— Пока кристалл в руках Серого, это не страшно, — продолжил Серебряный. — Неподготовленному серому сознанию это ничего не даст, кроме галлюцинаций. Но вот если кристалл в руки темных попадет… о, друзья, каждый наш шаг тогда будет им известен. Поэтому надо, во что бы то ни стало этого Серого найти быстрей, чем его обнаружат пришельцы…

Теплые приятные волны бежали по гибкому худому телу Шимассы. Он смотрел на играющие в свете луны блики и грани кристалла и вспоминал свое детство. Прошло уже немало лет и очень многое в памяти стерлось. Память стала особенно подводить его после Кургана, где он почти год провел в рабстве у пришельцев. Пришельцы пичкают своих рабов «плесенью забвения». После нее обычны провалы в воспоминаниях. И вот волшебная сила волшебного кристалла заново воскрешает ему то, что он потерял в первую очередь — память детства.

Как будто бы все было только вчера, а не много лет назад: большой человеческий город — они жили на его окраине, возле прекрасного своей запущенностью пустыря, прямо под городской библиотекой. Да, папа знал, где обустраивать нору, папа предвидел — лишний ум тебе в будущем не помешает, — говорил папа и был как всегда прав. Мозги у Шимассы отменные, не раз его выручали. Вот что значит детство под библиотекой.

Шимасса вглядывался в играющие загадочными колдовскими огоньками грани кристалла. Перед его глазами вставали яркие картины из давно забытой жизни, каждая картинка несла в себе целый букет эмоций, также давно забытых. И все это давало такую полноту жизни, о которой он и не подозревал.

Вот папа где-то украл детский калейдоскоп. Трубка из толстого картона, как подзорная труба, только вместо объектива цветные стеклышки. Он вспомнил ее так отчетливо, вспомнил даже, какой рисунок был на трубке. И как он целыми днями разглядывал загадочные колдовские узоры.

И кристалл у них в норе был. По форме похож на этот, но меньших размеров. Его мамаша украла еще до его рождения. Впрочем, сравнивать нельзя; то была обычная стеклянная подделка, а здесь…

Шимасса оторвал глаза от играющих колдовских бликов и едва не закричал от ужаса — он был не один. На обрывке тонкой металлической трубы, что торчала из стены, сидел местный поп Борис и сурово смотрел на него.

Шимасса быстро закрыл кристалл лапами.

— Отдай мне то, что украл, — сказал отец Борис монотонным замогильным голосом. Не меняя своего положения на трубе, он протянул в сторону Шимассы руку. Рука каким-то неестественным образом стала удлиняться, растягиваться, словно резиновая. Шимасса схватил кристалл и кинулся с ним к выходу из норы. Но перед тем как покинуть нору, он оглянулся — никакого отца Бориса на трубе не было.

Какое-то время Шимасса стоял, боясь пошевелиться и слушая, как бешено колотится сердце. Поп Борис больше не появлялся. Шимасса осторожно вернулся к столику. Еще немного посидел, держа завернутый в тряпку кристалл в лапе, чтобы сразу с ним бежать, если появиться поп. Однако тот так и не появился.

Постепенно к нему вернулась способность думать. Включив свои «отменные библиотечные мозги» он сразу же понял, что с ним только что было. Он даже слово об этом знает, из умных человеческих книжек — галлюцинация.

Конечно это она, сколько он этих галлюцинаций в Кургане пережил. Обманные образы кажутся такими настоящими, даже говорящими и осязаемыми; однако стоит прекратить их воспринимать всерьез или просто поменять свое положение в пространстве (как он сейчас сделал), и обманные образы тают.

Все ясно — заключил Шимасса, — Живоглаз (так тебя называют), испытывает меня на прочность. Мол, а достоин ли ты, Шимасса, хранить такую дорогую вещь. Одно ведь дело украсть, другое сохранить… Что ж, я докажу, что достоин, Шимасса теперь никого не будет бояться.

Он снова извлек Живоглаз, положил на него свои лапы и попытался войти в прежнее состояние. Увы, воспоминаний из детства больше не было. Вместо этого Шимасса обнаружил себя в пустом и пыльном коридоре, с высоким сводчатым потолком. Это был Коридор Забвения, он сразу его узнал. Так этот коридор называют пришельцы. Он и другие пленники Кургана много раз по нему бродили под воздействием плесени.

