– Уползай!!! Уползай, малыш! – неистово заорал я. – Подальше уползай!

А сам задеревеневшими пальцами судорожно цеплялся за края полыньи. Но лед ломался и ломался. Я терял силы.

Пацаненок пришел в себя и, вопя что есть мочи, на карачках отползал в сторону. Его подхватили приятели.

В какой-то момент мне показалось, что мое тело, став невесомым, воспарило над этой зияющей раной реки. Потом я почувствовал свинцовую тяжесть внизу – утепленные ботинки тянули меня ко дну.

А дальше… Дальше я увидел стайку белых лебедей и залюбовался ею, не догадываясь даже, что это всего лишь кучки тающего, грязного снега. Я смотрел на них во все глаза и был по-настоящему счастлив: я не сомневался, что сам такой же божественно красивый и гордый, как они. Я силился вознестись к небесам…

Первое, что я увидел, придя в себя, это огромный коровий зад. А первое, что услышал, – встревоженный женский галдеж и родной отборный мат. Я лежал на охапке соломы под задрипанной стеной коровника, а вокруг, сгрудившись, топтались взбудораженные доярки.

– Как мне удалось выбраться? – спросил я, еле ворочая деревянным языком и не чувствуя тела.

– Выбрался бы ты, если бы не Васька! – пояснила грудастая, большеротая молодка, склонившись надо мной и расстегивая мою куртку.

Оказалось, меня спасли работники фермы. Увидели, что тону, прибежали, обвязали скотника привязью, и он подполз к полынье. Когда подхватил меня, лед проломился. Но доярки имеют крепкие руки, и нас выхватили из воды, как цуциков из крапивы.

– Сейчас я тебя быстренько переодену, а потом пойдем ко мне домой, – ворковала молодка, запаковывая меня в свою фуфайку. – Я живу ближе всех. Отогреешься. Пока одежда высохнет, потолкуешь с моим батей. Он отпоит тебя самогоном, не то, упаси Бог, воспаление легких подхватишь.

– Мне бы телку хорошую, вроде тебя, вот тогда бы я точно отогрелся, – слабым голосом пролепетал я.

Женщина задорно рассмеялась на эту шутку и одним рывком сдернула с меня мокрые брюки и стала натягивать чьи-то огромные гамаши. Ее лицо мне показалось знакомым. Но я не мог вспомнить, где и когда мы встречались раньше.

Из Божковки редакционная «Лада» вырулила поздним вечером. Усевшись на заднее сидение машины, я, уставший и хмельной, сразу уснул.

Очерк о сельской жизни получился довольно живым. Понятно, что в нем я не упомянул ни об инциденте с директором, ни о приключении на речке. Рассказал об отце и дочери – простых тружениках-аграриях, о том, как они живут, как зарабатывают на хлеб насущный.

Секретаршу шефа я продолжал поддразнивать. Мне это нравилось. Опытность потрепанной жизнью женщины уживалась в ней с трогательной наивностью школъницы-пацанки. Она очень серьезно относилась к моим словам и поступкам, хотя догадаться, что флиртовать с дамами – мое привычное амплуа, было, мне кажется, совсем не трудно.

Во вторник вечером, уходя из редакции позже обычного, я увидел в приемной свет. Шефа уже не было. Собственно, уже никого не было, на работе после пяти часов никто не задерживался, кроме, конечно, дней передачи газеты в типографию, то есть каждой среды. А вот Маша почему-то имела привычку засиживаться. Я это заметил.

Она стояла у подоконника с горшочком и поливала из него цветы.

– Не пора ли домой, зайчонок? – спросил я, устало переступая порог приемной.

Мой вид, наверно, показался секретарше не таким, как обычно, потому что она посмотрела на меня озабоченно.

– Что-то случилось?

– Нет! – пожал я плечами. – Почему ты так решила?

– Глаза у тебя какие-то сумрачные. – Маша поставила на подоконник горшочек и, подойдя к столу, уселась в свое маленькое креселко. Взяла в руки бумажку, посмотрела и начала набирать текст. Я встал у нее за спиной, уставился на монитор.

– Набираю приказ шефа, – объяснила секретарша. – Лишает премии за декабрь корректоршу. Она в прошлом номере опечатку пропустила.

– Да? – удивился я. – Ничего не знаю. Какую опечатку? Маша засмеялась, с прищуром вглядываясь в монитор.

