- Совсем скоро я заберу Вадима. Всё наладится, и я смогу его забрать.

---

Несколько дней до этого Марго не может заснуть, полная щемящим, восторженным предвкушением. Её измученное тело парит, вдруг нашедшее невиданную силу; открывшимся вторым дыханием спортсмена за несколько метров до финиша.

Ей даже перестают сниться кошмары.

Марго отпрашивается с работы, потому что для бытовых забот не находится места в счастливейшем из дней - впервые за очень долгое время. Марго с удивлением просыпается поздно, когда сквозь шторы уже вовсю светит солнце, и тянется в постели, вспоминая мягкость подушки, тепло одеяла и тела рядом. Давно она не спала спокойно и крепко, не вскакивая ночами, и одеяло кажется воздушным как пух, вода - сладчайшей амброзией, а жизнь - наполненной чудесами. Так чувствуют себя дети в утро дня рождения, и её подарок ждет.

Лекарство должно быть готово.

Марго с трудом сдерживается, чтобы не проверять его постоянно, и с утра начинает ждать ночи.

Его нужно выпить в полнолуние, и она долго готовилась к этому циклу.

Раны от игл на её руках легче комариных укусов.

Любимый редко встает по утрам, его время - ночи, и он просыпается ближе к вечеру, когда начинает закатываться солнце. Марго готовит прекрасный ужин - с двумя стейками, стоящими половину её зарплаты, ведь деньги больше не имеют значения - впервые за столь долго время они смогут как следует вместе поесть. Она открывает бутылку лучшего вина - красного, которое они купили вместе; давно, в прошлой, полной весны жизни - той, которая наступит скоро.

Купили к особому случаю, и Марго не может представить дня важнее.

Она открывает вино подышать и вливает в него лекарство - осторожно, из неуклюжей банки, почти черное к алому, создавая идеальный коктейль. Лекарство стоит пить торжественно.

Марго не хочет говорить ему прямо - сюрпризом, и так понятным праздником.

Они выпьют его вместе, исцеляясь - оба, вновь.

- Что это? - он спрашивает.

Он забыл, так бывает с ним - от болезни, понимание угасает, и ему всё труднее сосредоточиться, разделяя реальность и сон. Марго терпит с нежностью, самое приятное из проявлений его болезни. От запаха мяса живот её скручивает - вместе с радостью и холодным, липким страхом; рефлексом его приближения.

- Лекарство, разве ты забыл, милый? Выпей.

Он проходит на кухню и окидывает накрытый стол еще сонным взглядом. Во сне лицо его мягкое, почти нежное - в которое она влюбилась когда-то, и сердце её тянет сильнее желудка.

Взгляд его глубокий и грустный.

- Хочешь меня отравить?

У Марго сжимаются легкие при этой мысли, каждый из разорванных им органов - преданных сросшимися, верными; слепыми. Какая-то часть её уставшего, воспаленно, предательского разума - та же, что вспоминала о коллеге и заставляла душить его в снах - вскидывается, как опухоль обрастая вокруг этой мысли.

- Что ты такое говоришь. Это же я. Ты же знаешь.

Он знает.

Он садится за стол, берет бокал в руки и рассматривает жидкость - непонимающе, сосредоточенно щурясь. Тело вспоминает прошлое, отвыкшее от вкуса и запаха пищи, до краев заполненное иным - злым голодом. Ему нужно другое мясо.

- Я знаю, - повторяет он, сипло, низко, и глаза его обволакивает знакомая черная пелена.

Болезнь, яд, отрава, проклятье - облеченное тысячью имен, оно не желает спасения.

Лицо его идет волнами, морщась, сжимаясь - оборачиваясь напряженной, уродливой маской. Он жмурится, прислушиваясь к гневу, и Марго не смеет ему мешать - потому её его ярость ненавидит сильнее прочих. Волоски на его руках встают дыбом, словно полные током, вспухают вены на шее и висках, и борьба в нем сильнее напряжения атлетов - Марго знает силу его яда.

Борьба прекращается, замирая, его лицо разглаживается, и её судьба зависит от его взгляда.

