Было не страшно, что меня переведут на другое отделение: больше меня волновало, как смогу завтра встретиться с Анжелой. Мысли мои то и дело возвращались к ней. Только бы нам удалось увидеться, по сравнению с этим все остальное казалось сущей ерундой.
В палату, стуча деревяшками в пол, вошел человек на ходулях. Как до сих пор этого сумасшедшего не опустили на землю? И врачей не боится!
- Что за псих на ходулях? - спросил я Андрея.
- А-а, это не псих, это Вахромей-электрик. Лампочки по больнице вкручивает. Привет, Вахромей! - он помахал электрику рукой. - Чтобы стремянку тяжеленную не таскать, на ходулях приноровился. Удобно и достает везде.
И точно. Вахромей-электрик подошел к люстре и стал выкручивать лампочку.
- А почему в пижаме-то больничной?
- Понятно почему: средств на нас умалишенных государство выделяет мало. А те, что выделяют, чиновники по карманам распихивают. Про коррупцию и откаты слышал? Так вот на спецодежду и не хватает. В чем электрику ходить? Либо в халате докторском, либо в пижаме. В пижаме несравненно удобнее, да и психи за своего принимают. На буйном тоже лампочки перегорают. Вахромей один на весь корпус. Вон, даже штаны на ходули нарастил.
В палату вошел Дмитрий Иванович и направился ко мне.
- За тобой, - шепотом, почему-то побледнев, сказал Андрей. - Ну, ты уж держись, если что... - но он не договорил.
Провожаемые тревожным взглядом Андрея, мы вышли из палаты.
И только тут, идя за санитаром, я заметил, что обломки карандаша все еще находятся у меня в руках. Прятать их в носки было поздно, лихорадочно соображая куда их деть, я не нашел ничего лучшего как сунуть их в рот - один обломок за правую, второй за левую щеку. Может при обыске не найдут. Они болезненно впились изнутри в кожу, деформировав лицо, и санитар, повернувшись ко мне и поняв, что у меня во внешности что-то не так, угрюмо проговорил:
- Надеюсь, у меня с тобой проблем не будет?
- Что вы имеете в виду? - с искаженной дикцией поинтересовался я.
Только сейчас меня начала охватывать неясная тревога.
- Да так, - махнул рукой санитар. - А-то знаю я вашего брата.
Что он подразумевал под "нашим братом", я не понял и не стал уточнять.
Алексей Алексеевич за столом писал что-то в истории болезни. Он молча кивнул на привинченный к полу стул. Санитар вышел, захлопнув за собой дверь. Врач продолжал писать. Эх, каких бы гадостей я наговорил ему, если бы не встреча с Анжелой! Все изменилось в ту секунду, когда глаза наши встретились, и сейчас мне нужно быть очень осмотрительным и произносить только обдуманные слова, иначе выпишут к чертовой матери, а такое замечательное место я терять уже не хотел. Острые обломки болезненно впивались в
щеки - я, наверное, походил на бурундука. Не зная, вынимать мне их или ждет еще обыск, я терпел... но сил терпеть больше не было. Пользуясь занятостью врача, я быстро вытянул изо рта карандаши и, наклонившись, будто у меня зачесалась нога, сунул в носок.
- Ну что ж, Аркадий Семенович, - поставив точку и захлопнув историю болезни, поднял на меня глаза Алексей Алексеевич. - Мы с вами не договорили - меня вызвали. Так на чем мы остановились?
У меня перехватило дыхание от такой наглости. Мало того, что по его вине меня лишили свободы и заставили жить жизнью умалишенного, он еще извиняться не собирается!
- Мы вообще-то два дня назад остановились... - изо всех сил сдерживая рвущееся наружу негодование, сквозь зубы прошипел я.
- Да, да, да... как быстро бежит время! Ну что ж, продолжим... - невпопад сказал он, как мне показалось, снова выпав на несколько мгновений из сознания и думая о чем-то другом, а потом вдруг опять включился и, поправив очки, продолжил: - А не задумывались вы, бесценный мой, о смене деятельности?
- А почему не о смене пола? - полюбопытствовал я.
