Я вышел через кухню, где только начинали готовиться к ужину.

— Что у вас в сумке, мистер Эджкум? — спросил меня Нортон.

— Там пустая бутылка, — ответил я. — Я нашел в лесу «родник молодости» и всегда по вечерам хожу туда. Потом пью эту воду вечером. Она хорошая, уверяю вас.

— Может, поддержит твою молодость, — сказал Джордж, второй повар, — во всяком случае не повредит.

Мы посмеялись, и я вышел. Я все равно огляделся, нет ли поблизости Долана, назвал себя дураком за то, что позволил ему так глубоко войти в мою жизнь, и зашагал через поле для крокета. За ним находится маленькая зеленая лужайка для гольфа, на картинках в буклетах о Джорджии Пайнз она еще прелестнее, а за ней начинается узкая тропка, идущая через рощицу к востоку от дома для престарелых. Вдоль этой тропинки стоит пара старых сараев, они уже давно заброшены. Я зашел во второй из них, который стоит вплотную к каменной стенке, отделяющей территорию Джорджии Пайнз от шоссе «Джорджия-47», и пробыл там пару минут.

В тот вечер я хорошо поужинал, посмотрел телевизор и лег спать рано. Много раз я просыпался по ночам, пробирался в телевизионную комнату и смотрел старые фильмы на канале американской классики. Но прошлой ночью все было не так, я спал как убитый и совсем без сновидений, которые преследовали меня с самого начала моих упражнений в литературе. Вся эта писанина меня, должно быть, утомила, а я ведь вовсе не молод.

Когда я проснулся и увидел, что полоса света, обычно лежащая в шесть утра на полу, уже перебралась к самой спинке моей кровати, то вскочил так быстро и в такой тревоге, что даже не заметил уколов артрита в бедренных суставах, коленях и в лодыжках. Я оделся как мог быстро и поспешил вниз в коридор к окну, выходящему на стоянку автомобилей сотрудников, в надежде, что место, где Долан оставляет свой «шевроле», окажется пустым. Иногда он опаздывает и на полчаса…

Не повезло. Автомобиль уже стоял на месте и тускло блестел в лучах утреннего солнца. Похоже, у мистера Брэда Додана была причина приезжать в последнее время вовремя. Да, старый Поли Эджкум куда-то ходит рано утром и что-то замышляет, а мистеру Брэду Долану очень нужно знать, что же именно. «Что ты там делаешь, Поли? Расскажи мне». Он скорее всего уже наблюдает за мной. Было бы здорово постоять именно здесь… если бы я мог.

— Пол?

Я повернулся так быстро, что чуть не упал. Это пришла Элен Коннелли. Она широко раскрыла глаза и выставила руки вперед, чтобы поддержать меня. К счастью для нее, мне удалось удержать равновесие: у Элен ужасная подагра, и я разломил бы ее пополам, как палочку, если бы упал в ее объятия. Романтические чувства не умирают, когда вы попадаете в странную страну, лежащую после восьмидесяти, но можно забыть сюжет «Унесенных ветром».

— Извини, — сказала она. — Я не хотела тебя пугать.

— Все нормально, — отозвался я и слабо улыбнулся. — Лучше просыпаться так, чем от пригоршни холодной воды. Я бы нанял тебя делать это каждое утро.

— Ты смотрел, на месте ли машина, да? Машина Долана.

Обманывать ее не имело смысла, поэтому я кивнул.

— Жаль, что я не знаю точно, он в западном крыле или нет. Мне нужно выйти ненадолго, а я не хочу, чтобы он меня видел.

Она улыбнулась тенью той дерзкой вызывающей улыбки, которая, вероятно, была у нее в юности.

— Вот любопытный, да?

— Да.

— Его нет в западном крыле. Я уже спускалась на завтрак, соня, и могу сказать, где он, я специально узнала. Он в кухне.

Я посмотрел на нее с испугом. Я знал, что Долан любопытен, но чтоб настолько?

— Ты не можешь отложить свою утреннюю прогулку? — спросила Элен.

Я обдумал это.

— Наверное, могу, но…

— Тебе нельзя.

— Да, нельзя.

«А теперь, — подумал я, — она спросит, куда я хожу и что же такое важное я там делаю».

Но она не спросила. А вместо этого снова улыбнулась своей дерзкой улыбкой. Она так странно светилась на ее изможденном, болезненном лице.