Марго кажется, что сейчас тьма победит, и он бросится на неё, разрывая кожу, ломая кости, так, как делал уже, вбитым рефлексом ужаса. Кажется - предательски, глупо, подло, как бы она ни верила, но - он выдерживает, открывает глаза, и они теплого серого цвета.

- Я знаю, - он говорит.

У Марго подгибаются колени, и она садится напротив - притягивая свой бокал ближе.

Нельзя было в нем сомневаться.

Он пьет лекарство медленно, настороженно смакуя, и каждый глоток дается ему с трудом - даже побежденная, болезнь шипит в его теле. Марго повторяет - торопливыми, быстрыми движениями, едва различая вкус. Не сладостью процесса; она с замиранием сердца ждет результата, взглядом хватает каждый вдох его, каждое движение кадыка и глоток - будто эхом отдающийся в её горле.

Алая жидкость кончается медленно, исчезая между его губ - как кровь, как куски плоти.

Допив, он тянется к её руке, и Марго сжимает его ладонь в ответ - мягко и бережно, почти забыв ласку его движений. Она касается неуверенно, готовая к боли, но - боли нет, и это ранит сильнее. Надежнее, безошибочнее и проще, и Марго чувствует, как стекают по щекам слезы.

Он целует её долго, невинно и медленно; как тогда - впервые, так нежно, что ей хочется кричать.

В его поцелуе исчезают все бессонные ночи.

"Я ждала тебя", - она шепчет, но не может произнести.

Поцелуй оборачивается укусом. Мягкое касание губ становится злым, яростным, и между губ его прорастают клыки. Уродуя челюсть, они вырываются, раздирая тело, и глаза заполняет черная, мутная пелена. Марго пытается отскочить, но не успевает - никогда не могла успеть. Её любимый становится чудовищем.

Всё меняется в этот миг.

Её броня трещит, ломаясь, державшая вместе все развороченные, истерзанные внутренности многие, многие ночи до этого; выпуская каждый из намертво вбитых рефлексов, и Марго снова кричит - как давно не кричала. Она бьется, пытаясь вырваться, даже зная, что не сработает, что когти его стали крепче, а хватка - жестче, сломавшаяся, как трескается пополам лодка в бушующем океане; щепка в буре ужаса, бьющимся обезумевшим зверем среди пожара.

Всего на краткий миг надежду поглощает отчаянье - как накрывает тонущего с головой прежде, чем дать ему снова подняться; миг достаточный, чтобы его сердце поверило, что он умирает.

Лекарство не работает, и нужно всё начинать сначала.

Он терзает её как никогда до этого - всю ночь напролет, выворачивая из суставов кости.

В эту ночь он сжирает её полностью; без остатка.

Ей не страшно, потому бояться больше нечего - то, чего она боялась, случилось. Вместо страха Марго вдруг наполняет холодная, жесткая решимость - открывшимся третьим, четвертым, десятым дыханием рыбы, никак не способной задохнуться на суше. Когда всё заканчивается, она доползает до телефонной трубки и набирает единственный номер, который помнит наизусть.

- Мам, могу я к тебе приехать?

---

Вадим узнает её, и Марго чувствует, как горло сжимают рыдания.

Она представляла сына иначе: маленьким, с трудом стоящим на ногах лопоухим мальчиком и испуганными глазами - таким, каким помнит его, и он вырос, не изменившись. У него те же серые глаза, торчащие кончики ушей и совсем другой взгляд - без страха, но с любопытством.

Вадим не произносит "мама", но слова видны на губах, видны во взгляде и том, как насторожено, смущенно выглядывает он из дверного проема. Марго не была в доме матери многие годы, но помнит отходящие обои в углу, потертый, старательно вычищенный линолеум и коврик в прихожей. Лишь пара мелочей изменилась с её детства.

Вадим теперь знает каждую из них.

- Пойдем, - коротко бросает мама, и ведет за собой на кухню.

Она видит взгляд Марго, но не считает нужным щадить её чувства. Вадим скрывается за дверью второй комнаты, и мама не зовет его с ними - словно Марго не имеет отношения к ребенку.

Она имеет на это право.

Возможно, Марго и правда не самая лучшая мать.

- Садись, - командует мама, и Марго садится.