Каганов рассеянно кивнут в ответ, оглянулся и произнес фразу, крутившуюся у него в голове целый день.

– Виолетта, тебе не кажется, что с этим городом что-то не так, что он словно чем-то болен? И я боюсь, как бы эта болезнь не поразила нашу семью.

Когда на небе светит яркое солнце, вчерашние неприятности уже не кажутся такими серьезными. Эта простая мысль посетила отца Георгия, когда он вышел на крыльцо своего маленького, всего на две комнаты и кухню, домика.

Дом, в котором священник жил со своей женой Марией, располагался неподалеку от церквушки на холме. И хотя здоровье и относительно молодой возраст могли позволить священнику добираться до своего прихода хоть пешком через весь город, он специально выбрал для себя жилище поближе. Ему всегда хотелось быть рядом с полюбившейся церквушкой.

В магазинчике рядом с автобусной остановкой он купил треугольный пакет молока и свежего хлеба и понес их домой. Перед его мысленным взором появилась тарелка с кашей, что немного отвлекло его от вчерашних воспоминаний.

Православный священник во втором поколении, он многое пережил в своей жизни. Гонения на церковь во времена СССР, последующие послабления со стороны государства, перестройка и небывалый расцвет после развала Союза. Помощь отцу в занятиях в воскресной школе, семинария, получение собственного небольшого прихода в Прахове…

Казалось бы, Господь к нему благосклонен и осыпает своими милостями за верное и бескорыстное служение. Но тут, вслед за снятием запретов на служения в православных церквях в Прахове, как и во всей стране, разрешили вообще все и всем. Сотни странных курсов биоэнергетики, познания себя, экстрасенсорики и восточных сект принялись жадно и азартно бороться за сердца прихожан.

Слава богу, в Прахове из всего этого сонма смогли обосноваться лишь одни, последователи Чумака и Кашпировского, арендовавшие ДК в самом центре города. Но из-за них каждый месяц в церквушку отца Георгия приходило все меньше прихожан.

«Ну, хватит, – подумал отец Георгий, – радуйся тому, что у тебя есть и чем нас наградил Господь»

Но радовался священник недолго. Подходя к дому, он с ужасом обнаружил появившуюся за время его недолгого отсутствия надпись: «Считай, что ты уже труп…» Последнее слово было матерным.

– Дорогой, – послышался из домика голос Марии, – ты не закрыл дверь.

Отец Георгий крепко сжал зубы и поспешил в дом. Слава Богу, с супругой все в порядке. А надпись эту паскудную он как-нибудь замажет, в сарае еще осталась краска с прошлого года.

Войдя в дом, он плотно закрыл за собой дверь. Отдав молоко и хлеб Марии, постарался выглядеть непринужденным и спокойным. Но супруга все равно почувствовала резкую перемену в настроении священника.

– Что случилось? – спросила она глядя ему в глаза.

– Да ничего такого, матушка, – постарался улыбнуться он в ответ. – Думаю, краску на стене под окнами подновить, а то осыпалась за зиму.

– Как прошла вчерашняя служба? Я даже не слышала, когда ты вернулся.

– Поздно, матушка. Задержался, ждал, что Антон Петрович Буркин зайдет, но… Скоро совсем наш приход обезлюдеет. Будем вдвоем с тобой службы стоять и молиться.

– Возможно, Буркина дела задержали. Вчера же праздник этот бесовский проходил, прости Господи, весь город на ушах стоял! – заметила Мария.

– А еще вчера было воскресенье. – Отец Георгий тяжело вздохнул. – Раньше люди стыдились, если они пропускали воскресный поход в церковь.

– Что же это, совсем никто не приходил? – всплеснула руками Мария. – Ладно Буркин, он преступников и хулиганов ловил. А остальные? Семен Теркин, Константин Мазин…

– Я же сказал, матушка, совсем никого не было!

Мария постаралась успокоить супруга и заключила его голову в ласковые объятия. Несколько минут они так и стояли, наслаждаясь тишиной и миром. И тут священник понял, что должен сказать супруге правду.

– Пока я ходил в магазин, какие-то охальники нам стену исписали.

