Следующая глава: церковь, священство, жажда миссионерства. Увы, миссионерство оказалось иллюзией, даже вредной, никому в епархии ненужной ересью. Жажда миссионерства вылилась в книжный бизнес… Бизнес. Вот откуда идет роковая полоса, приведшая его сюда, в аномальную, кстати, зону. Да, но какой ценой… Книги поначалу не приносили большой доход, а вот когда полноценная церковная торговля пошла, тогда и пошли деньги и все, что с ними связано — зависть, ненависть, трения с епископом. А потом, почти восемь лет назад, ночью, он потерял в автокатастрофе всю свою семью.

Полгода ходил как мертвый. Но эти полгода стали его первой, по-настоящему серьезной переоценкой всей жизни. Сюжет книги жизни как будто совершил спиральный виток — он снова вернулся к своей сновидческой практике, только теперь делал все осторожно, это стало частью его ночной, тщательно скрываемой от всех жизни. Ночная жизнь давала силы жизни дневной. Он реанимировал свой бизнес. И вот здесь как раз потерял всякую осторожность, даже шел на риск намеренно. В итоге, окончательный разлад с епископом, и вот он в Красном Куту, уже почти полгода…

Отец Борис занялся просмотром книги жизни в обратном направлении и незаметно задремал. Ему снился самый обыкновенный сон, в котором он был студентом авиационного института, и на дворе была брежневская эпоха, и они пили в общаге вино, и кто-то из его собутыльников рассказывал ему о каком-то Живоглазе.

Шимасса почти достал рукой до звезд, почти дотянулся. И вдруг звезды пропали, все заволокло бесцветной, беспредметной мглой. Он услышал свое имя, произнесенное с длинным змеиным шипением. И тут же стал стремительно падать в самую гущу мглы. Бледные лиловые огоньки носились вокруг него, падая вместе с ним. Огоньки противно свистели, сквозь свист отчетливо пробивались слова: Шимасса вор, Шимасса вор, вор и раб… Вот и конец — обреченно подумал Шимасса.

Очнулся он у себя в подклети, под топчаном. Живоглаз был с ним, он сжимал его в лапах. Долго Шимасса лежал, боясь пошевелиться, соображая, чтобы все это значило, почему он не в Кургане, почему пришельцы его отпустили.

Волшебный кристалл, Живоглаз, — догадался он, — им нужен кристалл, а не бедный Шимасса. А кристалл оставался здесь. Ведь он летал к звездам в своем дымчатом теле.

Дымчатое тело… Благодаря кристаллу он нашел свое дымчатое тело! Вот это да! Мало кто из его народа может подобным похвастаться. Да почти уже никто! А когда-то многие могли пользоваться дымчатым телом.

Шимасса вздохнул: гордись не гордись собой, а положение у него отчаянное, непонятное. Если пришельцам нужен кристалл, то что им мешает войти в нору и взять у бедного Шимассы его сокровище? Он вспомнил: пришельцы не любят попов. Эту странную весть поведал ему еще дедушка. То есть, не любят даже не столько самих попов, сколько эти здания, в которых попы дымят этими своими штуками и бубнят свои заклинания.

Вот почему его народ, те немногие, кто не стал рабами у пришельцев, стараются селиться рядом с такими местами. Так сделал и Шимасса, когда бежал из Кургана. Пришел сюда, место оказалось незанятым. Он даже не удивился, он знал, что местные здесь давно у пришельцев в рабах. Безмозглые создания.

Шимасса свернулся клубком вокруг кристалла, зевнул. Чувство острой опасности, после пережитого им ужаса, почти прошло, на смену ему пришла апатия и усталость (все-таки он в безопасности, пока).

Как жестока судьба к его народу, — отстраненно размышлял Шимасса. — Они вынуждены селиться рядом с теми, кто убил их былое величие. Да-да, именно попы с их религией вышвырнули его народ на задворки! Люди перестали их чтить, как хранителей очага. Они вынуждены были голодать и скитаться. Им пришлось научиться воровать. Они стали легкой добычей темных сил. Они даже забыли собственное название, они стали Серыми. Боязливые и всюду гонимые, бесцветные создания, несчастный народ.

