Его улыбка исчезает.
— Не со мной? Почему?
— Ну, во-первых, у меня… — Я беру приглашение на университетскую вечеринку и отдаю его Луи. Тот разглаживает бумагу на оконном стекле.
Потерялся в толпе?
Приходи на вечер для первокурсников в Кармен-холле! Можно знакомиться со всеми по очереди!
Сбор в 5–7 вечера во дворе Кармен-холла!
— И… О, боже мой! — Движением, отрепетированным еще на фотосессиях в Милуоки, я поднимаю руку и всматриваюсь в циферблат. — Вы посмотрите, который час! Уже пять, а мне еще топать и топать! Пока!
Я сгребаю в рюкзак все свое имущество: ежедневник, фотоаппарат…
Луи подступает ко мне:
— Но мы даже не нашли тебе агента!
Подставка под стакан, минералка…
— Ничего! — весело откликаюсь я. — Потом найду!
— П-п-потом?
— Потом. — Я беру футляр от очков, кладу их туда и со щелчком закрываю. — И вообще, что за спешка? Я теперь живу здесь. Ты дал мне список всех лучших агентств, спасибо. Так что я знаю, куда пойти.
Я закрываю рюкзак, просовываю руки в лямки и повожу плечами, чтобы расположить рюкзак ровнее.
— Но…
— Пока, Луи! — Я целую его в обе щеки, отворачиваюсь. — Ой! — и снова поворачиваюсь. — Это я заберу! — Выхватываю у него приглашение. — Удачного полета!
— Эмили!
Я направляюсь к двери. Шаг, второй…
Байрон бросает трубку и отбегает от стола.
— Эмили! Луи! Что происходит? Куда она собралась?
— Я вам уже говорила, у меня встреча!
Три, четыре, пять…
— Что?! — кричит он.
— Встреча! В универе! — Шесть, семь, восемь… — Рада была познакомиться, Байрон! Как-нибудь позвоню — пока!
Девять, десять. Оборачиваясь и делая им «ручкой», я вижу, что Байрон с Луи стоят посреди офиса рядышком, выпучив глаза и раскрыв рты — что мне и требовалось.
Я касаюсь пальцем щеки.
— Ну-у… это если Байрон не согласится на пятнадцать процентов.
— Пятнадцать процентов? Не могу! — взвизгивает он. — Я начинающее агентство!
— А я студентка. Мне за учебу платить.
— Но… — Байрон вытягивает руку в сторону Луи. — Он хочет семь!
Я пожимаю плечами.
— Что ж, значит, мы не договоримся! — И снова разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… — Счастливо, Байрон. Успехов в работе!
Я уже у двери. Поворачиваю ручку и распахиваю дверь. Меня чуть не сбивает с ног порыв некондиционированного воздуха.
— Восемнадцать! — кричит мне вслед Байрон.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.
— Нетушки, пятнадцать! Пока-пока!
Я закрываю за собой дверь, иду вперед, нажимаю кнопку лифта и начинаю напевать себе под нос «Холл энд Оутс».
— She's a bitch girl…[44]
Звякает опускающийся по шахте лифт.
— …And she’s going too far…[45]
Все.
О боже! Слишком далеко! Я слишком далеко зашла. Лифт звякает громче. Кнопка загорается зеленым. Лифт содрогается и замирает. Медленно, со стоном, открывается дверь. В тесной каморке стоит курьер; из его наушников доносится звон.
Он вытаскивает из одного уха наушник.
— Едете?
— Э-э…
— Э-э «да» или э-э «нет»?
Я зашла слишком далеко! Дверь начинает закрываться. Я подставляю ногу. Лифт открывается. Я захожу.
— Черт! — кричу я и барабаню кулаком по стенке. — Черт, черт, черт!
— Вниз, девушка.
Наушник возвращается на место. Я слышу Трейси Чепмен, а потом (я почти нажала на кнопку закрытия дверей и стараюсь проглотить застрявший в горле комок) — Байрона:
— Пятнадцать процентов, через год обсуждаем заново, и это мое последнее слово!
Йес-с! Я ухмыляюсь и поднимаю кулак. Курьер подставляет ладонь. Я ударяю его по ладони и выхожу из лифта.
— Ладно, Байрон! — спокойно заявляю я. — Говори, где подписать.
Глава 8
ВСЕМ ПРИВЕТ, Я ДУРОЧКА
Я выбегаю из агентства и высоко подпрыгиваю. Получилось! У меня есть агент в Нью-Йорке, где моделям ужасно трудно пробиться!
