Эта тропочка простая
Называется «Оленьей».
Не спроста она такая,
В этом смысл есть, без сомненья.
Если спросишь у кого ты,
У людей, здесь живших даже,
Скажут: «Тропка чрез болото»,
Больше ничего не скажут.
А по правде в каждом слове
Здесь запрятан смысл глубокий.
Как прикинешь потолковей,
Сопоставив годы, сроки,
То почувствуешь такое,
Что и больно сердцу станет:
Время вспомнится былое,
Наше горе и страданья…
Семь веков, кажись, слетело,
Как листва в осенней доле,
С дней, когда война гремела
На полесском нашем поле.
Враг нежданный шел с востока,
Словно туча грозовая,
Враг безжалостный, жестокий
Шел, сжигая, разрушая.
Вел орду Каюк проклятый —
Пусть и память сгинет злая!
Слышно было, как у хаты
Шепчет мать, сынка пугая:
«Перестань ты хныкать, — скажет, —
К нам Каюк ведет обозы.
Он тебе сейчас покажет,
Острой саблей вытрет слезы!»
И младенец вмиг смолкает,
Не слыхать из люльки писка,
Словно он уж понимает,
Что несчастье бродит близко.
Ну так вот…
В тот год тяжелый
Хаты жег Каюк всеместно,
И о том, куда пошел он,
Становилось всем известно…
Чтоб спастись от разоренья,
Люди в город уходили
И туда на сохраненье
Всё везли и относили.
Облегла орда и Тýров,
Не щадя лесов и пашен,
Звон над областью понурой
Похоронно звякал с башен…
Бьются туровцы с ордою
Ежедневно, ежечасно,
Но беда идет с бедою:
Все кончаются припасы.
Собрались посовещаться:
— Нам подмогу кликать надо!
Только кто бы мог пробраться
Сквозь ордынскую осаду? —
И один нашелся парень.
Он шагнул вперед: — Ну что же,
Я пройду между врагами,
Небо Родины поможет! —
И прошел-таки ордою.
Возле Припяти трясины
Пересек (полз ночью темной),
А уж в пуще путь хоть длинный,
Все же издавна знакомый.
День прошел, другой сникает,
Сбился он с тропы на третий.
Топь кругом пошла такая,
Что недолго и до смерти,
Что недолго вовсе сгинуть
В эту зыбь, в трясины эти, —
Пропадешь здесь в миг единый,
Словно не был ты на свете.
И, промерзший, и голодный,
Весь дрожа, едва плетется,
Скоро ли с нуждой народной
До соседей доберется?..
Лес и топь. Болото снова.
Так и вязнешь по колени.
Вдруг — повален ствол еловый,
А под ним рога оленьи.
Он — туда. Олень в ловушке,
Елью он прижат густою.
«Ну, теперь, как на пирушке,
Быть мне с лакомой едою!»
Парень нож занес с угрозой,
Зверя в грудь пронзить готовый.
А олень глядит сквозь слезы,
Словно хочет молвить слово:
«Стой! Не надо, человече!
Я же в горе, я в неволе.
Ты убьешь иль изувечишь,
Я погибну в горькой доле.
Помоги мне, и тебе я
Вечно буду благодарен…»
Сердце сжалось, холодея,
И облился потом парень.
Наклонился он к оленю,
Гладит он рога и шею,
Пал пред зверем на колони,
Елку резать стал скорее…
Режет ствол, что силы стало,
Горячо взялся за дело,
Так, что дерево дрожало
И смола на нем кипела.
Так по щепочке, по малой,
Ствол рассек до половины, —
Видно, парню жалко стало,
Что погибнет зверь невинный.
А часы все проходили…
Но недаром он старался:
Разошлись концы в пропиле,
И на ноги зверь поднялся.
До земли рога склоняя,
Он благодарил за волю,
Тяжело еще вздыхая
И едва справляясь с болью.
С полчаса стоял, шатался,
А потом, уже не робко,
По трясине в путь подался
Этой самой зыбкой тропкой.
Смотрит парень: что за диво?
В топком илистом затоне
Зверь везде идет счастливо,
Как по гати, и не тонет.
Он во след за тем оленем
Без тревоги, без заботы,
Словно в сказке, во мгновенье
Сам пробрался чрез болото…
Весть принес, поднял тревогу,
Тотчас двинулись отряды,
И с пришедшею подмогой
Тýров вышел из осады.
А Каюк бежал за реку…
Добрым людям — вызволенье.
Слава, слава человеку,
Та же слава и оленю!
С той поры тропинку эту
Называют здесь «Оленьей» —
И пошла молва по свету
С поколеньем к поколенью.
