Штаны с ботинками снимаются быстро, Джорджи не хочет, чтобы они мешались. Наскоро взять – пальцы сами хватают фиолетовую – резинку и натянуть на член – тоже привычно. А вот дальше сложнее, потому что как вообще заняться сексом с распрямившейся, утробно смеющейся тварью, чей огромный член покачивается на уровне твоей груди? Но дьявол милостив. Отсмеявшись и насладившись растерянностью Джорджи, Джерси разворачивается, хватаясь лапищами за диван и чуть склоняясь.
– Забирайся, – со смешком рычит он. – Стремянки не будет.
Джорджи сглатывает, нерешительно подходя. Но, примерившись, довольно смело сперва упирается пальцами ног в согнутое назад колено, а потом хватается за густую, скользящую из пальцев шерсть, подтягиваясь и крепко устраивая ступни на торчащих суставах.
– Держись за кости, не сломаются, – фыркает Джерси, переступая ногами, чтобы Джорджи привык к ощущению его тела под собой. Но Джорджи хорошо держит равновесие, чувствуя себя все более уверенно, и смыкает пальцы левой руки на торчащей из спины кости. Возможно, здесь когда-то были крылья, думает он, но, в любом случае, сейчас холодная, шершавая кость хорошо лежит в руке, и Джорджи ухмыляется, найдя в ней отличную точку опоры. И хотя его все-таки слегка покачивает, когда Джерси двигается – кость ходит вместе с лопаткой, – зато правая рука теперь свободна. Отлично.
Джорджи прижимается к узкому крестцу животом и лезет пальцами между плоских жилистых ягодиц. Если бы у Джерси был костистый хвост, он бы точно сейчас ударил по руке. Но удара нет, Джорджи только чувствует, как напрягаются сухие бедра Джерси, а под пальцами – короткую, густую и свалявшуюся шерсть с гладкой и толстой каемкой горячего входа. Похоже хуй знает на что, но точно не на человеческий зад. Насрать. Джорджи шально ведет от одной мысли, что он поимеет дьявола, и он слегка приоткрывает вход указательным пальцем, только сейчас задумываясь, хватит ли смазки от презерватива и жира на коже Джерси. Но сам Джерси как будто читает его мысли:
– Не возись, я не такой хрупкий, как ты, – он снова фыркает, выгибая шею, и туго натягиваются торчащие сухожилия.
Джорджи согласно хмыкает в ответ на это, вытаскивает палец и сочно сплевывает в ладонь, обмазывая член и еще чуть подтягивая резинку. Он упирается лбом в торчащий позвоночник, придерживая рукой, прижимая головку к набухшей от прилившей крови каемке входа. Та сокращается животным ритмом, и Джорджи выдыхает свозь зубы, резко проталкивая головку внутрь, когда вход приоткрывается – и сразу тесно смыкается за ней, плотно охватывая ствол.
Джерси оглушающе рычит, прогибаясь всем телом, и Джорджи едва удерживается на нем, инстинктивно прижимаясь крепче. И задыхается от того, как с размаху туго входит целиком, и только яйца шлепаются о липкий мех. Джорджи всерьез не дышит, рефлекторно пытаясь упереться локтем в костистую поясницу, пока Джерси ревет еще, вцепляясь лапищами в диван. А Джорджи только ощущает, как гладко и мягко у Джерси внутри, как там все сжимается, пытаясь вытолкнуть его. И как горячо. Джорджи жмурится, думая, что даже ожог бы стоил того, потому что каждая попытка двинуться внутри – а он не может не двигаться, хватаясь крепче, и его член то выскальзывает немного, то входит глубоко с каждым гневным и размашистым движением Джерси – как попытка засадить в мягкую раскаленную лаву. Слишком горячо, как выкрученный до предела душ, как жар из открытой духовки, как наклониться лицом к костру.
– Какая у тебя температура, Дьявол из Джерси? – спрашивает Джорджи, стараясь отвлечь Джерси и чуток откидываясь назад, через силу – похоть застилает мозги – примериваясь, как бы еще удобнее схватиться.
– Что? – Джерси выгибает спину, и Джорджи, резко выдохнув, опять непроизвольно входит глубже.
– Температура. Ты пиздец горячий.
Джерси фырчит, наконец усмиряя в себе разозлившегося от боли зверя, и снова упирается мохнатыми лапищами в диван.
