– Например, забрать в кутузку несчастного трактирщика, продавшего кружку пива в неустановленное время; а вот провернувший миллионное мошенничество человек всегда останется на свободе, найдя лазейку в законе, – негромко предположил Саймон, и детектив согласно кивнул:

– Это моя работа, и вы это знаете.

– Знаю, Клод, – улыбнулся Святой, – но в этом же заключается причина и моей криминальной карьеры.

– В этом и в деньгах, которые вы из нее получаете, – произнес детектив с оттенком угрюмого цинизма в голосе.

– Ах да, вы же называете это незаконными доходами, – нагловато согласился Саймон.

Инспектор Тил вздохнул. В его честном, методичном, прямолинейном, не отличающимся воображением и вдохновением мозгу хранились воспоминания о многих поражениях, о тех бесчисленных случаях, когда ему приходилось вступать в схватку с этим беспечным, добродушным пиратом, когда его многострадальный хвост безжалостно дергали, крутили, навешивали на него консервные банки и петарды и, наконец, очень больно прищемляли. Все это были довольно неприятные воспоминания. Но мозг Тила хранил еще и тот факт, что этот ужин, вне всякого сомнения, оплачен именно из тех незаконных доходов, которые получены от какого-то пиратского предприятия. Дополнительное беспокойство доставляло инспектору и то, что од получил огромное удовольствие от ужина – от первого его момента до самого последнего. Тилу было очень трудно примирить сии противоречивые продукты деятельности своего мозга, поэтому он принял еще более утомленный, чем обычно, вид и щелчком отправил шарик обертки от жевательной резинки через стол. Он, может, уже даже сформулировал в одном предложении достойный ответ, но именно в данный момент к их столику подошел официант.

Рассказчик, совестливый и респектабельный гражданин, никогда не задерживавший выплату налогов более чем на два года, колеблется по поводу последних десяти слов. Вся его артистическая душа и блестящая литературная гениальность, завоевавшие ему аплодисменты и восхищение читающей публики, восстают против такого мимолетного упоминания. Рассказчик считает, что этому официанту, с гордостью носившему имя Бассанио Квинканотти, должно было быть посвящено гораздо больше места в повествовании. Рассказчик испытывает соблазн в мельчайших деталях описать происхождение этого провозвестника судьбы, посвятить многочисленные страницы изящной прозы психологическим мотивам, заставившим его постоянно носить фрак, его лихорадочной половой активности и давно забытому таланту игры на рожке, который сделал Бассанио Квинканотти столь популярным на дружеских вечеринках в Сохо. Ибо этот подошедший к столику официант был герольдом будущих пяти миллионов фунтов золотом и авгуром одного из наиболее успешных приключений Святого, а также вестником очередных печалей мистера Тила. Если принять все это во внимание, то чувствительная психика летописца с полным правом восстала против такого обыденного и бесцветного описания, как: "К их столику подошел официант". И только кровожадная нетерпеливость редакторов и издателей заставляет рассказчика продолжать повествование.

– Прошу прощения, сэр, – произнес официант (и мы настаиваем, чтобы читатель запомнил его имя – Бассанио Квинканотти!), – вы мистер Тил?

– Да, это я, – ответил детектив.

– Вас просят к телефону, сэр, – были слова официанта (Бассанио Квинканотти).

Инспектор Тил поднялся. И Одиссей, наверное, когда-то вот так же просто восстал от трапезы, не подозревая, какие невероятные приключения ожидают его в будущем... А Святой закурил сигарету и наблюдал за инспектором.

Это был один из тех редких случаев, когда совесть Саймона Темплера не была отягчена ничем, когда его беспокойный ум не планировал никаких новых смелых проделок. Да и в ежедневной сводке о преступлениях в Лондоне не содержалось ничего такого, что заставило бы Скотланд-Ярд заинтересованно следить за его передвижениями, и старший инспектор Тил наслаждался кратким перемирием. В такие периоды Святой мог уговорить Тила разделить с ним трапезу, и Тил принимал приглашение с неизменно подозрительным видом, но в конце вечера оба всегда испытывали смутное чувство сожаления.

