, где поступил на службу к атаману Семенову. Вскоре его произвели в полные генералы и предоставили контроль над территорией вокруг Даурии.

Глаза Уинтерпоула приняли крайне серьезное выражение. Он оставил фишки в покое.

— Я однажды был в Даурии, — сказал он. — Ты знал об этом?

Кристофер неопределенно кивнул головой.

— Чуть-чуть.

— Это было зимой, в самом начале 1920 года. Наши войска вышли из Сибири. С белыми генералами было покончено. Колчак, Врангель, Корнилов либо погибли, либо бежали. Остались только японцы, находившиеся во Владивостоке. Они поддерживали Семенова, посылая ему деньги, оружие и заманчивые обещание по поводу политического признания. Меня послали в его штаб-квартиру в Читу, чтобы я выяснил, кому он верен и предан. Это было самое легкое задание • в моей жизни. Мне понадобилось совсем немного времени для того, чтобы установить, что Семенов верен только Семенову. А люди Семенова верны самим себе. Я никогда не видел более озверевших людей. Возможно, они считали, что они уже покойники, и потому не заботились более о том, чтобы быть людьми, — я не знаю. Они спали с проститутками, играли в карты и пили, но не так, как это делают солдаты перед боем или после него, а постоянно, лихорадочно. А офицеры были еще хуже солдат, в том смысле, что они были более порочными. Они не просто напивались пивом или водкой. В основном они прибегали к морфию, кокаину или опиуму. И они не могли перестать убивать. Я думаю, что до такого состояния их довели наркотики. Убийство стало привычкой. Никто их не останавливал и не наказывал. Они сами устанавливали для себя законы. Они убивали кого угодно, им было все равно. До тех пор, пока они не убивали себе подобных, никто не вмешивался.

Он снова остановился, и пальцы одной руки снова начали играть с фишкой. По глазам его казалось, что на него нахлынули воспоминания, не слишком давние для того, чтобы он мог относиться к ним спокойно.

— Как тебе известно, международный экспресс из Сибири в Манчжурию идет через Забайкалье. Меня провезли вдоль железной дороги, чтобы показать, что Семенов в своем регионе держит пути сообщения открытыми. Огромная территория Забайкалья была усыпана «станциями убийств», как называл их Семенов. С поездов снимали людей — евреев, комиссаров, богатых купцов, тех, кого заподозрили в принадлежности к большевикам. Их доставляли на одну из таких станций. Никто из них так и не продолжил свое путешествие. Даже если кто-то начинал розыски пропавших, то получал официальный ответ: «Пропал в пути». К тому же в те дни никто не задавал никаких вопросов.