– Как в аду, Джорджи-бой, – его рык теперь довольный, горлом; Джерси по-кошачьи прогибается в спине, давая Джорджи удобно лечь на него грудью. И Джорджи наконец хватается накрепко, с низким стоном на выдохе, и принимается загонять жестко, быстро, не давая Джерси привыкнуть. Джерси только может чувствовать, как холодные сухие бедра бьются об его ноги и как глубоко растягивает его длинный узорчатый член. Очень глубоко, как для человека. Джерси не думал, что это будет так больно. Джерси не скажет об этом Джорджи.
Джорджи двигается неровным ритмом, даже не успевая хоть немного вытаскивать, по-собачьи прижимаясь и покрывая дьявола торопливыми движениями. Зад то сжимается вокруг его члена, то расслабляется, и Джорджи закусывает горькую шерсть, стараясь загнать еще поглубже. Хотя куда глубже, яйца так и бьются о мягкий мех. И это так странно – и тесно, – как будто трахаешь живого, взбрыкивающего оленя, держась только за его рога и торопливо присовывая под короткий хвост. Одновременно и возбуждает, и не слишком, и Джорджи не стесняется вдобавок накручивать себя картинками, закрывая глаза и засаживая в мягкий звериный зад. Он представляет, как это выглядит со стороны, человек, сношающий зверя, представляет, как сочно его член скользит между мохнатых ягодиц, как туго зажимает его гладкая черная каемка входа. Джорджи хотел бы увидеть, какая она раскрытая будет после него, темно-розовая внутри, а еще вот бы с его стекающей спермой. Джорджи хотел бы еще трахнуть ее пальцами, если не будет дерьма. Джорджи знает, что Джерси действительно вырвет ему руку – и проломит череп, – если только считает такие мысли с его лица. Джорджи рад тому, что Джерси не видит его лица. Он жмет лоснящуюся шерсть между пальцев и обтирается бедрами, чтобы Джерси почувствовал, блядь, весь его хер изнутри, шлепается яйцами о здоровую мохнатую мошонку и шумно дышит, закусывая нижнюю губу.
Бедра резко назад – и сразу вперед, вбить член так, чтоб до боли растянуть только сошедшийся вход. Джорджи кусает губы, он теряется во времени, заполненном однообразно голодными движениями. И его уже пиздец как ведет, он утыкается лицом во взмокшую шерсть, воняющую конским потом, простецки вдалбливаясь, до боли в собственных бедрах от торчащих повсюду костей Джерси. Тягуче и резко сводит все в паху, раз, другой, бедра двигаются и поясница прогибается уже на автомате, и дыхания объездить дьявола явно не хватает. Но хочется, хочется, и продолжить, потому что когда еще такой шанс выпадет и потому что от жары и духоты под веками расцветают жгучие индийские цветы, и кончить хочется, потому что уже ноют яйца, и нужно еще побыстрее, а быстрее – скользят по шерсти вспотевшие ноги, выскальзывает кость из мокрой руки. Но когда Джорджи хочется ебаться – он ебется в надрыв и крик. И яростно кричит сейчас в мокрый мех, ударяя кулаком в лопатку и сгребая новый клок шерсти.
Он ебет Джерси быстрее, чем может, уже не осознавая собственных торопливых движений, чтоб не сбиться. Только то, что вытаскивать – слаще, вбиваться – больнее. Сводит даже сжатые зубы, ноздри почему-то щекочет запахом карри, а взмокшие, напряженные плечи болят просто дьявольски. Ха. Джорджи стонет, набирая воздух – прорезает горло сухим ножом, – и его накрывает резко, мышцы напрягаются предельно, как и погруженный в животный жар член, и сперма выплескивается в сползшую резинку. Джорджи конвульсивно вздрагивает всем телом, с содроганием еще пару раз вбивая бедра в бедра и, кажется, вырывая немного шерсти из худой спины. Запах карри душит ему глотку. Он не может больше держаться. "Ну и пизданусь жопой об пол, оно того стоило", – обессиленно думает Джорджи, вцарапываясь в спину Джерси, еще пытаясь не упасть и неудержимо соскальзывая ногами. Джорджи думается даже закусить натершие ему щеку, торчащие позвонки, чтобы хоть как остановить падение, когда Джерси поворачивает голову. Он не может видеть лица Джорджи и не услышит от него просьб помочь, но лапища легко движется назад и ложится Джорджи под спину, и тот благостно, жарко выдыхает, обессиленно откидываясь назад.
