– Ты должен был сказать, что не помнишь.

Это то, что они всегда говорили, когда мирились, но Тиерсен только пожимает плечами после новой паузы и снова глотает пиво.

– Не могу.

Пиво ужасно горькое.

– Знаешь, дружище, я тут прикинул… – Джохар наконец возвращается, и Тиерсен только замечает, как долго его не было. – Если ты сейчас поедешь обратно, надо бы подкрепиться на дорогу. Так что я полистал меню и заодно поболтал с той живой милашкой. В общем, сейчас нам принесут картофельные оладьи, они здесь до задницы вкусные, и еще нам с Цицеро пива и кофе, а тебе, уж не обессудь, чай. Ну, я так рассудил, чего тебе лишнего пить, если сразу за руль. После бессонной ночи и пары пива раздолбать машину – как нехер делать. А ты нам живой больше полезен, – Джохар деловито усаживается с краю и двигает к себе оставленную чашку. Он явно попытался хоть немного разрядить обстановку, но получилось не слишком.

Они все молчат, пока официантка не приносит оладьи, а после Джохар съедает свою порцию быстро, Цицеро тоже, успев ополовинить второй стакан, и только Тиерсен курит, вяло ковыряя вилкой распотрошенный оладий. Они действительно вкусные, но он совсем не хочет есть.

Цицеро фыркает и тоже отходит отлить, а Джохар одним глотком допивает кофе.

– Я тут еще подумал, – говорит он вдруг, и Тиерсен не слишком заинтересованно поворачивает голову. – Вижу, что с аппетитом у тебя беда, так, может, я вещи пока снесу наверх, а потом вернусь и тебе ключи отдам? А ты пока доешь без спешки, а?

– О'кей, – подумав секунду, Тиерсен кивает и лезет в карман за ключами от машины.

– Отлично. И еще тогда вот, я заплачу за всех, – Джохар поднимается, выгребая из кармана парки смятые купюры, и кладет на стол. – Проследи, чтобы наша живенькая взяла, тут ей сверху на чай.

Тиерсен машинально кивает и даже не замечает, как Джохар забирает кейс и уходит. Он смотрит на оладий и понимает, что лучше сдохнет, чем его доест. Лучше сдохнет, чем продолжит здесь сидеть. Впрочем, догнать Джохара еще не поздно.

Тиерсен поднимается, собирает деньги и идет к стойке. Их официантка принимает купюры со слегка обеспокоенной улыбкой, но у Тиерсена нет особого желания улыбаться в ответ. Он только думает, что вежливо было бы попрощаться с Цицеро перед тем, как он уедет. Он не хочет этого делать.

Дверь в туалет скрипучая, и Цицеро отворачивается от писсуара на звук. Тиерсен неловко заходит, стараясь смотреть в маленькое потертое зеркало над раковиной.

– Я хотел сказать, что, наверное, уже сейчас поеду, – говорит он, чувствуя себя нелепо в этом потертом сортире, одетый в аляповатый красный свитер с оленями. – Только занесу вам коробки. Джохар там заплатил, кстати, так что можешь… не знаю, идти, куда захочешь, – это звучит еще тупее, чем раньше, и Тиерсен опять жалеет, что начал.

– Тиерсен? – Цицеро любопытным тоном прерывает его внутреннее самобичевание. – Ты что, пялишься?

– Что? – Тиерсен слегка поворачивает голову.

– Пялишься? На Цицеро? В это зеркало?

– Я не…

– Пялишься! – Цицеро приходит в какой-то абсолютный восторг, стряхивая и застегиваясь. – Тиерсен пялится на своего, – неприятно, – Цицеро, сколько бы долгих дней не прошло! – он жмет на ручку слива, не прекращая тараторить. – Пялится-пялится-пя…

– Я не пялюсь! – Тиерсен вспыхивает, окончательно поворачиваясь. Его резко начинает все раздражать. Начинает? – Я вообще не смотрю на тебя, – говорит, глядя Цицеро в глаза, и на его лбу заметно бьется жилка. Цицеро выглядит уязвленным, как будто ждал другой – какой еще другой? – реакции, и торопливо подбирает новые слова.

– А почему это Тиерсен не хочет смотреть на Цицеро? – и Тиерсену чудится здесь какое-то цепляние за слова. Опять чудится, ведь Цицеро прекрасно владеет всеми словами, которые говорит.

– Потому что… – Тиерсен хочет объяснить, но не может, потому что слишком много объяснять. – Почему ты вообще спрашиваешь?

– Если бы Тиерсен пялился на Цицеро, это было бы не зря, – Цицеро пожимает плечами.

– Что именно не зря?

– Многое, – Цицеро уклоняется от прямого ответа, и это раздражает Тиерсена еще больше.

– Я… хрен с ним, ладно, я не знаю, чего ты хочешь, – он чувствует себя растерянно и раздраженно одновременно, но Цицеро молчит, и ему приходится продолжать. – Нет, я знаю, что для тебя заигрывать с людьми, строить все эти фразочки, загадывать загадки – нормально. Но, пожалуйста, не надо делать этого со мной.

– А если бы… – Цицеро как будто задумывается, решаясь, говорить или нет, – если бы Цицеро хотел делать это с тобой?..

– Зачем? – Тиерсен спрашивает устало.

– Если бы, например, Цицеро хотел бы что-нибудь исправить… на самом деле хотел!.. но не слишком знал, как? – он смотрит с каким-то опасливым интересом.

– А, вот оно что, – когда Тиерсен понимает, у него нервно дергается край рта – вместо улыбки. – Ну, тогда заигрывания здесь не помогут. Нет, я думаю, что прощу тебя когда-нибудь, – он не может прочитать эмоции на лице Цицеро, но они едва уловимо меняются, – и, может быть, мы сможем подружиться заново. Не сегодня, но когда-нибудь. На крестинах твоих детей или типа того. Но пока лучше пусть идет как идет. Давай для начала попробуем хотя бы разойтись по-хорошему. Мы не так плохо, – ужасно, – посидели, никто не пострадал, и теперь я так же спокойно вернусь в Лион, о'кей? – он ждет ответа, но Цицеро молчит. – Ладно, будем считать, что ты согласился. Хорошо отдохнуть, – Тиерсен разворачивается и берется за дверную ручку, когда Цицеро выпаливает, резко и немного надрывно:

– Я убил ее.

Тиерсен сжимает пальцы на ручке и смаргивает. Как и каждый раз.

– Что?