– Я буду милым, сколько ты захочешь, – Тиерсен улыбнулся мягко. – Только соглашайся.
– Цицеро подумает об этом, – маленький итальянец еще был немного напряжен, но отходил, как всегда, быстро. – А Тиерсен не боится, что если он будет жить с Цицеро, это испортит его репутацию?
– Пф-ф! – Тиерсен засмеялся, но, заметив, что Цицеро действительно ждал ответа, перестал. – Я что-нибудь придумаю, расслабься. В любом случае, в тюрьму нас за это не посадят, а остальные проблемы будем решать по мере поступления.
И все-таки, на взгляд Цицеро, это был хороший подход. И хороший день. Тиерсен легко ориентировался во Флоренции и знал много мест, которых Цицеро, живший здесь всего несколько месяцев, еще не видел. Например, один высокий мост, с которого был хорошо виден город и на котором Тиерсен курил, неторопливо рассказывая о каком-то интересном деле. А после он отсосал маленькому итальянцу прямо под этим мостом, разведя полы пальто, смеясь, коротко порыкивая и зарываясь носом в темно-рыжие волосы на лобке. И Цицеро держал его голову и сжимал зубы до того, что челюсть потом ныла несколько часов. И когда Тиерсен проглотил его семя и застегнул ему брюки, поднимаясь и целуя мягко, не требуя ответной услуги, Цицеро тяжело дышал отвратительными запахами сваленных вокруг отбросов и теплыми – своей спермы и табака от Тиерсена и думал, что, пожалуй, запланированное убийство придется немного отложить.
Это хорошие воспоминания, хотя у них есть и другие, много других. И плохие в том числе. И если Тиерсен помнит только их… Цицеро не такой дурак и знает, что нельзя просто заставить его забыть. Потому что то, другое, он тоже помнит. И очень хорошо.
========== VII. ==========
Цицеро дышал тяжело, крепко сжимая кинжал Тиерсена. Конечно, стоило взять себя в руки быстрее, но это сладкое ощущение, когда тот, кто только что был жив, был еще горячим и сочившимся кровью, но уже мертвым… Цицеро легко отдавался этому и не мог так скоро остыть. Это было что-то вроде хорошего оргазма, после которого не так просто успокоить сбившееся к черту дыхание. Цицеро шумно выдохнул и забрался с ногами на табурет, обнимая колени руками и предусмотрительно не касаясь брючин влажным лезвием. Он чувствовал себя сладко утомленным, и счастливым, и будто лет на десять моложе, как и всегда после такого. В последний год целых три вещи делали его счастливым: хорошие убийства, хорошая еда и хороший секс. И если бы он курил, то с удовольствием затянулся бы сейчас, смотря, как растекалось темное сочное пятно по кухонному полу. Нет, Цицеро хорошо знал, насколько глупо было приводить жертву домой, но он уже делал так пару раз, когда Тиерсен был очень занят на работе. Не поэтому, правда. Цицеро и рад был бы выбрать какое-нибудь тихое место за городом, но у него опять не было денег даже на аренду машины, а у Тиерсена он уже просил в этом месяце. Хотя тот вряд ли бы отказал ему и вряд ли бы даже спросил, зачем ему деньги, но Цицеро не хотел никаких подозрений. Он и так иногда таскал из бумажника Тиерсена мелкие купюры, нет уж, проще было быстро разделать очередную гостью и убрать кровь.
Но у Цицеро оставался почти целый день, и он мог не спешить и еще с удовольствием понаблюдать за тем, как тонкая бордовая струйка подтекала к его табурету. Она остановилась в паре сантиметров от него, и Цицеро подумал потянуться и толкнуть лежавшую девушку, но через несколько секунд струйка снова наполнилась кровью и растеклась маленькой лужицей вокруг деревянной ножки. Цицеро отметил мысленно, что ее тоже надо будет протереть. Он тихо покачивался еще немного, вдыхая свежий металлический запах. Пока только крови, не свежего мяса, не особого запаха каждой частички тела, каждого органа, каждой кости; Цицеро иногда тыкался в них носом, разделывая трупы, пытаясь их отличать.
