Кристофер сжал руку отца.

— Ты уверен, что не пойдешь со мной? — спросил он.

— Абсолютно уверен.

Кристофер помолчал.

— Ты счастлив? — спросил он некоторое время спустя.

— Я живу в мире с собой, Кристофер. Это важнее счастья. Ты убедишься в этом. В конце концов, ты убедишься в этом. А теперь тебе надо идти.

Кристофер неохотно отпустил руку отца.

— До свиданья, — прошептал он.

— До свиданья, Кристофер. Береги себя.

Жалкий солнечный луч медленно полз по небу. Звезды по очереди тускнели, изрезанные края горных пиков отчетливо выступали на фоне серого неба. Высоко над ним пролетел стервятник, направляясь в сторону Дорже-Ла. Огромные крылья несли его вперед, отбрасывая на снег серую тень.

Кристофер подбежал к тому месту, где оставил Чиндамани и мальчиков. Разреженный воздух царапал легкие. Он тяжело дышал, ощущая боль в груди. Высокогорье и усталость давали о себе знать.

Перед ним был невысокий гребень горы. Он с трудом вскарабкался на него и упал на вершине, оказавшись в мягкой снежной постели. Собравшись силами и поднявшись, он посмотрел вниз, на перевал. Там никого не было.

Дорога на Сининг-Фу

Больше всего Кристофер боялся, что заснет прямо здесь, в снегу, и замерзнет. Он уже чувствовал себя утомленным после путешествия в Дорже-Ла, а к этому добавилось напряжение прошлой ночи, и все это не могло не сказаться на его состоянии. Было очень холодно, и единственной защитой от погоды была та одежда, которая была на нем. Несколько раз, устроив привал, он начинал дремать и чудом спохватывался. Он знал, что Замятин и остальные тоже устали, но не так сильно, как он сам. К тому же у них были две палатки, немного топлива для костра и немного еды. Его единственная надежда заключалась в оставленных ими следах, которые говорили ему, куда они направляются. Он собирался идти за ними до тех пор, пока не кончатся силы.

В первую ночь он нашел небольшое углубление в скале: более скромных размеров, чем пещера, но все же достаточно большое, чтобы укрыть его от жалящего ветра. Он ничего не ел вот уже больше суток.

Весь следующий день он плелся вперед, все больше и больше углубляясь в горы. Поворачивать назад не имело смысла: он знал, что куда бы он ни направился, повсюду будут только снег и лед. Тянувшиеся перед ним следы стали для него целым миром, и он не видел ничего кроме них.

Его посещали тревожные видения. Уставший мозг начал рисовать на снегу странные образы. Как-то раз он увидел линию разрушенных пирамид, простиравшуюся до самого горизонта. А параллельно им стояли сфинксы, укутанные черным шелком и увенчанные листьями можжевельника. Ему страшно хотелось спать. Он мечтал только о том, чтобы лечь и отдаться снам. Каждый шаг давался ему с трудом, каждая секунда бодрствования становилась победой.

Во вторую ночь он не дал себе уснуть, направив на себя револьвер и положив на спусковой крючок большой палец, так что если бы он начал бессильно валиться вперед, револьвер выстрелил бы. Он пел в темноте и решал в уме математические задачи.

На третье утро он нашел еще одну щель в скале, на сей раз более глубокую. Он заполз внутрь и тут же погрузился в глубокий сон. Когда он проснулся, было светло, но, несмотря на то что у него кружилась голова, он предположил, что, должно быть, проспал сутки, потому что руки и ноги его совершенно онемели и он испытывал страшный голод.

Когда он выбрался из пещеры, то обнаружил, что мир изменился. Пока он спал, снаружи была метель. Как он ни пытался, он не мог отыскать даже намека на следы, по которым шел Замятин. Он почти потерял всякую надежду. Хватило бы всего одной пули, чтобы быстро со всем покончить. Но вместо этого он решил пойти дальше, ища наиболее удобный путь в том направлении, в котором шел Замятин, — на север.

