Тиерсен долго гладил Цицеро между ягодиц, даже не думая вталкивать пальцы в теплый, чуть сжимавшийся вход, и снова целовал, неторопливо и горячо. Тиерсен всегда был не только прямолинейным до грубости, но и невозможно терпеливым. И это стоило того, особенно когда Цицеро сильно сжал его плечо и несмело коснулся его члена, сначала нечаянно, костяшками пальцев, потягиваясь к себе или руке Тиерсена, а потом обхватив всей ладонью. И когда Цицеро застонал тихо, поглаживая всю липкую от смазки головку, Тиерсен решил, что хватит ждать, аккуратно отстраняясь. Открыв крем и щедро выдавив себе на ладонь, он со сдержанным вздохом размазал его по своему члену.
– Я хочу, чтобы ты тоже был сверху, – сказал Тиерсен доверительно, едва контролируя дыхание. – Но первый раз можно мне? – он хорошо видел, как напряженно Цицеро вжался в подушки и сдвинул бедра, стоило коснуться его лодыжки. Но так же хорошо Тиерсен видел, что член маленького итальянца весь сочился, и темно-рыжие волоски внизу живота даже слиплись в том месте, которого то и дело касалась темная головка.
– Ты доверяешь мне? – Тиерсен спросил тихо, размазывая еще крема, столько, чтобы весь член был покрыт его хорошим слоем.
– Цицеро… доверяет Тиерсену, – так же тихо ответил маленький итальянец, легонько разводя ноги. Тиерсен погладил его колени и опустился между них аккуратно, касаясь напряженно подрагивавшего члена, вызывая новый вздох и густой румянец на щеках Цицеро.
– Расслабься совсем, ладно? Если будешь зажиматься, может быть больно.
– Да как тут расслабиться?! – Цицеро смотрел на член Тиерсена с откровенной опаской и явно не решался развести бедра совсем. – Он… вообще поместится в Цицеро?
– Поместится, – Тиерсен засмеялся негромко. – Может быть, будет совсем немного больно сначала. Но если полностью расслабишься – не будет, – он еще погладил член Цицеро и сжал ладонь сильнее, подрачивая мягко, но сильно.
– Ох-х! Кажется, Цицеро уже никогда не будет больно! – маленький итальянец застонал громко, и, словно вмиг решившись, резко раздвинул ноги, подаваясь в теплую руку, и коснулся ступнями бедер Тиерсена, будто готовясь оттолкнуть его, но не отталкивая.
Тиерсен смазал Цицеро тоже, сначала снаружи, а потом проталкивая в него указательный палец, и маленький итальянец снова простонал от этого, послушно открываясь, царапая простынь одной рукой и кусая вторую.
– Тш-ш… – Тиерсен аккуратно отнял его руку. – Кричи, если хочешь. Моего соседа все равно до послезавтра не будет. А я хочу услышать, как ты кричишь, когда кончаешь. Ты ведь кричишь? – неторопливо говоря это, отвлекая внимание, Тиерсен придержал свой член рукой и аккуратно толкнулся в пульсировавший немного вход, и Цицеро только вжался затылком в подушки, кусая губы: он совершенно не мог говорить сейчас. Это четкое ощущение упругой головки, раскрывавшей его невозможно, заставляло Цицеро смотреть совершенно перепуганно, помня только о том, что он должен был расслабиться, если не хотел, чтобы это было больно. Но Тиерсен держал его за бедро, так, что невозможно было отодвинуться, и Цицеро вжимался в постель, мгновенно жалея обо всем этом, и понимал, что весь-этот-Господи-за-что-мне-это-член сейчас окажется в его заднице, и он совершенно не знал, что с этим делать. Пока Тиерсен не ввел в него головку целиком, и это было почти не больно, но страшно, и много, и…
– Боже-Боже-Боже, Цицеро… – Тиерсен выдохнул жарко, со слабым стоном, и залился румянцем почти весь. Он обнял Цицеро за спину, проталкиваясь глубже, и его ровный член скользко растягивал маленького итальянца. И когда Тиерсен поцеловал Цицеро, тот вздохнул и, стараясь не сжиматься, позволил ему медленно, почти не останавливаясь, войти где-то на треть. И это не было противно или как-то еще, просто тесно, не слишком возбуждающе, но так полно и растягивающе, и давило сильно и довольно сладко.
Тиерсен простонал Цицеро в губы, двигаясь назад и снова обратно. И еще, на сантиметр глубже с каждым разом, и Цицеро вскрикнул слабо, когда Тиерсен навалился на него, проталкивая язык чуть не в самую глотку, когда он почувствовал, как его член с каждым толчком трется так чувствительно.
