Первой мыслью № 49 было, что на него свалилась дымовая труба, второй же мыслью — желание захватить ее сразу. Он сделал отчаянное усилие, высвободил каску и схватил Пиннера за руку.

— Пустите, — сказал Пиннер, вырываясь.

— Ага, — сказал № 49, весь красный от озлобления, поправляя свою каску, — теперь ты пойдешь со мною, молодец.

Раскаиваясь в своем естественном порыве, приведшем к таким печальным результатам, Пиннер вырвался и отошел, шатаясь, к забору. Потом он скользнул в сторону, и когда 49 повторил свое требование и указал на бесполезность всякого сопротивления, Пиннер неожиданно и сильно ударил его кулаком в висок.

Констебль свалился, как подстреленный. Каска слетела с его головы, и он тяжело ударился затылком о каменную мостовую. У Пиннера мгновенно испарилось всякое желание схватываться с полицией, он бросился бежать мимо восхищенного мальчишки, и, только, завернув за угол, слегка умерил свой шаг, чтобы не обращать на себя нежелательного внимания. Он прямо отправился домой, в маленький домик в узеньком переулке близ Кэбль-Стрита, и запыхавшись бросился на стул, между тем, как его жена, не привыкшая к столь ранним его возвращениям, не могла прийти в себя от изумления и засыпала его вопросами.

— Ты хочешь посидеть немного дома со мной? — воскликнула она в изумлении. Да ты здоров ли, Чарли?

— Разумеется, здоров, — угрюмо проворчал кочегар. Я просто подумал, что тебе бы хотелось видеть меня немножко дома, пока я не ушел в плавание.

— Та-ак! — сказала миссис Пиннер, — ты порядочно долго до этого додумывался.

— Лучше поздно, чем никогда, — проворчал ее супруг, — прислушиваясь с напряженным видом и полным ужаса ожиданием к каждому звуку на улице.

— Ну, что ж, я очень рада, что ты теперь так думаешь, — сказала миссис Пиннер. Это никогда не поздно. Я пойду наверх и принесу малютку.

— Зачем? — коротко спросил ее муж.

— Да чтобы и он повидал тебя немного, — отвечала жена. Он до сих пор говорит "папа" всякому мужчине, которого видит. Он в этом не виноват, бедняжка.

Пиннер, продолжая прислушиваться к шагам снаружи, пробормотал что-то сквозь зубы. Малютка был разбужен от первого сладкого сна и принесен вниз, причем родитель и младенец предались на некоторое время взаимному созерцанию с далеко недоброжелательным любопытством.

Необыкновенное объяснение Пиннером своего пребывания дома оставалось в силе лишь до следующего утра; но когда он и после завтрака продолжал спокойно сидеть дома, выказывая явное желание и далее продолжать в том же духе, тогда жена потребовала от него другого разъяснения, менее ошеломляющего и более понятного ее разуму. На это Пиннер заявил в виде вступления о своей ненависти к рыжим бакенбардам вообще и закончил полным незнанием.

— Ему это поделом, — убежденно решила его жена, — но тебе это обойдется в шесть месяцев тюрьмы, если тебя накроют, Чарли. Тебе придется сидеть дома и ухаживать за мной и за малюткой, покуда твое судно не выйдет в море.

Пиннер непочтительно оглядел своего сына и наследника и издал унылый стон.

— Свидетелей ведь не было, — заметил он, — т. е. был только один мальчишка, да и он выглядел так, что видно не особенно полюбилась ему полиция.

— Ну, чужая душа — потемки, — ответила жена, — причем в мозгу ее медленно созревал план, как ей извлечь наибольшую пользу из всего приключения. Мне бы очень не хотелось, чтобы тебя засадили в тюрьму.

— Да и мне тоже, — объявил Пиннер с глубоким убеждением. Интересно, было ли про это написано в газетах?

— Разумеется, — кивнула головой жена.

— Поди-ка, купи одну газету и прочитай, — сказал кочегар, — и прибавил покосившись на ребенка: "я за ним пригляжу, только возвращайся поскорее".

Жена вышла и скоро вернулась с газетой, причем Пиннер, не знавший грамоты, с тревогой следил за ней, пока она просматривала столбцы. Впрочем, вскоре выяснилось, что его вчерашний поступок избежал чести быть увековеченным в печати, и Пиннер начал набираться храбрости.