Он нашел Чиндамани пять часов спустя, в низкой седловине на краю ледника. Оказалось, что она была там с предыдущего дня. Когда Кристофер нашел ее, она сидела перед маленькой палаткой и тихо читала слова мантры, повторяя ее снова и снова. Он сразу вспомнил отца, читавшего молитву Симеона.

Он тихо присел рядом, не желая испугать ее. Какое-то время она продолжала читать мантру, погрузившись в нее настолько, что не замечала ничего вокруг. Когда она почувствовала его присутствие, то замолчала.

— Продолжай, — попросил Кристофер. — Я не хотел мешать тебе.

Она повернулась и молча посмотрела на него. До этого он видел ее только при желтом свете масляных ламп и при ярком лунном свете, обрисовывавшем ее силуэт. В водянистом свете дня она казалась измученной и бледной, лишенной тепла.

— Давно ты здесь? — спросил он.

— Я не знаю, — призналась она. — Давно. — Она замолчала. — Ты пришел чтобы отвести меня домой?

Он покачал головой.

— Я не знаю дороги туда. Была метель: все следы исчезли. Даже если бы я хотел, я бы не смог отвести тебя обратно.

Она бросила на него тяжелый взгляд, в глазах ее была грусть.

— Ты устал, Ка-рис То-фе. Почему ты так устал?

— Я не ел три или четыре дня. Почти не спал. Что случилось? Как Замятину удалось найти вас?

Она рассказала ему все. Кто-то сообщил Замятину о существовании лестницы Ямы, и он спустился к перевалу, воспользовавшись потайным выходом из монастыря. Через полчаса после того как Кристофер ушел искать отца, Замятин наткнулся на Чиндамани и мальчиков. Он связал их вместе длинной веревкой и заставил идти.

— Куда он направляется?

— На север. В Монголию. Он оставил меня здесь, сказав, что я задерживаю их. Он оставил мне палатку и еды на неделю.

— Мальчики в порядке?

Она кивнула:

— Они немного устали и напуганы, но он не причинил им вреда.

— А как насчет?..

Она вытянула руку в варежке и погладила его по щеке.

— Хватит вопросов, — приказала она. — В палатке есть еда. Тебе надо поесть.

Днем они отправились в путь — пошел снег, и они стали похожи на два расплывчатых белых пятна на белом фоне, двигающихся на север. На ночь они поставили палатку под скалой, куда не задували постоянные ветры. В первый раз с того момента, как он покинул монастырь, Кристофер почувствовал, как начинает отогреваться его тело.

Следующий день походил на предыдущий, а последующий — на этот. Даже для того, чтобы преодолеть за день несколько километров, требовались сверхчеловеческие усилия. Кристофер начал осознавать, какой путь им предстоит проделать, чтобы попасть в Монголию. Они были узниками гор и не знали, в нужном ли направлении идут, или сбились с пути. Хотя они и экономили припасы, еды оставалось еще на несколько дней. Они знали, что если в ближайшее время не найдут перевал, который выведет их из горного массива, то навсегда останутся в этой ловушке. Кристофер не говорил ей, что у него есть револьвер: если ему придется воспользоваться им, он решил сделать это, когда она будет спать.

Третья ночь стала их первой ночью. До этого она спала отдельно, в другом углу маленькой палатки, видела свои собственные сны и просыпалась в одиночестве. Но этой ночью она пришла — не просто в его постель, а в его мир. Нельзя сказать, что она оставила в другом углу палатки свое прежнее существование, но с того момента оно почти перестало напоминать о себе, утратив материальность.

Она пришла к нему, когда он спал, словно она была частью его сна, пришла тихо и незаметно. Он поначалу даже не проснулся. Одинокий ветер свистел в лощине, в которой они остановились на ночлег, но в палатке из шерсти яка было тепло. Она приподняла тяжелое одеяло и легла на жесткую землю, дрожа, ясно все сознавая — сознавая все яснее, чем когда-либо прежде. Осторожно, как ребенок, пробирающийся в постель к отцу, чтобы почувствовать себя уютнее, но боящийся разбудить его, она прижалась к его спине, чувствуя себя неловко и напряженно.