Однако именно в тот день благодаря вмешательству мистера Квинканотти чувству сожаления для одной из сторон было суждено стать далеко не смутным; но будущее было скрыто от взора Клода Юстаса Тила.

С трогательной доверчивостью морской свинки, неспешно вбегающей в лабораторию вивисектора, инспектор втиснулся в телефонную будку и взял трубку.

– Тил слушает, – произнес он.

В наушника зазвучал знакомый голос его помощника из Скотланд-Ярда: одно предложение, другое...

По мере продолжения доклада помощника рот инспектора Тила раскрывался все шире и шире, а к концу доклада можно было с уверенностью констатировать, что последние имевшиеся у инспектора остатки человеческой доброты окончательно испарились.

– Ладно, – напряженным голосом сказал он, – я перезвоню вам позже.

Инспектор повесил трубку и выбрался из телефонной будки. Протискиваясь между столами к своему месту, он угрюмо смотрел на ожидавшего его Святого. Лицо последнего резко отличалось от других лиц, и на нем невольно останавливались взгляды – это было худощавое, смуглое и красивое лицо пирата времен королевы Елизаветы, но только без бороды. Гибкая мускулистая фигура Святого поражала воображение, как меч, положенный среди мягких пудингов, и именно это сравнение вызывало у окружающих необъяснимое чувство опасности. В его ясных синих глазах пряталась веселая бесшабашность, которая свидетельствовала о том, что этот человек не боится ни людей, ни чертей, а уж инспектору Тилу было хорошо известно, что это действительно правда. Детектив еще раз перебрал в уме все те случаи, когда ему приходилось сталкиваться со Святым, и эти воспоминания спокойствия ему не добавили. Но он все же подошел к столику и уселся.

– Спасибо за ужин, Святой, – сказал он.

– Я тоже получил удовольствие, – ответил Саймон, выпустив кольцо дыма. – Пусть это будет маленькой компенсацией за те времена, когда не все представлялось в розовом свете. Я частенько думаю: если бы наши души-близнецы излечились от заразы детективизма, которую вы время от времени переносите...

– Жаль, что вы не закончили вечеринку, – удивительно коротко и резко бросил Тил.

– Как это? – недоуменно поднял брови Святой.

– А где, например, сейчас тот американский гангстер, дружок ваш... как его?

– Попрыгунчик Униац? Поехал смотреть какой-то борцовский матч. Он встретил знакомого борца-янки, гастролирующего здесь, и решил поболеть за него.

– Да? – Тил нервно разворачивал пластинку жевательной резинки, совершенно забыв, что у него во рту уже одна есть. – И конечно, он поехал туда не один?

– Нет, он поехал туда вместе с менеджером и двумя партнерами того борца, – ответил Святой.

Тил кивнул. С ним происходило нечто странное, начавшееся с разговора по телефону. Все симптомы были ему хорошо известны. Ему стоило огромных усилий медленно и спокойно сложить обертку от жевательной резинки.

– Ну, а как насчет вашей подружки Патриции Холм? Что произошло с ней?

– Она надела вечернее платье и отправилась на вечеринку, знаете, на одну из оргий, которые в это время обычно происходят на Мэйфэйр. А в остальном она вполне нормальна.

– Как вы полагаете, хорошо она повеселится? – задумчиво спросил инспектор.

– Я полагаю, многие молодые люди будут насмерть задавлены в толпе, которая там соберется, чтобы только взглянуть на нее.

– Но там хоть кто-нибудь останется в живых, чтобы засвидетельствовать, что она танцевала или сидела за столиком с одним из них с той минуты, как приехала, и до начала первого ночи? – настойчиво допытывался Тил.

Саймон выпрямился. С момента возвращения детектива к столику он ощущал, что в Тиле произошли какие-то изменения, а уж последний вопрос был задан таким тоном, что не понять этого было нельзя. Саймон задумчиво оглядел Тила.

– Клод! – обвиняюще воскликнул он. – У вас явно что-то на уме!