Шимасса едва не заголосил: бедные мы, несчастные, уа-а! уа-а! Несчастные мы-ы-ы! Уа-а!.. Вовремя опомнился — он опять не о том! Нужно думать, что делать? Положение хуже некуда. Собственная нора теперь ему тюрьма. Пришельцы будут караулить днем и ночью. Они не едят, не спят. Рано или поздно они своего добьются.

Может, не мучиться, может, отдать Живоглаз пришельцам?.. Нет, никогда. Никогда! Шимасса ненавидит пришельцев! Он уже научен горьким опытом — кристалл заберут, а его в рабство, в самую глубину Кургана, откуда никто и никогда еще не сбежал.

Шимасса еще раз зевнул, он чувствовал, что неудержимо засыпает. Вязкая усталость стремительно наваливалась на него. Как же он устал в эту ночь. Очень устал. Он не может связно думать. Но ничего. Время еще есть. Он немного поспит, а потом что-нибудь придумает.

Засыпая, Шимасса вспомнил про местного попа. Поп был сейчас даже опаснее, чем пришельцы, ведь он мог явиться в любой момент. Шимасса дернул лапами от страха. Но пробудится уже не смог. Сон окончательно овладел им, очень плохой сон! В этом сне к нему явился местный поп. Он схватил его за горло и прижал к полу своей огромной лапой. Другой лапой он шарил возле Шимассы, искал Живоглаз. Шимасса задыхался, хрипел, отчаянно вырывался, пока не провалился в забытье.

На месте Холма было огромное, в полнеба, облако, по форме точно такое же, как Холм — исполинская морская волна со скошенным гребнем.

— Это Оленавт, Облако с Другого Берега, или Изумрудное Облако, — пояснил Клен, — Хороший знак.

Оленавт испускал мягкое изумрудно-зеленое свечение; оно усиливалось к вершине Облака, и уже верхняя кромка, «гребень волны», ярко пылала, озаряя начинающее светлеть небо. Дмитрий и отец Иван, забыв обо всем, смотрели на Облако. Капитан и стражи молитвенно сложили руки. Стражи что-то напевали.

Восточный горизонт постепенно светлел. Вот уже самый нижний слой Оленавта озарился первыми лучами восходящего светила. И тут же вспыхнуло ярким изумрудным сиянием все Облако. Вершина Оленавта раскрылась, словно исполинский цветок. Сотни белых искорок брызнули оттуда. И устремились вниз, в сторону Брамы.

Несколько мгновений — искры превратились в огромных птиц, из чистого белого пламени. Птицы напоминали стремительно летящие языки огня в темно-синем утреннем небе. И все же это были птицы, самые обычные птицы; с причудливыми кисточками на головах и длинными роскошными хвостами.

Немного не долетев до Брамы, стая огненных птиц стала круто разворачиваться. Птицы курлыкали, как журавли, только гораздо красивее, мелодичней. Дмитрий понял, что так птицы приветствуют их. И точно: стражи и Капитан стали махать в ответ руками, а Серебряный с Кленом еще и прокурлыкали, точь-в-точь как огненные птицы.

В этот миг Дмитрий почувствовал, как внутри него что-то сместилось. На какое-то мгновение он увидел себя в стае огненных птиц, он стал огненной птицей. Ему казалось, что он внутри беспредельного светоносного шара. И этот шар — все мироздание, которое он видел одновременно, как бы из множества точек. Он видел Браму и стоящие возле нее фигурки, Холм, Облако, небеса и гаснущие в них утренние звезды. Он видел запредельно далекие, как бы скрытые за слоями тумана Хрустальные Горы Другого Берега. Именно туда стремилась его огненная душа.

Райское наваждение прошло. Дмитрий снова стал самим собой. А огненные птицы стремительно растворились в юго-восточном направлении. Изумрудное облако, Оленавт, растаяло.

— Хороший знак, — повторил Серебряный, — знак Другого Берега.

Дмитрий с изумлением смотрел на Серебряного — прежний «фермерский облик» стража, вместе с соломенной шляпой растаял без следа. Перед Дмитрием сияла высокая серебристая фигура, хорошо знакомая ему по прошлому путешествию. Рядом с Серебряным стоял Клен, облик его не изменился, разве что зеленый плащ у него приобрел изумрудный оттенок, под цвет чудесного Облака, Оленавта.