– И что тогда? Вечером мы будем на месте.
– Цицеро не хочет вечером, Цицеро хочет сейчас! – маленький итальянец возмущенно дергает носом и разминает мышцы бедра, то и дело касаясь кончиками пальцев паха.
– Слушай, мне действительно нужно вести машину, – Тиерсен чуть кусает губу, когда Цицеро продолжает игнорировать все, что он говорит, сжимает его член через ткань, поглаживая большим пальцем, и тянется, втягивает губами мочку уха, мягко посасывая. – Так, хорошо, ты можешь подождать хотя бы немного? Я найду какое-нибудь место подальше от трассы, – он пытается аккуратно отодвинуть Цицеро, но тот только ведет рукой ниже, тиская яйца, и цепляет ухо зубами, мокро скользя по нему языком. – Хотя бы десять минут, пожалуйста!
Тиерсен не собирается как-то особенно признавать, что это все его заводит: это очевидно, в любом случае. В его тридцать еще никто не… приставал к нему в машине на такой скорости. Тем более в такой машине, которая сама – чистая темная энергия. И Тиерсен не жалеет о том, что это происходит сейчас первый раз. Цицеро делал с ним многие вещи, которые никто до него не делал, и это, конечно, каждый раз сводит Тиерсена с ума. Но разбиться он тоже не хочет. Хотя думать об этом, когда губы щекотно касаются шеи, когда Цицеро сосет кожу вокруг сонной артерии – сложнее, чем кажется. И Тиерсен пропускает тот момент, когда Цицеро уже расправился с ремнем и пуговицами и деловито пробегается пальцами по приподнятому слегка члену под тканью трусов.
– Нет, Цицеро! – Тиерсен чуть повышает голос и перехватывает запястье маленького итальянца. И… да будь проклят человек за то, что имеет две руки! Цицеро жмет свободной ладонью его член, скользя пальцами за резинку, по темным волосам, и смеется. И Тиерсен не может даже остановить машину, потому что они не могут трахаться прямо на трассе. А в том, что Цицеро сорвется резко, наваливаясь на него и выкручивая руки, стоит нажать на тормоз, Тиерсен не сомневается.
– Ты обещал меня слушаться, – Тиерсен не хочет сердиться, но иначе как приказным тоном это все невозможно остановить. – Просто придержи руки при себе несколько минут, мы скоро остановимся.
– Хорошо, как прикажет Тиерсен, – Цицеро подозрительно послушно убирает ладонь, щелкнув резинкой трусов по подтянутому животу, и высвобождает вторую руку.
– Эй, прекрати. Я не приказывал тебе. Это просьба, но… Ох, черт! – Тиерсен чуть не выкручивает руль от неожиданности.
– Никаких рук, – Цицеро поднимает обе ладони, отрываясь на секунду, и снова плотно обхватывает губами горячую головку члена через тонкую ткань.
– Никаких… Ох-х… – Тиерсен даже толком не может разобраться в том, что чувствует, но вот его тело чувствует однозначно только хорошее такое возбуждение, когда Цицеро сосет ему через белье и оттягивает резинку зубами, с четвертой попытки заглотив наконец быстро поднявшийся член. Тиерсен стискивает зубы, продлевая это еще хоть секунду, и дергает Цицеро за волосы, поднимая его.
– Очень важно быть точным, когда формулируешь свои желания, Тиерсен! – тот смеется, и губы у него чуть влажные.
Тиерсен смотрит в желтые глаза и рычит, снова переводя взгляд на дорогу. И резко нагибает Цицеро, насаживая его ртом на свой член несколькими грубыми движениями. Маленький итальянец приглушенно охает, скользя ладонью по бедру Тиерсена: это слишком глубоко для него. Но Тиерсен быстро отпускает его волосы и, подумав секунду и прокляв свою болезненную слабость, просто поглаживает их, будто разрешая дальше самому.
Меньше всего Тиерсена сейчас беспокоит, что их кто-нибудь увидит. Даже если кто-то притормозит, приглядываясь… у Цицеро длинные волосы, почти до лопаток – надо подстричь их, кстати, – и его, наверное, можно принять в таком положении за широкоплечую девушку в свободном пиджаке. А вот кое-что другое Тиерсена все еще волнует…
– Ты ведь представляешь, как по-идиотски будут выглядеть наши трупы, если я не справлюсь с управлением?
Цицеро причмокивает и, видимо, кивает. Или просто продолжает ритмично наклонять голову.