– В статье на медицинскую тематику вместо слов «если вы ободрали кожу» в газете вышло «если вы обос…». В общем, ты понял.

Я расхохотался.

– Ну и ну! Вот так описочка! Забавно!

Секретарша продолжала тискать клавиатуру, но краем глаза следила за моими действиями. Я присел на краешек стола.

– Будешь уходить? – спросила она, на секунду повернув ко мне голову.

– Пока нет. Я, собственно, зашел поцеловать тебя на прощание, – сообщил я будничным голосом, с интересом ожидая ее реакции на эти слова.

– Ты куда-то уезжаешь? Надолго? – Маша перестала набирать текст.

– Никуда я не уезжаю! – ее белая грудь притягивала взор, как магнит. – Просто хочу сказать тебе до свидания и поцеловать.

– Но это похоже на прощание, – заметила секретарша, потупив глаза.

– Это похоже на то, что ты мне очень нравишься, – я забавлялся ее растерянностью. – А ты разве не хочешь меня поцеловать? Хотя бы в щечку.

– С чего бы мне хотеть? – неуверенно хмыкнула она.

Я поудобнее уселся на столе и, закинув ногу за ногу, простецки улыбнулся:

– А что, меня можно и не хотеть поцеловать? – куражился я.

– Ну, ты прямо неотразимым себя считаешь, – заулыбалась Маша и себе.

Я положил ей руку на плечо, заглянул в наивные глазки:

– Не считаю, конечно. Но думаю, что все женщины просто обязаны меня целовать. Потому, что я им самый преданный и верный друг. В каждой всегда нахожу что-то хорошее и не боюсь о нем говорить. У меня в запасе полно ласковых слов для дам. И целую я их, между прочим, с большим удовольствием. Без усилий, без фальши. От души целую! И мне без разницы, блондинка это или брюнетка, худенькая или полненькая, молоденькая или не очень, добропорядочная или не так что б сильно…

Маша, закусив губу, с интересом слушала.

– А что хорошего ты скажешь мне?

Я ничего не стал говорить. Просто наклонился и крепко ее поцеловал. Поднять голову она мне не дала, обхватила руками за шею и прижалась губами так, что я чуть не задохнулся. Потом вдруг резко отпустила, вспорхнула с кресла и, круто повернувшись, встала ко мне спиной. Я с наслаждением провел рукой по ее стройной спинке, покатым плечам, тонкой лебяжьей шейке, погладил стыдливо склоненную головку.

– А я тебе наврала о муже! – почти выкрикнула секретарша решительно. – Нет его у меня. Был когда-то, давно… Два было… А что ты мне наврал о себе?

– Я? Ничего. Зачем мне врать? – ее поведение меня забавляло все больше. А вот новость об отсутствии мужа взволновала и обрадовала. Интересно, с чего бы это вдруг?

– Но ты ведь своими поступками даешь мне повод думать… Ты все время провоцируешь меня…

– Машенька! – я поднялся, взял ее за плечи и прижался грудью к изящной спине. – Ты, наверно, хочешь спросить, нравишься ли ты мне по-настоящему? Верно?

Она не ответила. Стояла, прильнув ко мне, и едва дышала. Тогда я склонился к ее ушку и с жаром зашептал:

– Ты мне очень нравишься! И я хочу тебя! Думаю, нет ничего противоестественного в том, что мужчина хочет красивую женщину. Или ты придерживаешься другого мнения?

– Но ты ведь женат! – мягко, но с легкой укоризной в голосе напомнила секретарша.

Я вздохнул:

– Да, это так. Более того, скажу тебе честно, я никогда не брошу свою жену. У каждого свои принципы…

– Ты очень сильно любишь свою жену, да? – чуть слышно спросила Маша.

– Если тебя интересует вопрос: найдется ли в моем сердце уголок для еще одной женщины, то я отвечу положительно. Если, конечно, эта женщина – ты! – я выдал эту тираду с пафосом, хотя старался говорить ровно.

Секретарша повернулась ко мне лицом. Ее грудь высоко и часто вздымалась. Видно, она пробежала в своих мыслях солидную дистанцию, пока я говорил.

– Хочешь стать моей постоянной женщиной? – я проникновенно посмотрел ей в глаза, крепко прижимая к груди. – Лично мне этого очень хочется…

– И ты будешь меня любить? – губы Маши касались моего подбородка.