Я улеглась рядом с ним, положив голову ему на грудь, и подумала про себя, что я ему, конечно же, доверяю, но, пожалуй, не отказалась бы от его… некоторых вольностей в отношении меня.

Эдвард обнял меня и практически моментально заснул. Джентльмен, черт его возьми.

Я лежала на его груди и думала, что хочу, чтобы этот мужчина выжил. Никогда и ничего я так не желала раньше. Пусть он никогда не будет моим. Пусть он женится на какой-нибудь хорошенькой наивной девушке, которая будет беседовать с ним о погоде и исправно делить с ним постель, производя регулярно на свет детей. Пусть он будет счастлив и проживет свою жизнь, и она будет долгой. И он умрет в своей постели в окружении внуков и правнуков, может быть, иногда вспоминая странную девушку, которую он встретил на пароходе.

– Белла, скоро Мемфис, – услышала я и проснулась.

Рука Эдварда лежала под моей головой, а сам он чуть наклонился надо мной, его глаза цвета морской волны были так близко. Он выглядел отдохнувшим и более жизнерадостным, чем накануне вечером.

– Скоро Мемфис, – снова повторил он. – Вы же сходите здесь?

– Да, – кивнула я.

А что мне еще оставалось?

– Я провожу вас.

– Ну что вы, не стоит беспокоиться. Матушка живет далеко от пристани. Вы не успеете вернуться на пароход, – ответила я и подумала: «А может и пусть он опоздает на пароход?»

Но Эдвард уже возразил:

– Что вы, я и не собирался вам навязываться. Я просто помогу вам спуститься с корабля и найти какую-нибудь повозку, чтобы вы могли добраться до вашего пункта назначения без происшествий. Да и есть у меня подозрение, что матушка ваша – такой же плод вашей фантазии, как и ваш брат.

Я смущенно улыбнулась и ничего не ответила.

Эдвард вышел, сказав, что подождет меня наверху, пока я приведу себя в порядок. Через некоторое время я поднялась на палубу и увидела его стоящим возле борта. Пароход приближался к Мемфису. Я подошла и встала рядом с ним.

– Белла, – начал он и замолчал.

– Да, Эдвард?

Он вдруг обнял меня и поцеловал, повернувшись так, чтобы закрыть своим телом от возможных зрителей на палубе.

Я прильнула к нему, жадно впитывая последние мгновения его близости, но все же не утерпела, и когда он отстранился, лукаво переспросила:

– Опять контузия?

Но Эдвард не рассмеялся в ответ, а вполне серьезно произнес:

– Мы встретились в неудачное время, Белла. Последнее время у меня ощущение, что время никогда не бывает удачным, – он горько усмехнулся своему каламбуру. – Мы вряд ли когда-нибудь увидимся снова. Но я хочу, чтобы вы берегли себя. И будьте счастливы. Пообещайте мне это!

– Быть счастливой не обещаю, потому что от меня это не зависит. Но могу пообещать беречь себя. Это и в моих интересах.

– Хорошо, – кивнул Эдвард и снова склонился ко мне, а я так же бесстыдно подставила губы.

– Пообещайте и вы мне, что будете беречь себя, – сказала я, когда он, наконец, меня отпустил.

– Обещаю! – все так же серьезно ответил Эдвард. – Думаю, могу вам со всей уверенностью сказать, что со мной ничего не случится, раз уж я и в войне не погиб.

Я вздохнула, но ничего на это не ответила. Почти полторы тысячи людей погибнут этой ночью. Почти полторы тысячи солдат, не погибших в войне.

Наконец все слова были сказаны, Эдвард поднял мой саквояж и повел к трапу. Мы спустились и вышли к проезжей части. Мой нечаянный попутчик помог усесться в повозку и долго-долго смотрел мне вслед, пока я не перестала его видеть.

Когда мы проехали несколько кварталов, я велела вознице поворачивать и снова везти меня в порт, только другой дорогой, пообещав заплатить в два раза больше. Тот покосился на меня, но промолчал, услышав названную сумму, и через некоторое время я снова оказалась на пристани Мемфиса.

Забравшись в тот же самый сарайчик, откуда начался вчера мой путь в это пространстве-времени, я переоделась в другую одежду и сделала иную прическу, чтобы издали увидев, Эдвард не мог бы меня сразу узнать. Хотя, думаю, такое ухищрение не сильно бы мне помогло в его отношении. Я, спрятавшись недалеко от парохода, наблюдала за входящими и выходящими пассажирами. Стоянка судна была долгой, так как в трюм загружали мешки с сахаром и полсотни живых свиней, но и она уже подходила к концу. Я нервничала, стараясь выбрать момент, чтобы снова пробраться на «Султану». И вдруг заметила Эдварда, шагающего к трапу парохода. Он медленно поднялся на борт, на самом верху остановился и оглядел пристань Мемфиса, как будто видел ее в последний раз. Я спряталась за какой-то повозкой, боясь, что он увидит меня. Он отвернулся и зашагал в глубину парохода. Дождавшись, когда он скроется из виду, я быстро пошла к кораблю и поднялась на борт. Капитан хмуро взглянул на меня, но не спросил, почему мы с Эдвардом вернулись по одиночке.

Я знала, что этот человек точно погибнет сегодня ночью. Я смотрела на людей, и мне казалось, что у всех у них на лицах лежит печать смерти. Скорей всего, это мое воображение играло со мной, но я чувствовала себя напуганной, маленькой и несчастной. Почему-то вспомнились слова Эдварда: «Я уже перестал видеть в этом какой-то смысл. Когда не можешь понять, зависит ли что-то от тебя или нет, трудно продолжать что-то делать… Чувствуешь себя пешкой в руках Судьбы». Я сейчас тоже не видела смысла в том, что я делала. Я буду смотреть на гибель сотен людей ради того, чтобы снять фильм? Это казалось таким мелким, таким неправильным! Я вспомнила, как мой руководитель говорил мне: «Журналисты во время войны тоже снимали гибель людей, чтобы показать это другим. Чтобы люди владели информацией, понимали, что происходит и больше такого не допускали. Это не менее важное дело, чем взять в руки оружие и пойти убить кого-нибудь». Я должна была проникнуться важностью того, что я делаю, но у меня совершенно не получалось.

Как сомнамбула я направилась к той точке парохода, которая была рассчитана нашими программистами как наиболее безопасная. Осмотрелась, запомнила, а затем снова погрузилась в гущу толпы, продолжая снимать, и снимать, и снимать людей, пароход, все, что меня окружало. Время от времени я видела издали Эдварда. Он уселся на средней палубе прямо на доски, недалеко от борта, уткнулся головой в ладони и так сидел, практически не двигаясь. Иногда он поднимал голову, невидящим взглядом окидывал все вокруг: толпу, пароход, реку, и снова утыкался в ладони. Может быть, он пытался дремать. С одной стороны, такое его поведение было мне на руку, так как я не боялась, что наткнусь на него, и он потребует от меня объяснений. С другой стороны, я отчаянно тревожилась за него, его поведение меня пугало, и я мысленно молила Судьбу, чтобы она позволила Эдварду выжить.