Но все, он насиделся достаточно, вздохнул, слезая с табурета, опустился на колени рядом с телом, аккуратно, чтобы не запачкаться в натекшей крови, и сжал рукоять клинка обеими руками, упираясь лезвием в пол, опуская голову. Молитва была коротка, но сколько в ней было любви, сколько почти детской надежды. Цицеро молился, как ребенок, искренне и горячо, но и сегодня Дева Мария не пришла к нему, не коснулась одобрительно волос, как тогда, первый и единственный раз, когда ему еще не было тридцати и когда она молча благословила его, совершенно запутавшегося и не знавшего, что делать. Тогда Дева Мария направила его руку, а после поцеловала в губы, чисто и целомудренно, зная, что маленький итальянец будет теперь принадлежать ей всем сердцем. Но за прошедшие с тех пор двадцать лет – Цицеро успел принять духовный сан и отказаться от него после войны, провести несколько лет в концлагере и убить неимоверное количество людей – Богоматерь не приходила к нему больше, что бы он ни делал. Одного человека приносил в жертву или десяток, мучился ли до слез на тощей лежанке от одиночества и неопределенности или смеялся болезненно, вырезая самые красивые части из тел для своей Царицы. Цицеро думал, что он слишком тщеславен, чтобы Богоматерь благословила его еще раз, и наказывал себя за это, думал иногда, что тот случай был только видением, показавшимся ему, что не было никакой Девы Марии, и за это наказывал себя еще сильнее. Он отказался возвращаться в церковь из-за всего этого разом, совершенно измученный и уставший после войны, но полное опустошение снова сменялось надеждой, самобичевание – новыми жертвоприношениями, и в этом была какая-то стабильность. Пусть и не та, которой хотелось Цицеро.
Он поднялся, закончив молиться, и, мгновенно перестроившись, деловито оглядел тело, прикидывая, как бы половчее его поднять и поменьше всего запачкать при этом: девушка была крупной и высокой, и Цицеро с его ростом это не было удобно. Голоса и шаги на лестнице он услышал поздно, увлеченный своими мыслями, и звук проворачивавшегося в замочной скважине ключа буквально оглушил его. Тиерсен должен был вернуться вечером, весь вымотанный четвертым днем засады, и Цицеро планировал даже что-нибудь разогреть на уже чистой кухне к его приходу, раз уж временно сидел дома без работы. Но не сейчас, только не сейчас! Панических мыслей в голове Цицеро было слишком много, и он машинально завел за спину руку с кинжалом, отступая неловко от вскрытого тела, задевая ногой табурет.
– Ты уже дома? – Тиерсен знал, что Цицеро обычно возвращался со своих “прогулок” примерно в это время, и услышал шум на кухне. – Представляешь, эти сволочи приехали сегодня в четыре утра, – он начал воодушевленно говорить прямо с порога. – А я только собрался подремать на заднем сиденье. Нет, все прошло нормально, мы их спокойно задержали, но я дико хочу спать. Пойдем в постель? Хотя… У нас есть что-нибудь на завтрак, я со вчерашнего вечера только кофе… – он говорил и говорил, и запнулся резко, зайдя на кухню. – Боже… Что… Цицеро, с тобой все в порядке? Что здесь… Что случилось?! – он замер на какую-то секунду и торопливо шагнул вперед, с профессиональной привычкой ни на что не наступая, хватая своего итальянца за плечи. – Что здесь случилось?
Цицеро глядел на него испуганно, он с огромной скоростью перебирал в голове все возможные варианты ответа и никак не находил тот, который бы исключал приезд полиции. Но Тиерсен смотрел требовательно – он действительно всегда ориентировался мгновенно и легко брал себя в руки – и повторил еще раз:
– Что здесь случилось, скажи мне, – легонько встряхнув Цицеро. И тот нашел только один вариант, который дал бы ему так необходимое сейчас время.
– Ц-цицеро, – он всхлипнул, – Цицеро… убил ее, – заплакать сразу было не так просто, но маленький итальянец был хорошим актером, разве нет? – Цицеро обманул Тиерсена, – он забормотал торопливо, кривя лицо, широко раскрывая губы, и задышал часто. – Цицеро хотел… хотел быть с женщиной… Она сказала, что Цицеро бы пошло оружие, блестящее оружие, и глупый, глупый Цицеро решил покрасоваться, решил показать ей… – он набрал в грудь воздуха и старательно, громко разрыдался.
– Ш-ш, тише, – Тиерсен не отпускал его плеч, но уже не сжимал так сильно. – И что произошло потом?