- Смешно, - сказал он без тени улыбки, - но я имею в виду не вашу сексуальную, а литературную деятельность.
Психиатру, похоже, хотелось поговорить о литературе, как будто я не провел уже в больнице незаслуженные два дня и не сидел сейчас на привинченном к полу стуле в больничной пижаме. Словно вот только пришел к нему на экскурсию.
- Послушайте, Алексей Алексеевич, вы бы не могли говорить более ясно и откровенно. Я не понимаю, что вы имеете в виду! Вам мои романы не нравятся, что ли?!
Он пошевелил густыми бровями, поправил очки.
- Ладно. Если хотите, буду с вами предельно откровенным, но только вы пообещайте, что все что я вам сейчас скажу, вы будете воспринимать адекватно, и мне не придется вызывать санитаров со смирительной рубашкой. Учтите, у меня вот здесь, внизу, - он постучал пальцем по столу, - тревожная кнопка. Санитары вмиг прибегут и вас скрутят. Могут и дубиной дать! А то с вашим братом разное случается...
Что опять за "наш брат"? Я в недоумении пожал плечами, не зная, что на это ответить. Он посмотрел на меня внимательно, оценивая толи мою опасность, толи мою готовность к восприятию, и начал:
Глава 10
ЛЮДИ МИРА
- Как известно, психиатрия - наука точная: либо вы человек адекватный и можете жить в человеческом обществе, либо у вас отклонение, и вас нужно изолировать и лечить. Есть, правда, еще пограничная ситуация, когда человек находится, так сказать в преддверье безумия. Дверь в безумие ему уже открыта, и он может перешагнуть этот порог, а может остаться на границе... Но об этом мы можем поговорить как-нибудь в другой раз. Уже давно доказано, что литературные способности или даже просто тяга к написанию литературных произведений являются психическим отклонением, причем трудно излечимым отклонением, приравниваемым к паранойе или шизофрении. Как показывает история психиатрии, писатели являются социально опасными элементами и их нужно лечить, что мы и делаем с большим успехом. Я потом покажу способы, которые используются при лечении писателей. Только поймите правильно, мы не пытаемся лечить писателей, которые пишут книги, что называется, "на злобу дня" - детективчики там дешевые или любовные романчики, сценарии сериалов... эти люди, как правило, адекватные. Их задача ясна и понятна всем - заработать как можно больше денег. И они зарабатывают, не претендуя своими книжонками на место в истории литературы, они, так сказать, не пишут для вечности, а пишут для денег. Поверьте, места в вечности уже распределены. И никому не нужно, мой любезный Аркадий Семенович, чтобы туда влез какой-нибудь незапланированный сумасшедший писатель со своим "Преступлением и наказанием". Да и самому писателю это не нужно. А нужна ему достойная сытая жизнь, автомобиль, дача, квартира отдельно от тещи... Человеческая жизнь! Для этого и существует наше уникальное лечебное учреждение, готовое обеспечить писателям такую жизнь. Чтобы они не мыкались по углам нищими и голодными! А чтобы вы, дорогой Аркадий Семенович, не чувствовали себя одиноко, хочу заверить, что в нашей психбольнице собраны лучшие писатели страны, так что вам стыдно не будет, а даже наоборот почетно. В числе наших пациентов Виктор Пелевин, Владимир Сорокин, Семен Альтов, Александра Маринина, фантасты - Андрей Лазарчук, Мария Семенова... Да много, кто лечится, всех и не упомнишь. Кого-то мы уже, вылечив, выписали, например, Виктора Ерофеева - он сейчас вполне адекватен, передачу телевизионную ему доверили. Ничего не пишет! Таня Толстая, эффектная женщина! Тоже наш клиент... Но не всех, конечно, берем. Некоторые книжки свои приносят, иные штук по двадцать-тридцать несут. Мы почитаем-почитаем и посылаем их... домой. Ну, какие они писатели? Это лжеписатели. Ведь к нам в психбольницу попасть труднее, чем в Союз писателей. Знаете, какая въедливая приемная комиссия работает?! Гордитесь, что из моря графоманов выбрали именно вас.
