Таким образом, теперь вы понимаете, что может случиться, или, по крайней мере, имеете об этом представление. Вы заявляете об открытии, а затем уточняете свое заявление, что только три или четыре тысячи избранных могут им воспользоваться. Боже мой! Это станет делом жизни или смерти. Кто будут те счастливцы, которые смогут жить дольше? И почему? Более того, цена на лишайник подскочит до астрономических цифр. Паника будет напоминать «золотую горячку», только куда больших размеров. За неделю-две, может, даже за несколько дней, весь лишайник будет уничтожен, стерт с лица земли. А это означает конец лейкнина. Finita la comedia.

Чтобы получить, хотя бы и приблизительна, необходимое количество лейкнина, нужно культивировать лишайник на площади большей, чем тысяча квадратных миль, но даже этого будет не достаточно. Кроме трудностей с поисками такой площади земли, пригодной для выращивания лишайника, есть еще одна — никогда никому не удалось бы его вырастить из-за невозможности охраны.

Уже на протяжении пятнадцати лет я вижу только один выход — найти метод синтезирования этого вещества, но мне никак не удается это.

Конечно, можно положиться на счастливую случайность, что кто-то когда-то наткнется на еще какой-нибудь вид антигерона, который можно будет получать из более богатого источника. Однако это может произойти как завтра, так и через много лет…

Так что же я должен был делать? Мне очень был нужен человек, на которого я мог бы положиться. Мне нужны были ассистенты, которые помогали бы работать над синтезом. Но кому я мог довериться? Как найти людей, которые устояли бы перед искушением — искушением заработать миллионы только за несколько слов, которые дали бы ключ к разгадке. Но даже если бы такие и нашлись, все равно будут существовать десятки других способов просачивания тайны — достаточно всего лишь одного-двух неосторожных слов, даже обычного намека на то, что мы занимаемся чем-то подобным, чтобы кое-кто начал делать определенные предположения, а затем и выводы… А потом — преждевременное разглашение, и, разумеется, как я Вам уже сказал, конец лишайника!..

Так я пришел к выводу что существует только один-единственный человек, которого я смогу удержать под полным контролем, — это я сам. Пока все находится только в моей власти, я могу быть уверенным, что ни одно, слово никому не будет сказано, ничто никогда не раскроется…

А с другой стороны, если никто не воспользуется открытием, это будет равносильно тому, что его вообще не было. Я был полностью удовлетворен исходом моих опытов над животными. А следующим шагом было испытание на себе. Я провел его и результаты оказались успешными. Тогда назрел вопрос о вас двоих.

Если кто и имел право воспользоваться моим открытием, то, это прежде всего, вы, мои дети. Но и тут снова возникла все та же опасная проблема. Единственный возможный выход — сделать все без вашего ведома.

Затем пришло понимание того, что все это так или иначе обречено на самораскрытие. Неминуемо настанет время, когда вы сами — либо кто-то другой — заметите последствия и начнете увязывать концы с концами. Ибо, хоть уже и прошло десять лет с тех пор, как я сделал Полю первую подсадку, но за все это время я не достиг какого-либо прогресса — все осталось на той стадии, на какой было с самого начала.

Вот состояние дел на сегодня. Я сделал все, что в моих силах, однако этого оказалось недостаточно. Что касается Дианы Брекли, то уже не имеет большого значения, покончено со всеми этими ее неприятностями или нет. Уже не так много осталось времени до того момента, когда кто-нибудь скажет: «Странно, как молодо для своего возраста выглядят эти трое Саксоверов». Так что, считаю, настало время и вам узнать об этом. Тем не менее лучше для нас всех сохранить все в тайне настолько долго, насколько удастся. Может, что-то за это время изменится, и ситуация станет менее критической. Остается — выиграть время. Зефани молчала несколько минут, потом сказала:

— Папа, как ты на самом деле относишься к Диане и ее делу?

— Это очень сложный вопрос, доченька.

— Мне кажется, ты воспринял все абсолютно спокойно, но только до тех пор, пока я не сказала тебе про «Нефертити»?