– Вообще-то я планировал, что меня похоронят целиком. Но, с другой стороны, если ты мне его откусишь… Да, пожалуй, жить после этого я точно не захочу, – Тиерсен немного напряженно смеется. Когда он говорит, легче не концентрироваться на ощущениях.
Цицеро тоже смеется, не отрываясь, и Тиерсен жарко вздыхает, когда его горло сокращается от этого. Маленький итальянец приподнимается немного и посасывает его головку, поглаживая бедро, и Тиерсен снова сжимает пальцы в рыжих волосах. Это все жгуче приятно, но он может, может думать об управлении, тем более когда автомобиль так послушен ему.
– Цицеро, осторожнее, зубы, – Тиерсен мягко гладит шею под волосами и дышит чаще, чувствуя, как плотно губы обхватывают ствол, даже в шуме ветра слыша, как сочно хлюпает слюна при каждом движении. Цицеро лижет уздечку и ласкает губами головку, и рот у него ужасно мокрый и горячий. И когда он снова начинает сосать тесно и берет глубже, упираясь в головку основанием языка, это так… страстно, очень по-итальянски, и Тиерсен совсем сдается, на секунду прикрывая глаза.
– Да, вот так хорошо, – он постанывает слабо и прижимает голову Цицеро плотнее, и щекотно тянет внизу живота, когда тот согласно заглатывает член, и горло опять легко сокращается. – Давай, мой хороший, – главное – продолжать что-нибудь говорить и притормозить, когда он будет готов кончить.
Но Цицеро поднимает вдруг голову с громким причмокиванием и отстраняется, вытирая рот.
– Тиерсен говорил, что мы остановимся где-нибудь? Разбуди Цицеро тогда, – и снова откидывается на свое сиденье, прикрывая глаза и не удерживая легкую улыбку уголками губ.
– Эй! – Тиерсену отвратительно сложно перестроиться, когда только что было так томно и сладко, а теперь только ветер холодит влажную кожу на возбужденном до покалывания члене. – Эй, это… это что сейчас было?!
Но Цицеро не отвечает, закидывая руки за голову и подаваясь легко бедрами вперед. Его член выступает в узких брюках, и это совершенно… не так, как всегда. Тиерсен не помнит, чтобы маленький итальянец когда-нибудь был готов терпеть собственное возбуждение.
– Так, хорошо, ты тоже решил поиграть. Но, может быть, ты хотя бы застегнешь мне брюки? Так не очень удобно, знаешь ли.
Цицеро хихикает негромко и все-таки опускает одну руку, ласково и легко поглаживая себя.
– Да пошел ты, – Тиерсен не сердится, если только совсем чуть-чуть, и пытается сам застегнуть брюки, но это совершенно невозможно, и он только натягивает трусы, и даже такое прикосновение отдается в яйцах и внизу живота. Но пуговицы так и не поддаются, и Тиерсен плюет на это, ища какой-нибудь поворот на одну из узких и пустынных боковых дорог.
Следующие десять минут они едут молча, и это напряженное, но какое-то предвкушающее молчание, как всегда бывает в подобных ситуациях. Цицеро все время гладит себя, не открывая глаз, но не расстегивает брюки, никуда не торопясь. И только когда Тиерсен останавливает машину, смотрит на него из-под полуприкрытых век.
– Все, приехали. Здесь никого не должно быть, – Тиерсен выдыхает и тянется, прижимаясь к губам Цицеро коротким неглубоким поцелуем. Но маленький итальянец толкает его и каким-то резким движением оказывается сверху, быстро перелезая и оседлывая бедра. Он целуется жарко, наклоняясь, запуская руки в отросшие волосы Тиерсена и почти сразу начиная стягивать куртку с его плеч. И трется членом о живот, трется задницей о пах, шире разводя ноги, и – “Господи, ты такой горячий!” – у Тиерсена сразу снова встает от этого, от этой тесноты объятий, торопливости, того, как Цицеро целует его открытым ртом, кусая язык, едва соединяя губы мокрыми звуками, и лезет пальцами под джемпер, стягивая его и тут же снова наваливаясь, запуская язык между губ с высоким стоном.
Цицеро держит Тиерсена за ребра, то и дело скользя руками по темным волосам на груди, и едва отрывается от его рта, надавливая пальцами на низ живота. Маленький итальянец часто дышит, глаза у него горят безумно, и он сжимает коленями бедра Тиерсена, пытаясь справиться со щекотной вспышкой возбуждения.