— Я думаю, с ним ничего особенного не случилось, — сказал он. Должно быть, ему и самому-то неприятно рассказывать в участке про то, как его вздули. Не все любят про это говорить. Я же буду глядеть в оба, когда выйду на улицу.

— Тебе бы лучше все-таки не выходить, — сказала жена. Она снова взяла газету и принялась ее просматривать, не переставая исподтишка следить за ним. Вдруг она нагнулась и внимательно уставилась на строчки; внезапный испуганный возглас ее согнал розы с ланит Пиннера и заставил его ожидать самого худшего.

— Что такое?.. — пробормотал он.

Миссис Пиннер сложила газету пополам, знаком велела ему молчать и прочла следующее:

"Вчера вечером в Уэппинге произведено злодейское нападение на констебля; его свалил с ног какой-то матрос, и он получил сотрясение мозга. Пострадавший констебль утверждает, что он легко узнает преступника в лицо и дал его полное описание в полицейской конторе.

Поиски начаты. За всеми трактирами зорко следят".

— Эге, вот так штука! — смущенно сообразил Пиннер. И так тут все и написано?

— Да, и это все, — отвечала его жена и отложила газету в сторону.

— Все! — воскликнул рассерженный кочегар. А тебе бы еще чего-нибудь хотелось? Нечего сказать, попался я в тиски! Право, я бы также охотно сидел в тюрьме, как и здесь.

— Ты не будешь так думать, когда опять уйдешь в море, — ответила жена.

Пиннер вздохнул и начал бестолково метаться по комнате; потом снова бросился на стул, покачал головой и закурил трубку.

— Дома ты можешь быть совершенно спокоен, — сказала его жена, вполне выработавшая тем временем свой план. Одно только нехорошо, что люди станут удивляться, зачем ты целыми днями сидел дома.

Пиннер вынул трубку изо рта и тупо смотрел на нее.

— Мне кажется, что тебе бы надо иметь какое-нибудь дело, из-за которого ты бы оставался дома, — продолжала она.

— Ну, так разве это не дело? — спросил несчастный.

— Да, но об этой причине ты ведь не можешь говорить всем, — сказала его жена. Ты должен иметь занятие, которое все бы видели, а потому и болтать бы пустого не могли.

— Да, вам ведь все годится, что-бы болтать, — сказал Пиннер. Вот если бы ты что-нибудь выдумала, это было бы умнее.

Миссис Пиннер, у которой уже наготове было несколько занятий, глубокомысленно задумалась, царапая себе подбородок вязальной спицей.

— Выбелить потолок в кухне, — сказала она, наконец.

— А сколько времени это возьмет? — кисло спросил ее господин и повелитель, которого перспектива беления вовсе не очаровала.

— Потом ты бы мог оклеить обоями эту комнату, — продолжала миссис Пиннер, — и приколотить вон те полки в углу, про которые ты говорил. Все это заняло бы несколько времени.

— Да, я думаю, — подтвердил Пиннер, ядовито глядя на жену.

— А потом, я думаю, — сказала она, — что если мне удастся достать ящик из-под сахара от бакалейщика и две пары колес, то ты бы мог смастерить отличную колясочку для малютки.

— Я полагаю… — начал изумленный Пиннер.

— Пока ты будешь этим заниматься, я постараюсь придумать еще что-нибудь, — перебила его жена.

Пиннер некоторое время глядел на нее, вытаращив глаза; потом проговорил, наконец: "покорно благодарю", не без ядовитости, и погрузился в мрачные размышления.

— Это самый разумный план, — убеждала его жена серьезно, — и это тем надежнее, что все эти работы необходимо сделать, а потому ничего не может быть понятнее того, что ты будешь сидет дома и заниматься этим. Никто не найдет в этом ничего странного.

Она продолжала прилежно вязать, искоса поглядывая на мужа. Он сидел и курил некоторое время; потом поднялся со вздохом, послал ее за необходимыми материалами и провел весь день, беля потолок кухни.

К вечеру он до того был утомлен непривычным усердием, что был рад просидеть вечер дома, занимаясь курением. Но следующее утро было такое ясное и соблазнительное, что его затворничество показалось ему более чем возмутительным. В надежде, что какое-нибудь чудо спасет его от столь низменных занятий, он снова послал жену за газетой.