Во всяком случае так говорил Луи. Снова кольнуло: как он мог?! Точнее, как я могла?! Я и не думала, что Луи за меня заплатят. Разве не идиотка? Вообразила, что он — этакая фея, которая бесплатно доставляет телегеничных девушек достойным агентам. Но я ему показала, где раки зимуют! Сама выбрала агента и сбила проценты!
От радости я, наверное, перестала смотреть, куда иду, потому что меня отбрасывает к — ой! — мужчине с толстым портфелем и в рубашке с короткими рукавами, от него — простите! — к человеку, который поит таксу водой из бутылочки, а потом — извините! — я налетаю на девушек, которые везут выставочный стенд на колесиках. Все, хватит! Я в университет опаздываю.
Выхожу на пересечение Восемнадцатой улицы и Шестой авеню. Заметив такси с горящим знаком на крыше — по словам Луи, это значит, оно свободно, — я поднимаю руку.
Фр-р-р!
Ла-а-адно. Слава богу, вон едет второе.
Фр-р-р!
— Такси-и-и!
Ловко юркнув в просвет между мусоркой и зеленым автофургоном, какая-то женщина ухитряется проголосовать, хотя в руках у нее два пакета с продуктами, сумка, желтый детский рюкзачок и ребенок. Такси на дальней правой полосе пересекает две полосы по диагонали и с визгом тормозит в паре дюймов от ее туфли. Женщина рывком открывает дверь и уезжает.
Хм-м-м, понятно, стоять ближе, кричать громче. По ее примеру, я выхожу прямо на дорогу. Ой, мамочка! Тут машины. Поднимаю руку, растопыриваю пальцы и издаю свой первый боевой клич в Манхэттене:
— Такси-и-и-и-ик!
От сильнейшего удара по ягодицам меня выносит вперед, и — шлеп! — я налетаю на зеленый фургон, прижавшись ладонью и щекой к капоту, как очень большая и несчастная игрушка на веревочке.
Кто-то на меня кричит.
— Очень плёхой! Ты очень плёхой!
Уффф! Я поворачиваю голову и сталкиваюсь нос к носу с сердитым китайцем.
— Ты стать перед я. Я ты ударить! — кричит он, хотя стоит и так близко. — Ты очень плёхой!
— Извините… Простите… — запинаюсь я.
Откуда он взялся? Как я могла его не заметить? Я пытаюсь встать, но не могу сдвинуться с места. То, что меня ударило, никуда не делось. Я опускаю голову и вижу у себя между ног велосипедную шину и груду искореженного металла. По всей дороге разбросаны дымящиеся куски мяса. По бедру скользит что-то бурое и вязкое.
— Очень плёхой! — твердит китаец.
— Господи Иисусе! Да что это ты вытворяешь? — пронзительно кричит какая-то женщина.
До чего трогательно людское неравнодушие! Правда. Я соскальзываю с фургона, стараясь не задеть велосипед и лужи соуса, и кое-как выхожу на тротуар. Уже столпились зеваки, включая женщину с химической завивкой. Женщина размахивает большой сумкой с логотипом какого-то магазина и кричит. Теперь я вижу, что на китайца.
— Ты не туда ехал! А теперь девушка вся в курице генерала Цо!
Курица? Откуда она знает, что это курица? И кто, вообще, этот генерал Цо? Все до ужаса непонятно. Наконец разносчик отворачивается и тащит свой искореженный велосипед по тротуару. Мне очень не по себе. Может, он и ехал неправильно, но я должна была его заметить.
— Простите! — кричу я еще раз. — Мне очень жаль!
Он хмуро оборачивается.
— Ты очень плёхой!
После этого инцидента такси ловится без всяких проблем.
Я захлопываю дверцу. Мы живо отъезжаем от тротуара, окончательно испортив колесами чей-то обед, и направляемся в университет.
Колумбийский университет я выбрала по двум главным причинам: он в Лиге Плюща[46] и в Нью-Йорке. Вообще я немного кривлю душой: я ведь уже проговорилась, что подавала документы в Гарвард и в Университет Брауна, но меня не приняли. Так что выбор зависел от приемных комиссий не меньше, чем от меня самой. Самое смешное, когда я получила эти тощие конверты, мне было уже все равно. Даже полегчало. В Новой Англии будто знали, что мне туда не надо, что там слишком холодно, что это слишком далеко, что в моей судьбе все должно быть большим и ярким.