— Ты знаешь мистера Хауленда? — спросила она.

— Конечно, — ответил я, хотя видел его не так часто, он жил в западном крыле, которое в Джорджии Пайнз считалось почти другим государством. — Но почему?

— Ты ничего особенного о нем не слышал?

Я покачал головой.

— Мистер Хауленд, — сказала Элен, улыбаясь шире обычного, — один из пяти оставшихся обитателей Джорджии Пайнз, которым разрешено курить. Это потому, что он жил здесь еще до изменения правил.

«Исключение для дедушки», — подумал я. А что еще для него может быть лучше, чем дом престарелых?

Она сунула руку в карман своего полосатого сине-белого платья и по одной достала две вещи: сигарету и коробку спичек.

— Элли, Элли, дочь трубача, — пропела она мелодичным смешным голосом. — Украла свинью и дала стрекача.

— Элен, что это…

— Проводи пожилую девушку вниз, — попросила она, засовывая сигареты и спички обратно в карман и беря меня под локоть своей скрюченной рукой. И мы пошли назад в холл. И пока мы шли, я решил сдаться и вверить себя ей. Она была пожилой и хрупкой, но отнюдь не глупой.

Пока мы спускались, осторожно, словно неся хрустальные древние сосуды (а ведь мы были похожи на них), Элен сказала:

— Подожди внизу. Я пойду в западное крыло, в туалет в коридоре. Знаешь, где это?

— Да, — кивнул я. — Рядом с фонтанчиком. Но зачем?

— Я не курила уже лет пятнадцать, но хочу закурить сегодня утром. Не знаю, сколько затяжек смогу сделать, пока сработает детектор дыма, но это я и хочу узнать.

Я посмотрел на нее с нарастающим восхищением, думая о том, как сильно она напоминает мне мою жену: Джен поступила бы точно так же. Элен снова посмотрела на меня с озорной хитрой улыбочкой. Я положил ладонь на ее прекрасную длинную шею, повернул лицом к себе и слегка поцеловал в губы.

— Я люблю тебя, Элли, — произнес я.

— О, как торжественно, — сказала она, но я видел, что ей приятно.

— А что Чак Хауленд? — спросил я. — У него будут неприятности?

— Нет, потому что он в телевизионной комнате смотрит «Доброе утро, Америка» вместе с парой десятков других людей. А я собираюсь улизнуть, как только сработает пожарная сигнализация.

— Только постарайся не упасть и не ударься, женщина. Я себе никогда не прощу, если…

— Перестань болтать чепуху. — На этот раз она поцеловала меня сама. Любовь двух развалин. Кое для кого из вас это может показаться смешным, для всех остальных — нелепым, но я вам так скажу, мой друг: нелепая любовь лучше, чем вообще никакой.

Я смотрел, как она уходит, двигаясь медленно и неловко (но палку она брала только в дождливые дни, да и то если боль была очень сильной, в этом проявлялась ее гордость), я ждал. Прошло пять минут, потом десять, и, когда я уже решил было, что она струсила или не сработала батарейка детектора дыма в туалете, в западном крыле с резким хрипловатым звоном прозвучала пожарная сигнализация.

Я сразу пошел к кухне, но медленно — торопиться незачем, пока не удостоверюсь, что на моем пути нет Долана. Толпа пожилых людей, большинство из них все еще в своей униформе, вывалила из телевизионной комнаты (здесь ее называли Центром отдыха, как это нелепо), чтобы посмотреть, что происходит. Я обрадовался, увидев среди них Чака Хауленда.

— Эджкум, — воскликнул Кент Эйвери, хватаясь одной рукой за костыль, а второй рассеянно хлопая по пижамным брюкам. — Это настоящая тревога или опять просто так? Как ты думаешь?

— Я думаю, что никто не знает.

И в этот момент трое санитаров прошли мимо, спеша в западное крыло и крича людям, столпившимся у двери в телевизионную, чтобы те вышли из здания и ждали, пока все выяснится. Третьим шел Брэд Долан. Он даже не взглянул на меня, проходя, и это меня бесконечно обрадовало. Когда я спускался дальше к кухне, мне пришло в голову, что команда Эллен Коннелли — Пол Эджкум, пожалуй, переиграет дюжину Брэдов Доланов и полдюжины Перси Уэтморов, приданных для усиления.

Повара в кухне продолжали убирать после завтрака, совсем не обращая внимания на ревущую сирену.