– Правду говорят, что рыжие в постели – как огонь? – шепнул он, поглаживая веснушчатое плечо.

– Если и так, как бы Тиерсену не обжечь себе чего, – Цицеро передразнил его тон смешливо, но все еще немного нерешительно, невольно соскальзывая взглядом к животу и ниже, к узким черным плавкам, туго обтягивавшим возбужденный член.

– Постараюсь быть осторожнее, – Тиерсен тихо улыбнулся. – А ты везде рыжий? – спросил, хотя по расширяющейся книзу темно-рыжей дорожке волос понимал – везде.

– Даже в самых труднодоступных местах, – доверительно шепнул Цицеро, тут же сам смущаясь сказанного.

– Я посмотрю? – Тиерсен взялся пальцами за резинку трусов, чуть оттягивая ее, и Цицеро не выдержал, схватил его запястье, отводя. Тиерсен коротко нахмурился и положил ладонь на поднятый член, легонько поглаживая. И то, как тот подрагивал под его прикосновениями, ему понравилось. – Слушай. Или мы снимаем их сейчас, или не снимаем вовсе. Но во втором случае в них скоро станет мокро и липко, и тебе будет неудобно, – и Цицеро, подумав, позволил ему, немного нелепо приподнимая ноги. Член спружинил от резинки, ударив его по животу, и маленький итальянец вздохнул сдержанно от этого.

Тиерсен смотрел на него, и опять с восхищением. Небольшой темный член, подрагивавший до того, что едва касался кожи. Тиерсен еще подумал о заметной разнице в их размерах, но почти сразу перестал. Именно так ему нравилось. То, что идеально подходило его – его? – итальянцу.

Тиерсен думал еще несколько секунд, не слишком долго, чтобы не заставлять Цицеро чувствовать себя неловко, о том, что сейчас стоило предложить оральный секс или просто поласкаться руками: то, с чего обычно лучше начать. Но это было совершенно невозможно, когда ему до смерти хотелось, чтобы эти немного полноватые белые ноги сомкнулись на его спине, стукнув лодыжками, щекоча кожу жесткими волосками.

– Разденешь меня? – спросил Тиерсен со смешком, откидываясь назад. Конечно, ему хотелось, чтобы Цицеро тоже проявлял инициативу, он позже узнал, что тот не любит этого так откровенно. Они были разными, остаются разными, и каждому из них проще добиваться нужного своими методами: игривыми уговорами или прямолинейной честностью, льстивой лаской или целеустремленной горячностью. Но тогда было так, и Тиерсен просто привстал, давая Цицеро снять с него белье. И когда маленький итальянец тоже приподнялся, неловко стягивая его, Тиерсен не мог знать, что он делал так первый раз, не мог знать, как Цицеро смущался того, что он действительно делал это, делал без приставленного к виску пистолета. А, впрочем, какая разница, если это была его первая взаимность за долгие годы, если он хотел уже хоть чего-нибудь, лишь бы не тянуло так не только в паху, по всему телу.

Тиерсен стряхнул свои плавки со щиколоток, опять ложась и приникая к изогнутым губам, и Цицеро вздрогнул весь от того, как сладко и горячо соприкоснулись возбужденные члены. И не было ничего удивительного в том, какие красные пятна румянца проступали на щеках и у него, и у Тиерсена, как сбивалось дыхание, как выступал пот под мышками и на соединенных ладонях.

Тиерсен потирался о маленького итальянца, касаясь едва и так плотно, и скользил по его напряженному стволу влажной головкой, оставляя липкие ниточки смазки, и ее запах, запах смазки Цицеро был терпким и оглушающе глубоким. И маленькому итальянцу было стыдно от этого и одновременно хорошо. А когда Тиерсен лег на бок, прижимаясь, и положил ладонь на их члены, сводя вместе и поглаживая, Цицеро схватил его плечи, жмуря глаза. Это было так сильно, совершенно невозможно сильно. И Цицеро не мог и не должен был кончить только от этого. Это было бы еще более стыдно, чем когда ему было пятнадцать, и он целовался с единственной девочкой, которой нравился, и спустил в штаны только от того, что она оседлала его бедра, потираясь о стоявший болезненно член. Но да, тогда ему было пятнадцать, и это хоть как-то его оправдывало, но не теперь же, в сорок-мать-их-пять, кончать от первого прикосновения. Цицеро укусил себя за внутреннюю сторону щеки, заливаясь краской до шеи и горячо дыша через нос от того, как Тиерсен водил ладонью по их членам, двигая крайнюю плоть и размазывая смазку. Он, конечно, и сейчас понятия не имел, что творилось в голове Цицеро.