– Вот паршивцы, прости Господи! И что там намалевали?

– Да не буду же я вслух такие вещи произносить, матушка. Закрашу и забудем об этом. Наверное, это кто-то после вчерашнего еще не отошел, вот и творят всякое.

Хотя где-то в глубине души отец Георгий думал иначе. Эта надпись – не просто акт вандализма.

Это первое предупреждение.

По Ленинградскому шоссе мчался огромный черный мерседес. В салоне автомобиля на заднем сиденье вольготно развалился толстяк в деловом костюме. Рядом с ним, закинув ногу на ногу, сидела изящная женщина с длинными и черными как смоль волосами, держащая в руках блокнот и авторучку. Глаза девушки скрывались за солнцезащитными очками.

Толстяк диктовал девушке цифры, но вдруг осекся и спросил:

– Кстати, сегодня утром мне звонила профессор и сказала, что не так давно она отправляла на мой адрес пакет.

– Какой пакет?

– Личный. Небольшой, прямоугольной формы. Поищи его в корреспонденции, когда приедем в контору.

Девушка кивнула и сделала пометку в блокноте. Но если бы толстяк заглянул в блокнот, то никакой соответствующей пометки он бы там не обнаружил.

Это было второе за сегодняшний день посещение Михаилом здания УВД города Прахова. В первый раз – вызволять Веру из камеры. Теперь же он должен был лично встретиться с полковником Буркиным.

Отправив номер в печать, Каганов собирался связаться с Антоном Петровичем, но секретарша полковника его опередила, позвонив в редакцию «Вечернего Прахова» и сообщив, что встреча назначена на семь часов вечера.

Каганов припарковался рядом со зданием городского суда и несколько минут провел в машине, разглядывая улицу, спешно приводящуюся коммунальными службами в относительный порядок. Да, вчерашняя городская вечеринка удалась на славу.

«И они терпят такое из года в год? Все ради кучки пьяных студентов? Решительно не понимаю этих провинциалов».

Михаил вышел из машины и направился к административному комплексу. Хотя комплекс – это громко сказано. В одном здании располагался суд, приютивший сбоку центральное отделение УВД с припаркованными у входа тремя милицейскими уазиками. Во втором здании размещался горсовет, кабинеты мэра и другого начальства.

Каганов миновал безликую дверь с надписью «Милиция» и оказался в маленькой пустой приемной. За небольшим столом с телефоном, печатной машинкой и селектором сидела немолодая женщина, судя по всему, секретарша полковника.

Каганов поздоровался с ней и показал свое удостоверение.

Секретарша механически кивнула и нажала на кнопку селекторной связи:

– Да?

– Антон Петрович, к вам Михаил Каганов.

– Пусть зайдет.

Секретарша наконец-то снизошла до блеклой пародии на улыбку и кивнула, приглашая Каганова пройти в кабинет начальника.

Махнув ей рукой, Каганов распахнул тяжелую, обитую красным дерматином дверь с табличкой «полк. А. П. Буркин» и вошел. Полковник неспешно поднялся ему навстречу и протянул руку:

– О, снова вы, Михаил!

– Здравствуйте еще раз, Антон Петрович.

Обменявшись крепкими рукопожатиями, Буркин и Каганов сели за стол хозяина кабинета. Буркин, моложавый холостяк, на вид которому можно было дать как тридцать, так и сорок лет, был известен своим крутым нравом и нескромным, даже – по меркам полковника милиции – роскошным образом жизни. Поворачиваться к нему спиной Каганов бы не решился никогда, так как слишком хорошо знал подобных Буркину еще по жизни в Москве.

– Расположимся поудобней, – улыбнулся Буркин. – Надеюсь, недоразумение с вашей подчиненной уже улажено?

Михаил тут же вспомнил свой недавний визит в отделение милиции и прогулку вдоль камер предварительного заключения.

– Спасибо. Но моей сотруднице это не показалось простым недоразумением.

– Конечно, понимаю. Ночь в «обезьяннике» – приключение не из приятных. Кстати, Михаил, а вам доводилось бывать по другую сторону решетки?