— Думаю, я никогда еще спокойно не реагировал на необычные развязки. И я очень сожалею о том, что так открыто проявил свои чувства. Кроме всего прочего, сначала это меня просто рассердило. Но я взял себя в руки. С ее стороны здесь только нарушение условий, но не кража — и я рад этому. Я имел целых пятнадцать лет, чтобы решить, как поступить, — и потерпел поражение. Поэтому, думаю, это справедливо. Так что я не имею ни малейшего понятия, чем занимается сейчас Диана, но ей как-то удается сохранить эту тайну. Но теперь… Как я уже говорил, так долго продолжаться не может. Нет, я не сержусь, — я даже чувствую облегчение от того, что я уже не один. Но все ж таки хочется как можно дольше оттягивать время, когда тайна раскроется…

— Если сообщение Дианы правдиво, если она счастливо выберется из этого положения — в таком случае ничего не изменится, разве не так?

Френсис покачал головой.

— Три дня назад я был один. Теперь я осведомлен, что и Диана знает, и мы, по сути, удвоили количество посвященных в тайну людей.

— Но это только мы, папа, — Поль и я. Если, конечно, Диана не рассказала еще кому-нибудь.

— Она заверяет, что нет.

— Тогда все в порядке. И в самом деле, ничего ведь не изменилось.

Поль подался вперед в своем кресле.

— Все это очень хорошо, — вставил он. — Возможно, для вас и ничего не изменилось, но не для меня. Я ведь женат.

Отец и сестра удивленно посмотрели на него. А он продолжал:

— Пока я ничего не знал — то не знал. Но теперь когда я знаю, моя жена тоже имеет право знать.

Эти двое не ответили. Зефани сидела неподвижно, ее волосы поблескивали на фоне темной спинки кресла. Казалось, что в данный момент ее интересует только узор на ковре. Френсис тоже старался не смотреть сыну в глаза. Молчание становилось гнетущим. Наконец Зефани нарушила его.

— Ты не должен говорить ей сразу, Поль. Нам самим нужно время для того, чтобы свыкнуться, освоиться с этим, представить себе все перспективы.

— Попробуй поставить себя на ее место, — предложил Поль. — Что бы ты подумала про мужа, который скрыл бы от тебя подобную вещь?

— Подобных ситуаций не бывает, — ответила Зефани — Это особый случай. Я же говорю, что ты можешь подождать, пока мы не придумаем какой-нибудь план.

Однако Поль настаивал на своем:

— Она имеет право рассчитывать на откровенность мужа.

Зефани повернулась к Френсису:

— Папа, прикажи ему подождать хоть немного… Френсис ответил не сразу. Он до блеска начистил трубку и рассматривал ее со всех сторон на протяжении некоторого времени, и затем, наконец, поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с сыном.

— Именно это, — сказал он, — и висело надо мной на протяжении четырнадцати лет. Я никому не раскрыл тайну, ибо не имел никого, кому мог бы полностью довериться, никого с тех пор как умерла ваша мать. Если уже посеяна какая-то идея, то никто не сможет сказать, когда и где она перестанет развиваться. Как я и думал, единственный надежный способ удержать ее под контролем — это совсем не сеять ее и тем самым не давать ей возможности размножаться. И это, как выяснилось, гораздо разумнее, чем я даже предполагал.

Он поглядел на часы.

— Прошло только три с половиной часа с тех пор, как я вылущил эту идею из стручка и доверился вам, А она уже развивается и стремится разрастись все дальше…

Он замолчал на минуту, а потом сказал:

— Если бы я только мог апеллировать к трезвому разуму, то не думаю, что здесь возникли бы какие-нибудь трудности. К сожалению, мужья редко когда проявляют рассудочность в отношении жен, а жены еще менее рассудочны, если говорится о мужьях. Ты не думай, что я не понимаю твоего положения. И все же я должен тебе сказать: если ты хочешь рисковать ответственностью, за всю бездну несчастий — в масштабах, каких ты себе никогда не представлял, то ты пойдешь и сделаешь то, что, как тебе кажется, должен сделать; но если у тебя есть разум, то ты не скажешь никому, никому абсолютно.