И вот опять Шимасса в том же коридоре, опять он бесцельно бредет куда-то, и в голове гвоздем сидит одна мысль: выхода нет, ибо выход отсюда один, смерть и полное забвение. Забвение…

Обычно Шимасса доходил по Коридору до определенного места — это был внезапно открывшийся ему какой-нибудь уютный закуток, застеленный тряпьем — он зарывался в тряпье и сладко засыпал, чтобы опять проснуться в ненавистном Кургане.

Вот и в этот раз Шимасса дошел до такого закутка, и собирался было ложиться спать, как вдруг его пронзила необычно острая мысль: из коридора есть выход, а значит, есть выход и из Кургана. Надо только найти дверь. Только он подумал о двери, как увидел эту дверь в стене (как же он раньше ее не видел!), дверь была приоткрыта, яркий солнечный свет струился из-за двери, свет остро пах детством.

Шимасса ринулся к спасительной двери и вдруг почувствовал, как кто-то держит его за левое плечо. Он попытался освободиться, дернулся и обнаружил себя в своей норе. На его плече лежала холодная лягушачья лапа. Шимасса медленно повернулся, странное существо стояло за его спиной. У этого существа были перепончатые лягушачьи лапы, длинные тонкие ноги, короткое туловище с большой головой и огромная беззубая пасть.

— Отдай мне Живоглаз, — прошамкало чудовищное существо.

В первое мгновение Шимасса не на шутку испугался. Но потом страх как рукой сняло, тут, видимо, Живоглаз стал ему помогать, Шимасса не узнавал самого себя

— Ты призрак, ты мой собственный страх, брысь! — зашипел он и плюнул на чудище. И чудище исчезло. А он, забыв всякую осторожность, дерзко захохотал — нет, никому я тебя не отдам, — сказал он кристаллу, — ты мой, мой!

Шимасса закрыл глаза и крепко прижал Живоглаз к груди. Под его ногами качнулся пол. Он полетел, но не вниз, как бывало под плесенью, а вверх, сквозь потолок своей норы, сквозь крышу, выше и выше, прямо к далеким мерцающим звездам.

Шимасса был свободен.

Вдоволь накупавшись, я выбрался на берег. Гроза давно ушла на запад, слышался только ее отдаленный гул. На той стороны лимана, очень далеко, что-то горело, и сильно горело. Западный горизонт был словно окрашен кровью. Красноватые блики мешались с отдаленными беловатыми вспышками молний.

Заметно похолодало. Поеживаясь, я осторожно двинулся по тропинке обратно. Под ногами хлюпала дождевая вода; она казалась ледяной. Ноги то и дело скользили по грязи и стеблям поваленного ветром камыша. Шагов через двадцать, наткнулся на вывороченное ураганом дерево. Дерево упало прямо на тропинку, по которой я так весело бежал сюда. Пробираясь через мокрые ветви, я внезапно ощутил острый приступ жалости к погибшему дереву — неприятная щемящая тоска разлилась внутри меня, словно вместе с деревом погибла часть моей души. Перебравшись через упавшую маслину, я ускорил шаг. Захотелось как можно быстрее отсюда уйти.

На той стороне лимана горело все сильнее и сильнее. Беловатые вспышки молний пропали, теперь вся западная часть неба была залита ровным кровавым цветом. Мысли о конце света лезли в голову сами собой — на какое-то мгновение мне показалось, что это не пожар, это восход зловещего апокалиптического светила, новой звезды, красного сверхгиганта, уже сожравшего солнце и готового пожрать мир.

Добравшись до своих вещей — слава Богу, мое дерево устояла под напором стихии — я торопливо оделся и двинулся к далеким огням города. По Косе словно стреляли крупной картечью. Тропинка была завалена оборванными ветками деревьев, сломанным камышом. Ноги натыкались на неразличимый в темноте мусор… Нет, теперь мне было не до Белодрева и даже не до Капитана с Отшельником. Теперь я хотел как можно быстрее покинуть Косу.