– Ты когда-нибудь пробовал… ну… с заднего хода? – Господи, Цицеро очень хотелось ответить на эту ужасную метафору чем-нибудь язвительным, но он не мог разжать зубы и только помотал головой.

Тиерсен хмыкнул. Он не мог не заметить, как напряжен был Цицеро, собственно, поэтому и решил спросить, пусть, кажется, от этого и стало только хуже.

– А ртом? Ты или тебе? – нет, Тиерсен не умел останавливаться вовремя.

– Женщины не считаются? – Цицеро выдохнул едва, снова сжимая зубы.

– Нет, женщины не считаются, – Тиерсен улыбнулся. – Слушай… Ты вообще когда-нибудь был с мужчиной?

– Н-нет, – Цицеро не мог больше выдыхать и размыкать зубы, и это сорвалось слабым стоном от того, что Тиерсен до сих пор ласкал его, от того, что он так плотно чувствовал чужое возбуждение. И Цицеро не выдержал, резко двигая бедрами назад и торопливо бормоча, все еще не открывая глаз: – Тиер-рсен, прекрати, пожа-алуйста! У Цицеро десять лет не было… – он простонал, понимая, что сказал, понимая, что Тиерсен теперь, конечно, будет смеяться над ним – отлично, мало того, что у него было некрасивое и немолодое тело, так к этому прилагался еще и абсолютно нечеловеческий период воздержания. И Тиерсен засмеялся. Мягко и открыто.

– На самом деле? Десять лет?

– По-твоему, Цицеро может шутить сейчас?! – маленький итальянец, весь раскрасневшийся, возмущенно и как-то обиженно посмотрел на него.

– Боже… Ты такой восхитительный, – Тиерсен, еще смеясь, осторожно придвинулся ближе, обнимая Цицеро за поясницу, и тот укусил его плечо, когда их члены снова соприкоснулись. – Такой… свободный, я даже не подумал, что ты… Знаешь, – Тиерсен коснулся подбородка маленького итальянца, – я бы мог предложить тебе спустить по-быстрому и дальше уже продолжить, но… это должен быть твой лучший оргазм за эти десять лет, вот что. И я очень постараюсь, – он шептал тихо, снова переворачивая Цицеро на спину, целуя его губы. – Подожди здесь секунду. Остынь пока немного, – провел ладонью по его животу и поднялся.

Пока Тиерсен гремел чем-то в ванной – он давно не развлекался так и взял первое, что попалось на глаза, какой-то крем, забытый его последней девушкой, – Цицеро лежал на постели, сжимая ладони и пытаясь успокоить дыхание. Тиерсен был странным и… действительно хотел его любого. А Цицеро не хотел думать. Хотелось только кончить уже, собрать торопливо вещи и уехать.

Тиерсен вернулся быстро, бросая крем на кровать и снова наклоняясь, оставляя Цицеро очередной яркий засос, теперь на груди, давая обнимать себя, обнимая сам. Он еще думал о презервативах, но если у Цицеро действительно никого не было так долго, то вряд ли он чем-то болел, а сам Тиерсен точно был чистым, и ему уже очень давно не хотелось незащищенного секса так сильно.

– С тобой не хочу с резинкой, – шепнул он тихо, потягивая губами рыжие волоски под ключицами. – Я хочу чувствовать тебя, – он не мог знать, конечно, что это было последним вопросом, который вообще мог волновать Цицеро. Не с его жизнью было думать об этом. Особенно сейчас. – Я хочу попробовать…

– О нет, только не говори это еще раз! Это ужасно! – Цицеро засмеялся резко и немного истерично, чувствуя, как Тиерсен поглаживал его яйца, осторожно опуская пальцы ниже.

– Извини, – Тиерсен хихикнул. – У меня плоховато с метафорами, а прямо это звучит еще хуже. Так что… Я просто хочу тебя. Я хочу любить тебя. Любить… в твое потайное местечко, – он не выдержал, смеясь и утыкаясь лбом Цицеро в плечо. Маленький итальянец хохотнул странно, но погладил спину Тиерсена, разрешая трогать… “потайное местечко”. И это не было неприятно, тело было горячим и голодным, а Тиерсен… рядом с ним Цицеро чувствовал себя безопасно, и этого было довольно, чтобы разрешать делать такие вещи.