– Ум-мф! – Цицеро застонал снова, отворачиваясь от губ Тиерсена, запрокидывая голову, сжимая пальцы ног и простынь. Это все-таки было немного больно и так сильно, и, когда Тиерсен начал толкаться равномерно, войдя до конца, и дышать короткими стонами, Цицеро закричал. Потому что так тянуще давило изнутри, как он никогда не чувствовал раньше. Цицеро плотно сжал веки, и чувствовал собственные ногти через ткань простыни, и кричал несдержанно с каждым толчком от этого невозможного нараставшего чувства и невыносимой необходимости кончить прямо сейчас.
Тиерсен опирался на постель, вталкиваясь, и Цицеро, такой тугой и не раскрытый, непроизвольно стискивал его член, и молодой карабинер, скользя вперед-назад, чувствовал эти невольные сокращения, чувствовал, как узкий зад принимал его от головки до основания, и толкаться внутрь было так… почти больно от того, как хорошо. И Тиерсену тоже захотелось закричать от того, как плотно он чувствовал это горячее и тугое нутро. Но он только сел, замедляясь, и начал входить еще глубже, обхватывая член Цицеро ладонью и поглаживая его бедро. И через несколько сильных, жестких движений зажмурился на секунду и едва не кончил сам, когда Цицеро высоко закричал в визг, прогибаясь от задницы до затылка больно, выплескивая полупрозрачную сперму мощными толчками. Тиерсен продолжал брать его мягко, и сперма текла по его скользившим пальцам, по животу Цицеро, так много, почти одним потоком. Маленький итальянец изгибался весь и чуть не плакал, крича еще, сочно, и губы его, мокрые, были распахнуты болезненно. Тиерсен наклонился поцеловать его, и Цицеро весь вздрагивал, но со стоном вцепился ему в волосы, отвечая на ласки. Господи, кажется, он кончал до сих пор, его член еще подрагивал, и из него подтекала густо сперма, и Цицеро всхлипывал громко, и Тиерсен видел короткие дорожки от слез на его висках.
– Если ты всегда такой, я готов любить только тебя остаток жизни, – сказал он негромко, нежно целуя Цицеро в уголки изогнутых губ. – Скажи, когда мне продолжить, – он почти остановился, тихонько покачивая бедрами, зная, что пока могло быть неприятно, но думая, что после еще нескольких минут ласк можно будет двигаться, как раньше. Тиерсен не собирался оставлять своего итальянца после первого же раза, пусть у него самого в паху уже щекотно тянуло преддверием разрядки. Но Цицеро распахнул свои невозможно золотые глаза и схватил его за шею.
– Сейчас, Тиер-рсен! Цицеро… Ох-х, Цицеро хочет еще! Сейчас! – и он застонал, открыто и влажно, двигая бедрами сам, снова жмурясь. – Я хочу еще, Тиерсен, пожалуйста!
И Тиерсен не выдержал, двигаясь согласно. Ритмично, жестко, не слишком быстро, по одному толчку на вдох, и Цицеро снова целовался с ним, оставляя темно-красные засосы на губах, крича и все-таки сомкнув ноги на его спине. У него весь живот был липким и горячим, и Тиерсен так сильно старался не торопиться, что догадывался – сам кончит не слабее. Но ему хотелось дать Цицеро еще ласки, так требовательно и страшно тот смотрел, начав резко снова ритмично постанывать, выгибая шею, крепко прижимая Тиерсена к себе. Весь мокрый, от пота и своей спермы, уставший – и невозможно голодный. Он укусил Тиерсена в щеку, и тот застонал сам; ему хотелось никогда это не заканчивать, ну, хотя бы еще десять минут, вряд ли он смог бы дождаться, пока у Цицеро встанет снова: все-таки он не был так молод. Но, видимо, организм маленького итальянца отыгрывался за десять лет воздержания, и его член опять начал подниматься скоро, еще сочась остатками спермы. И Тиерсен двигался ритмично, продолжая ласкать его.
– Тиер-рсен, пожалуйста! Сделай так еще, еще! – Тиерсен не понимал, о чем именно просил Цицеро, только вбивался в его изгибавшееся тело, едва выдыхая. Все нутро сводило короткими сладкими спазмами, и Тиерсен дергал рукой по члену Цицеро так быстро, как мог. Маленький итальянец кричал и природно, живо двигался под ним, ударяя ногами по пояснице, вцепившись в спину до царапин, и лицо его искажалось так сильно: совершенно мучительно сведенные брови, сжатые плотно веки, раскрытые губы, каждая мышца напряжена будто какой-то невыносимой болью. Он опять начал сильно сжиматься внутри, и Тиерсен тоже закрыл глаза и застонал несдержанно, только какими-то инстинктами ловя нужный момент.
